ЧИТАТЕЛЮ
Вместо предисловия
Почтеннейший! Хотя б всего один
Нашелся ты в России просвещенной,
Каких ищу: во-первых, дворянин,
И столбовой, служивый и военный,
Душой дитя с начитанным умом,
И русский всем, отцом и молодцом,
Коли прочтя в досужный час, «Милушу»
Полюбишь Ты, я критики не струшу.
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
(1832)
Январь — август.
1
Любезные боярышни-девицы,
Красавицы, прилука молодцов,
Угодно ли послушать вам цевницы,
Неслыханной давно в кругу певцов?
В лесах густых предавшись вдохновенью,
К старинному прислушиваясь пенью,
Она для вас училася с трудом,
Чтоб вам хвалу не назвали стыдом.
2
Вам, красные! и помните, как слово
Мы поведем о русской старине,
Что древнее опять выходит ново,
И женщины живут всегда одне;
Что если песнь, честя княжну Милушу,
Гостям в ушко закрадется и в душу,
Найдет свою голубку всяк сокол,
И скромность вас глядеть заставит в пол.
3
А вы, давно отрезавшие косу,
Чье бархатом прикрыто серебро,
Вы, матушки и тетушки! без спросу
Хоть вашего я взялся за перо,
Но в умные допущенный беседы,
С вас лик писал спасительной Проведы,
За что и жду к ней милости от вас,
А подражать ей воля в добрый час.
4
Владимир Князь, — с него у всех начало, —
Быв некрестем — сто жен держал в дому,
И родилось детей от них не мало;
Но тягости в том не было ему.
По счастью ли, или по Божьей воле,
Все сыновья львы вышли в бранном поле,
А дочери все красотой лица
Гремели вдаль, вселенной до конца.
5
Со всех сторон кипело женихами;
И мудрый князь, чтоб не нажить врага,
Раз навсегда сказал: «Решайте сами
Своим судом; кому не дорога
Жизнь вольная, кто дышит духом ратным,
Невесту в дар добудь мечом булатным,
И с тем она, в какой случится край,
Охотою иль нет, а поезжай».
6
Так очередь пришла княжны Милуши.
Пятнадцать лет ей стукнет по зиме;
Но всем давно молва трубила в уши,
Что в красоте, и в нраве, и в уме
Ей равной нет, и счастлив, кто ценою
Хоть сотни ран возьмет ее женою,
Й замуж ей пора, и под венец
Велел уже готовиться отец.
7
Ах! девушке приказ такой и радость
И вместе скорбь, особенно когда
Любовных дум приманчивую сладость
Она таит от страха и стыда,
Надеется, но и боится вдвое,
И мыслит то, а говорит другое,
И долг ее — с покорностью рабы
Безмолвно ждать решения судьбы.
8
Милушин друг, жених ее желанный,
Не сильный Царь и не великий Князь,
Но отрок был Владимиров избранный.
С отцом его велась у князя связь.
Друзья взросли и свыклись с колыбели,
Одну хлеб-соль с одной же плошки ели,
Одним ковшом мед пили и вино,
И смех и плач делили заодно.
9
Когда ж Ингварь пал мертвый на сраженьи,
Владимира спасая от стрелы,
Князь не забыл о должном награжденьи,
И, сверх других честей и похвалы,
В дом сироту взял — сына молодого:
Поил, кормил, лелеял как родного,
И, юношу изведав на войне,
Говаривал: «Ты зятем будешь мне».
10
А юноша Всеслав пример дружины,
На всё горазд, отличен силой рук;
Конь у него дрожит, как лист осины,
В кольцо тугой он стягивает лук,
И лют в бою как зверь, и быстр как птица;
И прозван был затем: Всеслав Голица,
Что медною он с левой бил руки
И шлемы в лом и головы в куски.
11
Теперь ему, бойцу, простор довольный,
Что женихи от всех земных племен
Наехали; им тесен Киев стольный,
И многие в шатрах стоят у стен.
Царей одних четыре: Царь немецкий,
Да Свейский Царь, Персидский, да Турецкий;
А тех Князей и тех больших Господ
Такая тьма, что не сочту их в год.
12
В свою чреду настал и день решенья.
На площади широкой у дворца
Назначено быть поприщу сраженья,
Так, чтобы Князь всё видеть мог с крыльца.
Вкруг по чинам расселися Бояре,
И барыни, которые постаре;
А барышни, и самая Княжна,
Все в тереме толпятся у окна.
13
Вот здесь бы мне блеснуть в стихах на славу
И, про себя шепнув: «И я певец»,
Живописать убийство и забаву,
И пышность игр и жалкий их конец.
Бойцы, кони, мечи, щиты, кольчуги,
Готовы все поэту на услуги;
Воспел бы их в избытке юных сил,
Но стареюсь и драки разлюбил.
14
Довольно вам, что русский молодчина
Чужой народ весь перебил дотла;
Самих Царей, без уваженья чина:
Немецкого сшиб навзничь из сёдла,
У Свейского плечо отсек с размаху,
Персидского конем примял ко праху,
А Турскому так раскроил чело,
Что и срастись оно уж не могло.
15
Кого во гроб несут, кого в больницу:
Работы клад священникам, врачам;
А между тем богатыря Голицу
Торжественно ведут к крыльцу, где сам
Великий князь с высокого престола
Смотрел и ждал судьбины произвола,
Желанием горя скорей обнять
И угостить того, кто будет зять.
16
Коли отцу вошло веселье в душу,
Что победил приемыш молодой,
Представьте же влюбленную Милушу.
Ее с трудом отпрыскали водой;
Насилу вниз по отчему веленью
Свели, ступень считая за ступенью;
На радостях, боялись, как бы вдруг
Не обмерла в объятиях подруг.
17
Но, палицей опершися железной,
В пыли, в поту, в крови, стоял Всеслав;
Взор, искрами летая на любезной,
Как бы алкал над ней добытых прав.
А князь отец, цветущий сединою,
С поднятьем рук, со вскрытой головою,
Уже обмен окончив их перстней,
Благословить готовился детей.
18
Вдруг слышан шум; слетает колесница,
Как водится, с высоких облаков;
По воздуху крылатая станица
Везет ее: шесть быстрых коршунов,
И с ней сама волшебница Проведа,
Кому сестра покойная Любеда,
Милуши мать, пред смертию своей
Передала права свои над ней.
19
Племянница в занятьях чародейных
Забытою бывала иногда;
Но тетку бы спросить в делах семейных,
По-моему, и Князю не беда;
Беда же в том, что Князь затеял дело
Без памяти или чрез меру смело,
И оробел, предчувствуя укор,
Как гостья вдруг незваная на двор.
20
В лице ее написана досада;
И сколько Князь, улаживая мир,
Ни уверял, что ей беседа рада
И без нее не весел будет пир,
Она, в груди питая оскорбленье,
Отвергла всё: и зов и угощенье
И, ни на шаг не согласясь ступить,
Усталых птиц просила накормить.
