Уездный врач и судебный следователь ехали в один хороший весенний
полдень на вскрытие. Следователь, мужчина лет тридцати пяти, задумчиво
глядел на лошадей и говорил:
- В природе есть очень много загадочного и темного, но и в обыденной
жизни, доктор, часто приходится наталкиваться на явления, которые
решительно не поддаются объяснению. Так, я знаю несколько загадочных,
странных смертей, причину которых возьмутся объяснить только спириты и
мистики, человек же со свежей головой в недоумении разведет руками, и
только. Например, я знаю одну очень интеллигентную даму, которая
предсказала себе смерть и умерла без всякой видимой причины именно в
назначенный ею день. Сказала, что умрет тогда-то, и умерла.
- Нет действия без причины,- сказал доктор.- Есть смерть, значит,
есть и причина. А что касается предсказания, то ведь тут мало диковинного.
Все наши дамы и бабы обладают даром пророчества и предчувствия.
- Так-то так, но моя дама, доктор, совсем особенная. В ее
предсказании и смерти не было ничего ни бабьего, ни дамского. Молодая
женщина, здоровая, умница, без всяких предрассудков. У нее были такие
умные, ясные, честные глаза; лицо открытое, разумное, с легкой, чисто
русской усмешечкой во взгляде и на губах. Дамского или бабьего, если
хотите, в ней было только одно - красота. Вся стройная, грациозная, как вот эта
береза, волоса удивительные! Чтобы она не оставалась для вас непонятной,
прибавлю еще, что это был человек, полный самой заразительной веселости,
беспечности и того умного, хорошего легкомыслия, которое бывает только у
мыслящих, простодушных, веселых людей. Может ли тут быть речь о
мистицизме, спиритизме, даре предчувствия или о чем-нибудь подобном? Над
всем этим она смеялась.
Докторская бричка остановилась около колодца. Следователь и доктор
напились воды, потянулись и стали ждать, когда кучер кончит поить лошадей.
- Ну-с, отчего же умерла та дама? - спросил доктор, когда бричка
опять покатила по дороге.
- Умерла она странно. В один прекрасный день входит к ней муж и
говорит, что не дурно бы к весне продать старую коляску, а вместо нее
купить что-нибудь поновее и легче, и что не мешало бы переменить левую
пристяжную, а Бобчинского (была у мужа такая лошадь) пустить в корень.
Жена выслушала его и говорит:
- Делай, как знаешь, мне теперь все равно. К лету я буду уже на
кладбище.
Муж, конечно, пожимает плечами и улыбается.
- Я нисколько не шучу, - говорит она. - Объявляю серьезно, что я
скоро умру.
- То есть как скоро?
- Сейчас же после родов. Рожу и умру.
Словам этим муж не придал никакого значения. Он не верит ни в какие
предчувствия и к тому же отлично знает, что женщины в интересном положении
любят капризничать и вообще предаваться мрачным мыслям. Прошел день, и
жена опять ему о том, что умрет тотчас же после родов, и потом каждый день
все о том же, а он смеялся и обзывал ее бабой, гадалкой, кликушей.
Близкая смерть стала idee fixe жены. Когда муж не слушал ее, она шла в
кухню и говорила там о своей смерти с няней и кухаркой:
- Не много еще мне осталось жить, нянюшка. Как только рожу, сейчас же
и умру. Не хотелось бы умирать так рано, да уж знать судьба моя такая.
Нянька и кухарка, конечно, в слезы. Бывало, приедет к ней попадья или
помещица, а она отведет ее в угол и давай душу отводить - все о том же, о
близкой смерти. Говорила она серьезно, с неприятной улыбкой, даже со злым
лицом, не допуская возражений. Была она модницей, щеголихой, но тут ввиду
скорой смерти все бросила и стала ходить неряхой; уже не читала, не
смеялась, не мечтала вслух... Мало того, поехала с теткой на кладбище и
облюбовала там место для своей могилки, а дней за пять до родов написала
завещание. И имейте в виду, все это творилось при отличном здоровье, без
малейших намеков на болезнь или какую-нибудь опасность. Роды - трудная
штука, иногда смертельная, но у той, про которую я вам говорю, все
обстояло благополучно и бояться было решительно нечего. Мужу в конце
концов вся эта история надоела. Как-то за обедом он рассердился и
спросил:
- Послушай, Наташа, когда же будет конец этим глупостям?
- Это не глупости. Я говорю серьезно.
- Вздор! Я бы тебе советовал перестать глупить, чтобы потом самой не
было совестно.
Но вот наступили и роды. Муж привез из города самую лучшую акушерку.
Роды были у жены первые, но сошли как нельзя лучше. Когда все кончилось,
роженица пожелала взглянуть на младенца. Поглядела и сказала:
- Ну, а теперь и умереть можно.
