Учитель чистописания Сергей Капитоныч Ахинеев выдавал свою дочку
Наталью за учителя истории и географии Ивана Петровича Лошадиных.
Свадебное веселье текло как по маслу. В зале пели, играли, плясали. По
комнатам, как угорелые, сновали взад и вперед взятые напрокат из клуба
лакеи в черных фраках и белых запачканных галстуках. Стоял шум и говор.
Учитель математики Тарантулов, француз Падекуа и младший ревизор
контрольной палаты Егор Венедиктыч Мзда, сидя рядом на диване, спеша и
перебивая друг друга, рассказывали гостям случаи погребения заживо и
высказывали свое мнение о спиритизме. Все трое не верили в спиритизм, но
допускали, что на этом свете есть много такого, чего никогда не постигнет
ум человеческий. В другой комнате учитель словесности Додонский объяснял
гостям случаи, когда часовой имеет право стрелять в проходящих. Разговоры
были, как видите, страшные, но весьма приятные. В окна со двора
засматривали люди, по своему социальному положению не имевшие права войти
внутрь.
Ровно в полночь хозяин Ахинеев прошел в кухню поглядеть, все ли
готово к ужину. В кухне от пола до потолка стоял дым, состоявший из
гусиных, утиных и многих других запахов. На двух столах были разложены и
расставлены в художественном беспорядке атрибуты закусок и выпивок. Около
столов суетилась кухарка Марфа, красная баба с двойным перетянутым
животом.
- Покажи-ка мне, матушка, осетра! - сказал Ахинеев, потирая руки и
облизываясь. - Запах-то какой, миазма какая! Так бы и съел всю кухню!
Ну-кася, покажи осетра!
Марфа подошла к одной из скамей и осторожно приподняла засаленный
газетный лист. Под этим листом, на огромнейшем блюде, покоился большой
заливной осетр, пестревший каперсами, оливками и морковкой. Ахинеев
поглядел на осетра и ахнул. Лицо его просияло, глаза подкатились. Он
нагнулся и издал губами звук неподмазанного колеса. Постояв немного, он
щелкнул от удовольствия пальцами и еще раз чмокнул губами.
- Ба! Звук горячего поцелуя... Ты с кем это здесь целуешься, Марфуша?
- послышался голос из соседней комнаты, и в дверях показалась стриженая
голова помощника классных наставников, Ванькина. - С кем это ты? А-а-а...
очень приятно! С Сергей Капитонычем! Хорош дед, нечего сказать! С женским
полонезом тет-а-тет!
- Я вовсе не целуюсь, - сконфузился Ахинеев, - кто это тебе, дураку
сказал? Это я тово... губами чмокнул в отношении... в рассуждении
удовольствия... При виде рыбы...
- Рассказывай!
Голова Ванькина широко улыбнулась и скрылась за дверью. Ахинеев
покраснел.
"Черт знает что! - подумал он. - Пойдет теперь, мерзавец и
насплетничает. На весь город осрамит, скотина..."
Ахинеев робко вошел в залу и искоса поглядел в сторону: где Ванькин?
Ванькин стоял около фортепиано и, ухарски изогнувшись, шептал что-то
смеявшейся свояченице инспектора.
"Это про меня! - подумал Ахинеев. - Про меня, чтоб его разорвало! А
та и верит... и верит! Смеется! Боже ты мой! Нет, так нельзя оставить...
нет... Нужно будет сделать, чтоб ему не поверили... Поговорю со всеми с
ними, и он же у меня в дураках-сплетниках останется".
Ахинеев почесался и, не переставая конфузиться, подошел к Падекуа.
- Сейчас я в кухне был и насчет ужина распоряжался, - сказал он
французу. - Вы, я знаю, рыбу любите, а у меня, батенька, осетр, вво! В два
аршина! Хе-хе-хе... Да, кстати... чуть было не забыл... В кухне-то сейчас,
с осетром с этим - сущий анекдот! Вхожу я сейчас в кухню и хочу кушанья
оглядеть... Гляжу на осетра и от удовольствия... от пикантности губами
чмок! А в это время вдруг дурак этот Ванькин входит и говорит...