21
Снесли им вмиг на тройку по барану;
А между тем Милуша и Всеслав
К ней подошли; но сообразно сану
Князь сел опять, для встречи лишь привстав.
Проведа же с летучей колесницы,
Покуда корм ее клевали птицы,
Сердитый взгляд на всех взвела сперва,
Потом сии промолвила слова:
22
«Я вижу, мой приезд тебе не в пору,
Владимир-князь! под шум своих бойцов
Ты припастись со мною к разговору
Не мог никак и не находишь слов:
Так слушай же, хозяин буйной тризны!
И устыдись правдивой укоризны,
Коли в тебе хоть на волос стыда,
Что ты дитя, седая борода!
23
Где видано, скажи, на белом свете,
Чтоб дочерей так выдавал отец?
С чего в своем ты выдумал совете,
Что тот и муж, кто удалой боец?
Ты, слезную для них готовя долю,
В мир не одну пустил на Божью волю.
Но за других не заступалась я;
Чужие те, а эта дочь моя.
24
Моя она, Владимир, и не даром
Досталась мне. Нет, многих жертв ценой
И не одним жестоким мне ударом
Я добыла честь матери родной.
Кому же знать, как не тебе, неверный!
О токах слез, о горести безмерной,
Принудивших меня, к отмщенью зла,
Искать сего волшебного жезла?
25
Владею им; послушна мне природа:
Земля, огонь, и воздух, и вода;
Свожу луну с лазоревого свода,
С поднебесья скликаю птиц стада,
Зверей лесных из логовищ их темных,
И рыб со дна, и змей из нор подземных,
И бурями гнету хребты морей,
И мертвецов спускаю с их цепей.
26
Но что мне в том? Отрады нет душевной.
Весна моя в заботах отцвела,
И девою до осени плачевной,
Не насладясь любви, я дожила.
В одних мечтах ее познала сладость,
Когда мою обманывая младость,
Моим отцом укрыт в године злой,
Ты бедный гость наш был, но дорогой.
27
Ты помнишь ли вечерние беседы,
Где о любви так нежно, так умно,
Темно для всех, но ясно для Проведы,
Ты говорил? Я в перстах вретено
Всей силой сжав, вдруг закружу с жужжаньем;
Объятая невольным содроганьем,
Хочу под шум не слышать, — горе мне!
Всё слышу, всё твержу наедине.
28
Забыл ли день, когда в мой терем спальный
Ты смел войти? Как испугалась я!
И предо мной ты, страстный и печальный,
Твердил у ног: «Мой свет! душа моя!»
Склоня лицо мне в слабые колени,
И льстивые за мнимый хлад мой пени
И клятвы век любовью жить моей
Так горячо шептал ты мне, злодей?
29
В семнадцать лет могла ли я не верить,
Подозревать? мне в голову не шло,
Зачем тебе со мною лицемерить;
И что ж? меня незнание спасло.
Я молвила, без лжи, без ухищренья:
«Иди к отцу, проси благословенья;
Он с радостью возьмет тебя в зятья,
А я давно душою вся твоя».
30
Но в чаяньи обманутый успеха,
Обиду мне довел ты до конца.
Отцу была я старости утеха;
В восторге он от нежных просьб льстеца,
Лобзал его, лья слезы: «Все надежды
Свершилися, — твердил он, — с миром вежды
Смежит теперь мне гробовая ночь:
Любимая моя счастлива дочь».
31
Наш древний дом вдруг стал чертог веселий;
Стеклись родня, соседи и друзья;
Тут навезли всех хитростных изделий:
Монист, мастей, и тканей, и шитья;
Тут с винами заморскими, с мехами,
С зверьми, с коньми, со псами, с соколами
От всех земель наехали купцы
И с гуслями Царьградские певцы.
32
За пиром пир, что день, то вся неделя:
Гульба, да лов, да пляска, да игра;
А девушки нам пели песни Леля
По вечерам. Счастливая пора!
Жизнь райская! что ты? мгновенье ока.
Пресеклось всё ударом злого рока;
Давно тому, но время никогда
Не может стерть с души его следа.
33
Всё помню, князь! своих обманов повесть
На стыд при всех услышишь здесь хоть раз;
И ежели в тебе оглохла совесть,
Других на ум наставит мой рассказ.
Всеслав, как ты и храбрый и прекрасный,
В любви пример отвергнет твой ужасный,
И в опыте Милуша ближних ей
Узнает, что наш милый — наш злодей.
34
День свадебный настал по смутной ночи;
Сил не было к покою, ни ко сну;
Какой-то жар палил уста и очи,
Какой-то страх будил, едва вздремну.
Отдохла я уже перед рассветом;
Но ни подруг мне ласковым приветом,
Ни тщаньем их невесту нарядить
Я не могла кручины утолить.
35
«Коса моя, коса! не на веселье
Ты, русая, сплелася с жемчугом;
И ты, цветных кораллов ожерелье,
Мне обвилось вкруг шеи не добром.
Примета слез, примета крови; худу
Быть, милые!» — «Быть худу — так быть чуду.
Пойдем к гостям, к отцу, да и к венцу.
Как хороша, и как ей всё к лицу!»
36
Оно сбылось, то чудо, чем шутили.
Я дрогнула, как в гриднице большой,
Где все меня при входе обступили,
Взор одного искал напрасно мой.
Где ж он? спросить не смела, только вскоре
Вопрос у всех разнесся в разговоре;
Пошли искать, и принесли ответ:
«Нет жениха. — Любеды также нет!»
37
Вскричала я, вдруг образумясь: «Вместе
Ушли они; теперь всё вижу я:
Бессовестный, готовил срам невесте,
И заодно была сестра моя.
Сестра! дитя! счастливее Проведы!
Я знала всё: их частые беседы,
И плач и смех, и ссоры и приязнь;
Но мне за стыд казалася боязнь».
38
Сначала мне не верили, и даже
Спор подняли, надеждами маня;
Хоть спор, хоть нет, всё правда будет та же.
Весть верную к концу того же дня
Принес рыбарь; он в Киев для торговли
Возил с утра избыток вешней ловли;
С ним встретились и правили поклон.
«Она грустит о чем-то, весел он».
39
Ты весел был, бесчестный похититель!
А между тем погубленных тобой
Двух дочерей отчаянный родитель
Блуждал как тень по гриднице пустой,
Еще вчера друзьям наезжим тесной,
Теперь... увы! как в бурю лист древесный
От стебля прочь летит и врознь и вдаль,
Так люди все от дома, где печаль.
40
С печалью сей бороться старец хилый
Не долго мог; добр сердцем паче мер,
Прощал он всё, и, стоя над могилой,
Мне, рвущейся, хотел подать пример,
Всем убеждал, молил по смерть: напрасно.
Злодеям я клялась отмстить ужасно;
И чем трудней успех сей мести был,
Тем тверже мысль, тем жарче страсти пыл.
41
Всё об одном мечтая и радея,
Всех слушая, кто мог подать совет,
Узнала я о быте чародея
Могучего: «Пришлец он с давних лет
На рубежах древлян и печенегов,
Природой финн; в большой поход Олегов
Слыл витязем удалым, а теперь
Свет разлюбил, живет в лесу как зверь.