Простилась, закрыла глаза и через полчаса отдала богу душу. До
самой последней минуты она была в сознании. По крайней мере когда ей
вместо воды подали молока, то она тихо прошептала:
- Зачем же вы мне вместо воды молока даете?
Так вот какая история. Как предсказала, так и умерла.
Следователь помолчал, вздохнул и сказал:
- Вот и объясните, отчего она умерла? Уверяю вас честным словом, это
не выдумка, а факт.
Размышляя, доктор поглядел на небо.
- Надо было бы вскрыть ее, - сказал он.
- Зачем?
- А затем, чтобы узнать причину смерти. Не от предсказания же своего
она умерла. Отравилась, по всей вероятности.
Следователь быстро повернулся лицом к доктору и, прищурив глаза,
спросил:
- Из чего же вы заключаете, что она отравилась?
- Я не заключаю, а предполагаю. Она хорошо жила с мужем?
- Гм... не совсем. Недоразумения начались вскоре же после свадьбы.
Было такое несчастное стечение обстоятельств. Покойница однажды застала
мужа с одной дамой... Впрочем, она скоро простила ему.
- А что раньше было, измена мужа или появление идеи о смерти?
Следователь пристально поглядел на доктора, как бы желая разгадать,
зачем он задает такой вопрос.
- Позвольте, - ответил он не сразу. - Позвольте, дайте припомнить. -
Следователь снял шляпу и потер себе лоб. - Да, да... она стала говорить о
смерти именно вскорости после того случая. Да, да.
- Ну, вот видите ли... По всей вероятности, она тогда же решила
отравиться, но так как ей, вероятно, вместе с собой не хотелось убивать и
ребенка, то она отложила самоубийство до родов.
- Едва ли, едва ли... Это невозможно. Она тогда же простила.
- Скоро простила, значит, думала что-нибудь недоброе. Молодые жены
прощают нескоро.
Следователь насильно улыбнулся и, чтобы скрыть свое слишком заметное
волнение, стал закуривать папиросу.
- Едва ли, едва ли... - продолжал он. - Мне и в голову не приходила
мысль о такой возможности... Да и к тому же... он не так уж виноват, как
кажется... Изменил как-то странно, сам того не желая: пришел домой ночью
навеселе, хочется приласкать кого-нибудь, а жена в интересном положении...
а тут, черт ее побери, навстречу попадается дама, приехавшая погостить на
три дня, бабенка пустая, глупая, некрасивая. Это даже и изменой считать
нельзя. Жена и сама так взглянула на это и скоро... простила; потом об
этом и разговора не было...
- Люди без причины не умирают, - сказал доктор.
- Это так, конечно, но все-таки... не могу допустить, чтобы она
отравилась. Но странно, как это до сих пор мне в голову не приходило о
возможности такой смерти!.. И никто не думал об этом! Все были удивлены,
что ее предсказание сбылось, и мысль о возможности... такой смерти была
далекой... Да и не может быть, чтоб она отравилась! Нет!
Следователь задумался. Мысль о странно умершей женщине не оставляла
его и во время вскрытия. Записывая то, что диктовал доктор, он мрачно
двигал бровями и тер себе лоб.
- А разве есть такие яды, которые убивают в четверть часа,
мало-помалу и без всякой боли? - спросил он доктора, когда тот вскрывал
череп.
- Да, есть. Морфий, например.
- Гм... Странно... Помню, она держала у себя что-то подобное... Но
едва ли!
На обратном пути следователь имел утомленный вид, нервно покусывал
усы и говорил неохотно.
- Давайте немного пешком пройдемся, - попросил он доктора. - Надоело
сидеть.
Пройдя шагов сто, следователь, как показалось доктору, совсем
ослабел, как будто взбирался на высокую гору. Он остановился и, глядя на
доктора странными, точно пьяными глазами, сказал:
- Боже мой, если ваше предположение справедливо, то ведь это... это
жестоко, бесчеловечно! Отравила себя, чтобы казнить другого! Да разве грех
так велик! Ах, боже мой! И к чему вы мне подарили эту проклятую мысль,
доктор!
Следователь в отчаянии схватил себя за голову и продолжал:
- Это я рассказывал вам про свою жену, про себя. О, боже мой! Ну, я
виноват, я оскорбил, но неужели умереть легче, чем простить! Вот уж именно
бабья логика, жестокая, немилосердная логика. О, она и тогда, при жизни,
была жестокой! Теперь я припоминаю! Теперь для меня все ясно!
Следователь говорил и - то пожимал плечами, то хватал себя за голову.
Он то садился в экипаж, то шел пешком. Новая мысль, сообщенная ему
доктором, казалось, ошеломила его, отравила; он растерялся, ослабел душой
и телом, и когда вернулись в город, простился с доктором, отказавшись от
обеда, хотя накануне дал слово доктору пообедать с ним вместе.