ха-ха-ха... и говорит: "А-а-а... вы целуетесь здесь?" С Марфой-то, с
кухаркой! Выдумал же, глупый человек! У бабы ни рожи, ни кожи, на всех
зверей похожа, а он... целоваться! Чудак!
- Кто чудак? - спросил подошедший Тарантулов.
- Да вон тот, Ванькин! Вхожу, это, я в кухню...
И он рассказал про Ванькина.
- Насмешил, чудак! А по-моему, приятней с барбосом целоваться, чем с
Марфой, - прибавил Ахинеев, оглянулся и увидел сзади себя Мзду.
- Мы насчет Ванькина, - сказал он ему. - Чудачина! Входит, это, в
кухню, увидел меня рядом с Марфой да и давай штуки разные выдумывать.
"Чего, говорит, вы целуетесь?" Спьяна-то ему померещилось. А я, говорю,
скорей с индюком поцелуюсь, чем с Марфой. Да у меня и жена есть, говорю,
дурак ты этакий. Насмешил!
- Кто вас насмешил? - спросил подошедший к Ахинееву
отец-законоучитель.
- Ванькин. Стою я, знаете, в кухне и на осетра гляжу...
И так далее. Через какие-нибудь полчаса уже все гости знали про
историю с осетром и Ванькиным.
"Пусть теперь им рассказывает! - думал Ахинеев, потирая руки. -
Пусть! Он начнет рассказывать, а ему сейчас: "Полно тебе, дурак, чепуху
городить! Нам все известно!"
И Ахинеев до того успокоился, что выпил от радости лишних четыре
рюмки. Проводив после ужина молодых в спальню, он отправился к себе и
уснул, как ни в чем не повинный ребенок, а на другой день он уже не помнил
истории с осетром. Но, увы! Человек предполагает, а бог располагает. Злой
язык сделал свое злое дело, и не помогла Ахинееву его хитрость! Ровно
через неделю, а именно в среду после третьего урока, когда Ахинеев стоял
среди учительской и толковал о порочных наклонностях ученика Высекина, к
нему подошел директор и отозвал его в сторону.
- Вот что, Сергей Капитоныч, - сказал директор. - Вы извините... Не
мое это дело, но все-таки я должен дать понять... Моя обязанность...
Видите ли, ходят слухи, что вы живете с этой... с кухаркой... Не мое это
дело, но... Живите с ней, целуйтесь... что хотите, только, пожалуйста, не
так гласно! Прошу вас! Не забывайте, что вы педагог!
Ахинеев озяб и обомлел. Как ужаленный сразу целым роем и как
ошпаренный кипятком, он пошел домой. Шел он домой и ему казалось, что на
него весь город глядит, как на вымазанного дегтем... Дома ожидала его
новая беда.
- Ты что же это ничего не трескаешь? - спросила его за обедом жена. -
О чем задумался? Об амурах думаешь? О Марфушке стосковался? Все мне,
махамет, известно! Открыли глаза люди добрые! У-у-у... вварвар!
И шлеп его по щеке!.. Он встал из-за стола и, не чувствуя под собой
земли, без шапки и пальто, побрел к Ванькину. Ванькина он застал дома.
- Подлец ты! - обратился Ахинеев к Ванькину. - За что ты меня перед
всем светом в грязи выпачкал? За что ты на меня клевету пустил?
- Какую клевету? Что вы выдумываете!
- А кто насплетничал, будто я с Марфой целовался? Не ты, скажешь? Не
ты, разбойник?
Ванькин заморгал и замигал всеми фибрами своего поношенного лица,
поднял глаза к образу и проговорил:
- Накажи меня бог! Лопни мои глаза и чтоб я издох, ежели хоть одно
слово про вас сказал! Чтоб мне ни дна, ни покрышки! Холеры мало!..
Искренность Ванькина не подлежала сомнению. Очевидно, не он
насплетничал.
"Но кто же? Кто? - задумался Ахинеев, перебирая в своей памяти всех
своих знакомых и стуча себя по груди. - Кто же?"
- Кто же? - спросим и мы читателя...
1883
Впервые напечатано в журнале "Осколки", 1883, N46.