42
Старик к гостям неласков; особливо
Коли смекнет, кто ходит без пути,
Чтоб выспросить да поглядеть на диво;
Ни близко им к нему не подойти.
Он за версту спознает, в ком нет толку,
Да лешему, медведю, либо волку
И молвит: «Встреть»; гость, видя экой страх,
Бежит домой чуть жив и в дураках.
43
Так всех почти приемом он отвадил,
И в десять лет два только смельчака
Дошли к нему; и с теми не поладил.
Не мудрено: живет один, тоска;
Товарища ж он не отыщет вскоре.
Двух по разу уважил в разговоре;
А вместе жить, тут нужен ум большой,
Чтоб одному не надоел другой».
44
Рассказы те меня пугали мало,
Мудрец самой суровостью манил;
И я пошла, решась во что б ни стало
Узнать, добыть волшебных тайну сил.
Хоть далеко, и трудно, и опасно,
Надежда мне твердила: не напрасно.
Так в пятый день стояла я одна
Перед дверьми землянки колдуна.
45
«Кто там? — снутри раздался старцев голос,—
Зачем в дверях стоишь, дрожа как лист,
И стынет кровь твоя, и дыбом волос?
Кто телом здрав, тверд духом, сердцем чист,
Тот не робей: дохни, и вход свободен;
А кто к добру и к разуму несроден,
Скорей беги, пока нет горше зла».
Я дунула, дверь настежь, и вошла.
46
Луч трепетный лила лампада в келью;
Старик сидел на кипе шерстных кож,
Вдоль у стены укладенных постелью;
На липовом столе был ковш, и нож,
И с медными скобами книга; дале,
В большом углу... я дрогнула вначале...
На пне доспех светился боевой,
С копьем, щитом, как будто кто живой.
47
«Дочь! — молвил мне волшебник, — ты несчастна,
Я знаю; ты желаешь мстить врагам:
Ты права; но юна ты и пристрастна
Еще к земным презренным суетам.
Искатель тайн высокого искусства
Все слабые отвергнуть должен чувства:
Помысли; знай и то, что за труды
И я просить не малой стану мзды».
48
— «Почтенный муж! я на Руси богата,—
Мой был ответ, — от Волги до Днепра
Мой славился отец избытком злата,
Земель, и стад, и всякого добра;
Единой мне он завещал наследство.
На казнь врагам подай Проведе средство
И избирай в ее стяжаньях сам;
Или всего желаешь, всё отдам».
49
— «Нет, девица, — сказал он, — жить не дважды;
И если б я так близко от конца
Не мог унять богатств безумной жажды,
Стыдился бы и слыть за мудреца.
В дверь выгляни: там две большие ели,
Где иволга и дрозд так сладко пели,
Как ты вошла; под тенью их густой
Готова мне и яма на покой.
50
Мне дорого одно: душа живая,
Подобный мне словесный человек,
Товарищ, друг, до срока как лихая
Колдунья-смерть косою срежет век.
Увы! двоих я приглашал; за скуку
Им обещал богатый дар: науку;
Но оба мне, судьбу свою узнав,
Откланялись, и розно каждый прав.
51
Ингварь сказал: «Когда я смертью честной
Могу в бою к спасенью друга пасть,
Не нужен мне волшебства дар чудесный,
И лучшую я избираю часть».
«Мне, — молвил Студ,— написано: без дива
Успех за ум, гнись ниже и пожива.
Что ж? не болит с поклонов голова,
И, право, лесть вернее колдовства».
52
Свершили им загаданное оба:
Ингварь... гордись отцом своим, Всеслав!
Со славою лежит, добыча гроба;
Студ на лицо — хоть стар, но жив и здрав;
Ему тепло под шубой парчевою,
Ему легко под гривной золотою,
И на ходу чтоб не споткнуть ноги,
Глядит он в пол и гнется в три дуги.
53
Мне их отказ представился жестоким;
Я сжалилась и вызвалась как дочь
Ходить по смерть за старцем одиноким.
Над книгою учася день и ночь,
В пять лет язык постигла рун волшебных,
И свойства трав зловредных и целебных,
И чары все, познаньем коих он
Природе свой предписывал закон.
54
Предав земле отца второго тело,
Добро его я убрала в свой дом,
И мной давно замышленное дело
Концом свершить предприняла потом.
Пристрастный гнев души моей ревнивой
Велел начать с соперницы счастливой;
И так, ступив на коврик-самолет,
Я к Киеву направила полет.
55
Невидимо проникла в терем; что же
Нашла я в нем!.. Милуша! плачь, мой друг,
О матери: на беспокойном ложе
Простертую держал ее недуг;
Бледна, худа, глаза потухли, впали,
В злом кашле кровь, в лице следы печали.
Кто б в трупе сем, в сем остове костей,
Узнал хоть тень Любеды прежних дней!
56
Гнев с жалостью в груди моей кипели;
Но детский вдруг услышала я крик:
Милуша! ты проснулась в колыбели.
Сей вид, сей вопль до сердца мне проник;
Миг изменил лет многих помышленье;
Весь гнев исчез, осталось сожаленье:
Я ласково приближилась к больной
И назвала соперницу сестрой.
57
Узнав меня, несчастная смутилась,
Приподнялась с горячего одра,
И вновь к нему в бессильи опустилась;
Чуть слышимо сказала мне: «Сестра!
У ног твоих слезами покаянья
Я вымолить прощенье злодеянья
Желала бы; ты видишь, силы нет:
Смерть близится и меркнет белый свет.
58
О! много я, конечно, виновата,
Но много же и казни понесла;
И в двадцать лет мне юной жизни трата
Почти добро избавою от зла;
Насквозь прошло болезней острых жало;
И не вчера скорбей моих начало:
Нет, с первого, как преступилась, дня
Всё счастие исчезло для меня.
59
Бежала я, ребенок безрассудный,
Прельстясь любви приманчивой игрой,
Тщеславяся победой малотрудной,
Одержанной над старшею сестрой,
Резвясь в ладье и тешась жизнью, вольной,
Как свежий ветр, нас несший в Киев стольный;
Но прежде чем и на берег сошла,
Опомнилась, и грусть меня взяла.
60
Побег в ином представился мне виде:
Честь девицы — добычею стыда,
Старик-отец в тоске, сестра в обиде;
И чем помочь? всё вечная беда!
С отчаянья на жизнь бы покусилась;
Но мысль еще утешная родилась:
Я принесла всё в жертву одному,
За то он мой, замена он всему.
61
Как льстим себе надеждами такими!
Как с нашею разна мужчин любовь!
Мы в них живем, им служим, дышим ими,
Всю ради их пролить готовы кровь;
Они ж из нас творят себе забаву,
Нас погубить, отнять покой и славу,
По их душе, ни хвально, ни грешно,
Ни стыд, ни честь: злодеям всё равно.
62
Владимир ли, в желаньях мер не зная,
Не пощадив ни братниной жены,
Наложниц в дом без счета набирая,
Из Полоцка насилием войны
Похитивший высокую Рогнеду,
Во что-нибудь мог оценить Любеду,
Им без труда прельщенное дитя,
Кого и взял и бросил он шутя?
63
Иную скорбь и вящее мне горе —
Бесплодие послал небесный гнев,
Злосчастья край в невольном сем позоре.
Цвет чистоты — благоуханье дев;
Мать, на руках свой нежный плод качая,
Гордится им; но что трава сухая,
Умет ногам, презренный сор путей,
То женщина без девства и детей.
64
Пять лет в слезах я изливала душу,
И наконец мой плач услышал бог:
Я зачала и родила Милушу;
Но дух ли мой под счастьем изнемог,
Иль что сама дитя свое доила,
Грудь слабую тем вдосталь изнурила,
Зачахла я и, тая день от дня,
Слегла на одр, где ты нашла меня.
65
С него не встать мне: знаю и готова
На смерть; но дочь оставлю на кого?
Как от пелен рости ей без покрова?
В толпе детей утрата одного
Отцу ничто: смягчись над сиротою,
Проведа! будь ей матерью второю,
И, может быть, искупит дочь моя
Перед тобой, в чем провинилась я».
66
Молящую утешив обещаньем,
Старалась я в ней зелиями трав
Жизнь обновить: напрасный труд; страданьем
Разрушенный, изнемогал состав;
Морила скорбь, лютейшая недуга,
Награда ей от нежного супруга.
Последние влача ко гробу дни,
Она слова твердила мне одни:
67
«Любить без мзды всего на свете хуже.
Меня в пример хоть дочери яви;
Не дай врага нажить в неверном муже,
Измучиться и сгибнуть от любви.
Коли она огнем вспылает нежным,
Удвой надзор и опытом прилежным
Узнай: влюблен ли, верен ли жених,
И лишь тогда венчай желанье их».
68
Мы все должны почтить Любеды волю:
Кто матери отвергнет святость прав?
И брака я Милуши не позволю,
Пока любви и верности Всеслав
Не явит так, чтоб быть ее достойным.
Указан путь ему отцом покойным:
Когда Ингварь за дружбу пролил кровь,
Его ли сын чтит менее любовь?
69
Но крови я не требую; довольно,
Чтоб прожил год он с нынешнего дня,
Не погрешив ни вольно, ни невольно
Против любви, ни в чем не изменя.
Он должен жить с невестой врознь, и даже
Не получать вестей об ней; она же,
Сбережена, как глаз, в моем дому,
В условный срок отдастся мной ему.
70
Как сказано, так будет. Князь, конечно,
Позволит мне, племянницу любя,
Пещись о ней, когда он сам беспечно
Спешил ее сбыть в люди от себя.
Садись со мной, родная, в колесницу;
А молодца, победного Голицу,
Мы просим дать решительный ответ:
Согласен — да, а не согласен — нет».
71
На сих словах речь кончила Проведа.
Вы скажете, что речь ее длинна;
Владимиру, который ждал обеда,
Еще длинней казалася она.
Князь морщился, и Студ усердный вместе;
А сколько слез развенчанной невесте!
Что жениху досады! так, но чем
Унять ее прикажете им всем?
72
Не знали, как и отвечать сначала;
Впоследок князь, подумав, молвил так:
«Я дочь сдаю»; дочь бедная молчала
Да плакала; разлаженный свой брак
Кляня, Всеслав твердил, что он как душу
Всегда готов любить свою Милушу;
Из просьб его исполнили одну:
Прощаясь, он поцеловал княжну.
73
Волшебницы вдруг свист раздался; птицы,
Раскинув в лет края широких крыл,
Взвились, крича под ношей колесницы,
И вскоре мрак их в облаке сокрыл.
Всеслав гнался за ними как безумный;
А стольник Студ (притом боярин думный)
Вслух доложил, что князя ждет обед;
Князь встал, пошел, и двор за князем вслед.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
(1832)
Сентябрь — октябрь.
1
Доколе жизнь спокойна и счастлива
И катится, как светлый ток в лугах,
Чьим нет струям засухи, ни разлива,
А любо течь в отлогих берегах,
Дотоле в ней, хотя б прошло полвека,
Нельзя узнать как должно человека,
Нет случая ему раскрыть души,
И в счастии все люди хороши.
2
Но если дань страданью он заплатит,
Искусится в училище скорбей,
С имуществом здоровие утратит,
Оплачет смерть и ближних и друзей,
Иль за добро и за приязнь в замену
Найдет к себе холодность и измену,
Поверка тут: какая в нем цена,
И меж людьми тут разница видна.
3
Тут склонностей различные влеченья
Наводят всех на разные дела,
И всяк себе в том ищет утешенья,
К чему его природа создала:
Муж набожный, в уделе видя строгом
Казнь, за грехи ниспосланную богом,
Крепит плеча под ношею креста
Всей помощью молитвы и поста.
4
Напротив, тот, кто пред златым Мамоном
Привык курить корыстный фимиам,
С крыльца к крыльцу волочится с поклоном
И душу рад продать земным богам;
Тут пьяница всё в разливное море
Без памяти сплошь топит стыд и горе;
Скупой корпит; вор крадет, а глупец
Последний ум теряет наконец.
5
Я сам не раз, гоним судьбой враждебной,
Бичом ее пробитый до костей,
Спасался в край поэзии волшебной;
Искал толпе неведомых путей
На холм, где муз вдали гремела лира;
Помалу в грудь вливалась сладость мира,
И, как роса от солнечных лучей,
В очах моих слез иссыхал ручей,
6
Но наш Всеслав, боец и воин с детства,
Концом копья вскормленный на коне,
Не мог прибрать к отраде лучше средства,
Как с кем-нибудь подраться на войне.
О, злость людей! Голица добрый малый,
И ласковый не меньше чем удалый;
С ним другом быть не стыдно б никому;
А крови так и хочется ему.
7
Опять беда: добро бы что другое,
Но искони у всех, везде война;
Что ж вздумалось соседям жить в покое?
Давно ль на Русь напала тишина?
Что б завести хоть одному злодею
Обидный спор на собственную шею!
Нет, вдруг нашло смирение на всех,
И все умны, за наш, как видно, грех,
8
Давай просить у князя позволенья:
От Киева путем пуститься в даль,
Где витязей ждут часто приключенья
И может в них размыкаться печаль.
Та речь пришлась Владимиру по нраву;
Он русскую любил отменно славу,
И молодцов охоч был отпускать:
Людей смотреть, да и себя казать.
9
За отпуском сбор начался; но мало
Тогда забот им стоили пути.
Теперь: считай, как денег бы достало;
Прогоны, чай, обед, за всё плати
Втридорога, что не совсем забавно;
А в старину: оружье будь исправно,
Да добрый конь, неутомим в езде,
Ночлег и корм готовые везде.
10
Двух жеребцов держал Всеслав на стойле;
Сам выездил он борзых под верхом,
И холил всем, чем только можно: в пойле
Их лакомил и медом и вином,
И сеном их откармливал душистым,
И дважды в день овсом, как бисер чистым,
И гребнем сам чесал им волны грив;
Звались они: Сив конь да Кологрив.
11
Последнему досталась злая доля
На этот раз; я так ее назвал
Не потому, что труд или неволя:
Без них нельзя; но всадник горевал.
Чуть мысль черна, чуть на сердце досадно,
Уж под седлом работнику накладно:
Что шаг, не так, то остроги, то плеть;
Но конь на то и создан, чтоб терпеть.
12
День длилося скитание Голицы,
Неделю, две, и месяц, и другой,
Без всяких встреч: нетрудно небылицы
Выдумывать, но не обычай мой;
А правду что рассказывать сухую?
Там-сям пил-ел, тут бабу видел злую,
Здесь разговор двух слышал дураков:
Такой рассказ пустая трата слов.
13
Вот наконец луга, скирдами полны,
Где зелень трав питает тихий Дон,
Лья синие, как свод небесный, волны.
Кругом обзор открыт со всех сторон;
Пыль влажную стряхая в ветр крылами,
Птиц множество реку чертит кругами,
И с криком их гул вторит берегов
Блеянье стад и топот табунов.
14
Красою мест любуясь в чистом поле,
Всеслав сошел и, сняв узду с коня,
На сытный дерн пустил его по воле;
Сам, утомлен ездой и зноем дня,
У берега зачерпнул в обе длани
И, освежив палящий жар гортани,
Смыл прах с лица и с рук, и лег потом
На мыс крутой над зыбким вод стеклом.
15
Глядел он в них и, взор вперя прилежный,
Сквозь глубь достать им силился до дна;
Но то струю всколышет ветр мятежный,
То в ней лазурь, как в зеркале, видна.
Что ж дальше там? что ток скрывает гладкий?
И чей оттоль несется голос сладкий,
Как говор струн, когда Боян-певец
Поет любовь, владычицу сердец?
16
Нет, не мечта: всё ближе кверху звуки,
И вот ясней в них слышатся слова,
И белые волной плеснули руки,
И женская всплывает голова;
Еще... еще,.. и шесть красавиц рядом,
Взгляд юноши маня умильным взглядом,
Все по пояс стоят над лоном вод,
И песнь запел их дивный хоровод:
17
«Желанный наш! о солнце наше красно!
Куда тебя нелегкая несла?
Что молодость трудом губить напрасно?
Что тщетный шум, мирская похвала?
Плюнь на нее, забудь войну, Милушу
И навсегда всю кинь земную сушу;
Омой, как мы, росою вечной грудь,
У нас живи и счастлив с нами будь.
18
Иль молодца пугает дно речное?
Не руны рыб бездушных там живут,
А мы; с небес и солнце золотое
И месяц к нам серебряный плывут,
У нас гостят, веселье делят наше.
Но солнышка и месяца ты краше;
Твой лик в воде; взгляни же: как он рад
И как зовет в дом неги и прохлад!
19
Спустись в него: увидишь, что Русалки
Одни утех сокровище нашли;
В сравненьи с ним сознаешься, как жалки
Все радости и роскоши земли.
Вы там рабы, здесь будешь царь; мы сами
Тебе, наш свет, хотим служить рабами:
Носить тебя, красавца, на руках
И шелком кос стирать ног белых прах.
20
О юноша! о Князь ты наш всевластный!
Досель вполне ты не вкушал любви.
Средь хладных волн неугасимый, страстный
Огонь ее горит у нас в крови.
На ложе нег, восторгами нагретом,
Истай, как воск в час полдня тает летом,
И вновь омой росою вечной грудь,
И нас люби, и с нами счастлив будь».
21
Кто нас умней, опасся бы обмана,
И честь тому; но мы, то есть Всеслав,
Не только в Дон, хоть в бездны океана
На экой зов нырнули бы стремглав;
Чудесность дев, пригожесть их, и пенье,
Любовь к нему, и рабское смиренье,
Желаний всё в нем раздувало пыл,
И... срам сказать... он о княжне забыл.
22
С утеса вниз уж наклонясь, спасибо,
Что вспомнил; всё не ладно: мысль его
Что справило? быть может, совесть... либо
Опасности то чувство, отчего
И храброму подчас бывает страшно,
Как в свалке он, где бьются рукопашно,
Из всех вперед забросится, и вдруг
Штыков пять-шесть грозят ему вокруг.
23
Но так ли сяк, покуда он в раздумьй
Как ивный сук качался над рекой,
То в разуме, то в похотном безумьи,
Русалки, круг стесня помалу свой,
Под самый мыс подплыли и, купаясь
И напоказ вертясь, кружась, плескаясь,
Легли на грудь и протянулись в рост;
Голица глядь: у девок рыбий хвост.
24
Сказать нельзя, какое омерзенье
Вмиг разнесло все страстные пары;
Стыд вспыхнул в нем, досада и презренье;
Он крикнул: «прочь!» и плюнул в них с горы.
Как выстрелом испуганные галки,
Шум, клич и брань тут подняли Русалки;
Но робкие попрятались на дне,
И хохот злой он слышал в глубине.
25
Потупившись наш удалец оттоле
Побрел, и так ему огадел Дон,
Что, ни часа не оставаясь доле,
Взнуздал коня, сел и поехал он,
Но посмирней: что редко с ним случалось,
Теперь ему хлестнуть грешно казалось;
И, быв дотоль в страху ни мертв ни жив,
Бежал бодрей конь добрый Кологрив.
26
Куда бежал, вы спросите, к Азову?
Там торг большой, заморских тьма гостей,
И всякую чужих краев обнову
Везут туда, товаров и вестей.
Вот свежая: спор о державе ханской
Идет в земле той славной Шамаханской,
Которая, я чай, известна вам,
Красавицы, по дорогим шелкам.
27
У дяди спор с племянницей: покойный
Хан завещал, затем что нет сынов,
Быть дочери Царицей; недостойный
Брат между тем, Моргуд-царевич, ков
Припас тайком и, Хан чуть взят могилой,
Престол себе тотчас присвоил силой;
Царевна тож вступилась за свое,
И меч решит меж дяди и ее.
28
Хоть у него нет по закону права
И вместо прав достоинств никаких;
Хоть он и трус, и очень злого нрава,-
И лютый бич для общников самих;
Хоть нет к нему любви, ни уваженья,
И друг и враг об нем того же мненья,
Однако есть защитники ему,
И многие, Бог весть уж почему.
29
Похоже ли на дело, чтоб Голица
Был в том числе? тут хищник в бороде,
Здесь юная законная царица;
Где ж ум его? утоп в донской воде.
Без шуток так: в Русалках вся причина;
Но как на всё дурное есть личина,
За верность он считал перед княжной
Идти на всех подобных ей войной.
30
Кавказские заоблачные горы
Проехал он в опасных хлопотах,
Затем что там издревле жили воры,
Теперь у нас их славят сплошь в стихах;
Но романтизм неведом был Всеславу;
Ворам давал расправу он на славу,
И притупил булатный вполы меч,
Тьмы без числа голов срубая с плеч.
31
Пока в горах он прочищал дорогу,
Вперед неслась молва его похвал;
А своему в то ж время чернобогу
Моргуд Мирза молитвы воссылал
И пышный храм создать сулил кумиру,
Коли убьет царевну он Зюльфиру
И в Шамахе упрочит сан царя
Приезжего рукой богатыря.
32
Отправился, едва узнал, что близко,
Встречать его; и тут с коня долой,
И всаднику поклоны клал так низко,
Что пыль сапог смешалась бородой;
А тот, хоть сам всегда гнушался лестью,
Чужой себе не применял к бесчестью
И думал так, что низости льстеца
Не лишние при встрече молодца.
33
С улыбкою он слушал благосклонной
Весь пошлый вздор, чем рыжий лицемер
Ему кадил, Мирза низкопоклонный:
Как русских всех он любит паче мер,
Как ставит всю надежду в нем едином,
Как чтит его отцом и господином,
Как рад ему нижайшим быть слугой
И прочее, а всё спина дугой.
285
Ответ был тот: что время, опыт, дело
Окажут нас, бойца-де хвалит брань;
Решив ее, надеемся мы смело,
Как собственность, как должную нам дань
По праву взять, чем нас дарят покуда.
Тут на коня сесть пригласил Моргуда,
И так они поехали к шатрам,
Вдали, как снег, белевшим по холмам.
35
Как встретило их войско, как кричали
Вдоль по рядам им громкое «ура!»
И как в шатрах шелковых пировали
Они потом без мала до утра,
Подробно здесь рассказывать не стану;
Важней того: приказ был отдан стану
На завтра в бой готовиться; Всеслав
Любил в войне поспешность, в чем и прав.
36
Запутанных писать распоряжений
Он не умел, и веры был такой,
Что не от них живет успех сражений,
А начисто решается рукой;
Что если где сил мало иль отваги,
План лучший — лист испорченной бумаги;
Водить полки — наука воевод,
Но в драке сам большой — простой народ.
37
Обширное и ровное удолье
Между двух войск: в нем съехались на рать;
Простор и гладь для конницы раздолье:
Помехи нет ни гнаться, ни бежать.
Теперь решат всё пушки и пехота,
А толк ли в них! ученье да работа;
Нет удальства, картины нет для глаз,
А мертвых и увечных в десять раз.
38
То ль дело здесь! во всем пространстве мира
Подобных нет наездников полка.
Забыл сказать вам: ратница Зюльфира,
Ее, на взгляд пуховая, рука
Сгибает лук и саблей искривленной
Кружит легко; сам Хан к грозе военной
Привадил дочь; обман любви отца:
Нет сына, будь девица в молодца.
39
На воронках, в шелковых платьях алых,
Всей области семейств знатнейших цвет,
Сто юношей и десять дев удалых
Всегда при ней, и все ей равных лет;
Ее наряд отличен пред собором
Лишь головным из яхонтов убором:
Румяней роз, рассыпным искр огнем
Горят они как звезды, только днем.
40
С отрядом сим, с немногими другими
Она пошла направо, где полки
Под Ханскими хоругвями большими
Вел сам Моргуд вдоль берега реки.
На левый край Голица несся в поле
Да с ним сот пять охотников, не боле;
А против весь почти царевнин стан
И мудрый вождь, старик Юсуф Салтан.
41
В середке рос кустарник; в нем засели
Все пешие: все стрелы и пращи;
И битва их к такой клонилась цели:
Чтоб вытеснить друг друга из чащи;
Там всадничьи доколют их дружины;
И на две рать разрезав половины,
Уже с любым управятся крылом
И порознь их задавят всем числом.
42
Стрелки дрались, томясь в усильях спорных;
Но по краям, где на громаду сил
Отважилась горсть ратников отборных,
Успех сперва всю храбрость пристыдил.
Как мчится вихрь, как молнья режет тучи,
Внеслись они, ломя ряды и кучи;
Но много всех, их сто на одного:
Скор был набег, утек скорей того.
43
Зюльфирин полк, как весь народ восточный,
Давно горазд давать в сраженьях тыл;
Но русскому обычай сей порочный
Неведом, чужд, совсем несносен был.
Чуть опрометь коня сдалась удилам,
Всеслав вернул, один всем вражьим силам
Противустал — и в обе руки с плеч
Пошел по всем махать, колоть и сечь.
44
Где меч махнет — там улица, копытом
Где конь лягнет — там площадь; рев и стон
Во всем лугу, лежачими покрытом;
Ручьями кровь бежит со всех сторон;
Конец пришел от русского им гнева.
Но вдруг Всеслав беду услышал слева:
Моргудовы врознь мечутся стрелки,
И алые их топчут ездоки.
45
Их гнали вдоль реки, тут гонят сами!
Но где ж Моргуд? в Зюльфириных шатрах,
И грабит там с беспутными толпами,
Тогда как здесь напал на пеших страх,
Что с тыла враг им заскакал в равнине.
Наш вождь своей собравшейся дружине
Как можно длить велел с Юсуфом спор,
А сам в кусты погнал во весь опор.
46
Отборный полк — противник бы достойный,
И схватки с ним хотелося; но вдруг
По манию царевны стал он в стройный,
Рогам луны подобный полукруг;
И, белый плат вонзив на саблю (мира
Обычный знак), вперед одна Зюльфира
Прямехонько пустилась и, сдержав
Коня вблизи, так молвила: «Всеслав!
47
Я Шамахи законная царица,
Моим добром корыстится Моргуд;
За что ж Руси краса и честь, Голица,
Меж ним и мной творит неправый суд?
Мирза ль умел склонить его обманом?
На мой престол сам сесть ли хочет ханом?
Или, моей невольною виной
Прогневан, казнь свершает надо мной?
48
С младенчества сражения мне милы,
И равному не сдамся я врагу;
Но измерять своей девичьей силы
С богатырем я русским не могу;
А жертвовать всем преданным мне строем,
Пока падешь ты, утомленный боем,
Я не хочу: их и тебя мне жаль;
Всё кончим здесь, не отлагая вдаль.
49
Скажи: коли манит тебя держава,
Мы все твои; но дяде злому ввек
Не уступлю наследственного права,
Доколе враг мне голову не ссек;
Кто ж ссечь ее и силен и достоин?
Никто как ты, великий, страшный воин,
Чьих дел молва гремит во все края.
Режь: вот твой меч, вот голова моя».
50
Режь! как не так! вот подвиг бы похвальный!
Он смолк, с умом сбираясь: что сказать?
Пыль от реки меж тем взвивалась дальной;
Грабителей неслась полпьяных рать.
Хоть слаб числом, строй алых бросясь встречу,
В жестокую схватился с ними сечу;
Но удержать всех невозможный труд,
И сквозь промчал с немногими Моргуд.
51
Врасплох напав, он в две руки секиру
Занес в убой, привстав на стремена:
Никто как бог от смерти спас Зюльфиру.
Как маков стебль качнулась вбок она;
Вскользь лезвие по яхонтам сбежало
И, сослепа круша что ни попало,
У своего коня край уха вкось
Снесло долой и в череп уперлось.
52
Конь сталь в зубах загрыз, взбесясь от боли;
И передом и задом хлещет так,
Что подступить нет способа, ни воли;
То дыбится, то пятится как рак;
То морду вниз уткнет, то хватит тылом
Вплоть до луки; парным потея мылом,
Стряхается, змеею хвост крутит,
Мычит, как вол, и пышит, и храпит.
58
Тут всаднику одно бы уж спасенье:
Куда-нибудь скорей прыгнуть с седла;
Но не вошло Моргуду в помышленье:
Бог ум затмил, карая за дела.
Небесному служащий правосудью,
Конь со всех ног ушибся об земь грудью
И, в судрогах вертясь на все бока,
Гнетя, сдавил до смерти седока.
54
Пока с трудом, не без угроз Всеслава,
Был челядью хоть подобран Мирза,
Полки его приспели же; но справа,
Шумя, на них шла новая гроза:
Салтан Юсуф охотничью дружину,
Чуть вождь их прочь, побил наполовину,
Других прогнал и, с малым справясь там,
Здесь дать отпор спешит большим полкам.
55
Но те, смутясь уж хана их кончиной,
Не выждали, бежали; в этот миг
Голица впрямь явился молодчиной.
Быстрей орла он с криком их настиг:
«Стой! иль, клянусь косой моей Милуши,
Всем беглецам отрежу нос и уши.
Стой, Шамаха!» — все пнями стали вдруг:
Так страх ошиб, так пронял их испуг.
56
В брань наскоро их выстроив, о мире
Завел Всеслав с царевной разговор.
Зла не за что желать ему Зюльфире;
Моргуд же мертв, так главный кончен спор;
И честный долг один бойцу остался,
Чтоб войско то, с которым вместе дрался,
Противникам не выдать головой,
И вот зарок поставили какой:
57
Всем, кто досель шел заодно с Моргудом,
Зюльфиру чтить царицей Шамахи;
А лихом их не поминать, под спудом
Все схоронив прошедшие грехи;
Царевича ж предать земле как Хана.
На том: ура! вскричали оба стана;
А витязь наш царевнин принял зов
В ее дворце взять отдых от трудов.
58
Семь верст езды до города; дорогой
Помалу их род дружбы свел; ему
Казалось, здесь к опасливости строгой
Причины нет: царевна по всему
На юношу-красавца походила;
Уловки все не женские в ней: сила,
Прыть на коне, воинственный наряд,
И бойкость слов, и глаз соколий взгляд.
59
Речь как-то их зашла, что быть на ханстве
Одной невмочь, и надобен ей муж.
Большой народ держать в своем подданстве,
Подумал он, не худо; почему ж,
Коли судьба?. . жаль огорчить Милушу;
Но верность я для важных благ нарушу;
Долг обществу на жертву страсть принесть,
Да и Руси тут выгода и честь.
60
До сей поры винить нельзя Голицы:
Что ж за беда? подумал и прошло.
Застигла ночь их у ворот столицы;
Но от огней по улицам светло;
Дворец как жар горит в лучах всецветных;
Народа скоп, гром воскликов приветных,
Музыка, пир, ширасское вино,
Всё весело, и сытно, и красно.
61
Вы ждете тут Всеславовой измены:
Ошиблись; он был целый день в трудах,
Усталые спешил спокоить члены,
Лег — и заснул на шелковых коврах.
Сон смутен был, мелькали грезы тьмами:
То хамские знамена с бунчуками,
То черная, вся в яхонтах коса,
То Киев и Милушина краса.
62
Поутру он в дремоте сладкой слышит
Шум легких ног; над ним тихонько став,
Ему в лицо устами кто-то дышит;
Очнулся, глядь: Зюльфира. — Что ж Всеслав? —
Да то, что все: руками обнял шею
Красавицы, поцеловался с нею. —
И только? — Да, и только. — Что ж она? —
Смеялась и велела встать со сна.
63
«Здоров ли ты?» — спросила. — «Слава богу!»
— «Что грезилось?» — «Ты». — «Лжешь, другая». — «Нет».
Он точно лгал, заметьте: понемногу
Стал разговор живей: вопрос, ответ,
О том о сем; сидели оба рядом,
И близко; вдруг царевна хитрым взглядом
Приметила Милушино кольцо:
«Чье?» Он молчит, и вспыхнуло лицо.
64
«Дай мне». — «Нельзя». — «Отказываешь! стыдно;
Жаль, что ли? на, возьми мое взамен».
Он думал: впрямь ведь отказать обидно;
Кто ж донесет? кто видит, кроме стен?
Княжну потом легко утешу сказкой. —
Зюльфира перст в руках держала с лаской,
Кольцо слегка тянула, наконец
Ей сам помочь решился молодец.
65
И начал... но представьте изумленье
Преступника, как, воззрясь невзначай,
Он чудное увидел превращенье
И строгое услышал: «Продолжай!»
Он обмер, свет в очах затмился дневной:
Дотоль ему казавшаясь царевной —
Волшебница Проведа; гневный взор
Уж высказал Всеславу приговор.
66
Как вкопанный, как истукан бессловный,
Остолбенев, он ждал ее речей;
Но и она ждала, чтобы виновный
Сам начал: так и вышло. Он очей
Взвести не мог, стыд тупил их невольно;
Но страх минул, и голос тверд довольно:
«Слова мои, — сказал он, — тщетный труд;
Не извинюсь, коли решен мой суд.
67
Но милостей почтенная Проведа
Когда ко мне не отменила всех,
Спрошу ее: мгновенная победа
Чувств над умом неслыханный ли грех?
Душа верна, но кровь кипит по жилам,
И мне искус назначен не по силам:
С невестой врознь развесть на долгий срок
Не значит ли вводить меня в порок?
68
И то себе прибавлю в оправданье:
Я побежден не женщиной простой.
Царевна ли зажгла мое желанье?
Отнюдь, но ты чудесной красотой.
Вчера, сидя с ней на веселом пире,
Кольца с руки не отдал я Зюльфире,
И нынче бы сберег; но ты сама
Взяла его, меня сведя с ума».
69
— «Льстец! — вскрикнула Проведа, — лис лукавый!
Владимира питомец! и меня
Ты обмануть надеешься, как правый
Других в своем безумии виня!
Я помыслы в груди твоей читала;
Я весь твой путь беспутный наблюдала
От Киева, от княжеских палат
До здешних мест: что? прав ты?» — «Виноват».
70
— «Ну, слушай, я пословицы держуся.
Меч не сечет повинной головы.
Прощаю всё, и боле не сержуся,
И до ушей Княжны лихой молвы
Не доведу: добрее быть не можно;
Но впредь себя веди же осторожно,
Возьмись за ум, уймися от проказ:
Спускать вины люблю я только раз.
71
С Милушей жить тебе позволю вместе.
Как ни кипит твоя по жилам кровь,
Бесчестья ты не сотворишь невесте,
Я воздержать берусь сию любовь;
Но если ты при ней прельстясь другою?..»
— «Тогда с людьми считаться я не стою,
Тогда на срам ударь меня жезлом
И сотвори пасущим грязь скотом».
72
— «Будь по сему, и более ни слова.
Поедем же: путь долог по земле,
Но морем я отвезть тебя готова;
У пристани ждать буду в корабле.
Прощай». Сказав, исчезла в ту же пору.
У молодца с плеч отвалило гору;
Он легче б пять вчерашних вынес сеч,
Ни чем одну из сей подобных встреч.
73
Отдохнув, он спешил скорей в дорогу;
Ниже «прости» царевне не сказал;
Но от крыльца, как только в стремя ногу,
Так к морю без оглядки поскакал.
Далеко ль тут, не наводил я справки;
Но всё равно: он там; гребцы на лавки
Вмиг сели, ветр вздул парусы горой,
И пена рвом взбелелась за кормой.
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
(1832 — 1833)
Ноябрь — февраль.
1
Когда бы год ведущее светило,
Пот с ребр точа небесного Тельца,
Ко храмине той светлой подходило,
Где два его встречают Близнеца;
И каждый день, взойдя на твердь высоко
И зоркое уставя в землю око,
До внутренних нагую грудь ея
Пронзало, дождь каленых стрел лия;
2
Когда б земля, их жаром плодотворным
От зимнего разбуженная сна,
Покровом вдруг окинувшись узорным,
Невестою казалась убрана;
И воды бы, льда разломав оковы,
Журча текли; и листьев бы обновы,
Приманкою из-за моря гостям,
Лес выставлял на ветках по зарям;
3
И пташки бы, слетясь на новоселье,
То пели, то для сладкого труда
Откинув лень и праздное безделье,
Свиванием заботились гнезда;
И стужи бы в тепле забыв угрозы,
Смесь пестрая: коровы, овцы, козы,
Все об одном на разных языках
Вдруг речь вели и бегались в лугах;
4
Когда бы... всё скажу, коротким словом:
Весна была, я, может быть, бы сам
Помолодел и ожил в мире новом,
И голос мой подстал бы к голосам
Полей и рощ; в перстах моих цевница
Как вешняя распелася бы птица
И, нежа слух и согревая кровь,
Сумела бы вам выразить любовь.
5
Язык любви, всех чувств очарованье,
Всю прелесть бы сливая бытия,
Вас усладил, как роз благоуханье,
Как громкий свист ночного соловья,
Как радуги блистание небесной,
Как мирный сон под тению древесной,
Как мед сотов, как свежесть чистых струй,
Как жар вина, как девы поцелуй.
6
Но, горе мне! теперь Стрелец нещадный
Охотится в туманных небесах,
И солнца лик чуть выглянет отрадный,
Уже спешит закутаться впотьмах;
Пернатые давно в пределах юга,
В домах огни, за воротами вьюга,
По телу дрожь, а помыслы ума
Все холодны и мрачны, как зима.
7
Дождись весны, вы скажете; не к спеху
Твой легкий труд; пой складно иль молчи.
Чем голосом наделать хриплым смеху,
Пей липов цвет и грейся на печи.
Чредой придут, чредой пройдут морозы;
Опять тепло, и соловьи, и розы —
Всё будет, чем роскошствует твой Лель,—
Тогда вставай и ладь свою свирель.
8
Вы правы: всё чредой с начала света
Меняется — и блекнет и цветет;
Но срочные даны нам в жизни лета,
И, может быть, судьба мой сводит счет;
И нынче же, пушной на праздник ивы
Иль молодой для щей сбирать крапивы,
Толпа ребят придет в ограде той,
Где буду я лежать в земле сырой.
9
Что ж делать? Петь, пока еще поется,
Не умолкать, пока не онемел.
Пускай хвала счастливейшим дается;
Кто от души простой и чистой пел,
Тот не искал сих плесков всенародных;
В немногих он, ему по духу сродных,
В самом себе, получит мзду свою.
Власть — слушать, власть — не слушать; я пою.
10
От Киева вверх по Днепру Проведы
Стоял большой, тесовый, барский дом,
Где исстари ее живали деды,
Род столбовой и чтимый в крае том,
На русский лад: муж сам смотрел за пашней,
Жена за всей работою домашней,
Пир ждал гостей в просторе их светлиц,
И нищие питались от крупиц.
11
Тут средь толпы швей, прях, прислужниц разных,
Но без родных, без милого одна,
В трудах, в мечтах, равно однообразных,
Жила теперь Всеславова княжна.
Как солнышко, так и Милуша встанет,
Как думушка, так жениха помянет:
В нить без конца сучится волокно,
И в памяти всё то же и одно.
12
Ах! девушки, ах! красные, как ваше
Житье-бытье иной раз жалко мне!
Вы во сто крат милее нас и краше,
Но этот дар пришелся вам в цене:
Он дорогим свободы куплен златом;
Что невтерпеж сочтется нашим братом,
Вы терпите так тихо и умно,
Что любо, и не похвалить грешно.
13
Сравните здесь Милушу и Всеслава:
Кому трудней? ей, что ни говори.
Взамен любви ему осталась слава,
Он с горести чуть не махнул в цари;
Она ж, увы! сидит, как пташка в клетке,
На шестике поет, тужа по ветке,
Иль смотрит сквозь косящето окно
На облаков седое полотно.
14
Забилося сердечко у девицы,
Как, выглянув из терема к реке,
Семьи их стяг (птенцы вкруг бабы-птицы)
На корабле узнала вдалеке.
Как лебеди, летят его ветрила,
В китову грудь волн пенных хлещет сила,
И, мелких капль распрыскивая тьмы,
Метет дождем от носа до кормы.
15
Кит к берегу вернул, зияя пастью,
За судном вкось загнулась полоса,
И отданной отпущенные снастью
По щегле вниз скатились паруса;
Корабль к земле причалили канатом
И, сходни в круть упря пологим скатом,
Вверх с палубы все гусем побрели,
И каждого рассмотришь издали.
16
Вот тетушка, вот карлица-служанка;
А кто им вслед ведет коня на мост?
Склад весь его, и поступь, и осанка,
И Кологрив — конь белый, черный хвост:
Он, точно он; и в радости сбежала
Милуша вниз, всех кликала, сзывала:
«Подруженьки! пойдем встречать; она
Приехала, и с гостем, не одна».
17
— «Кто? барыня?» — «Да». — «Гость приезжий кто же?»
— «Не знаю». (Лжет.) — «Да если кто чужой,
Так и встречать, княжна, нам непригоже».
— «Не он ли?» — «Кто?» — «Жених, подружки, мой».
— «А если он, свет ясный, и подавно
Тебе нельзя, что девушке бесславно
Бежать самой навстречу молодцу;
Они же вот подходят ко крыльцу».
18
И впрямь они как раз явились сами.
Тут тетушка с Милушей... — Обнялись:
Положим; но какими же глазами
Смотрел Всеслав? чай, в землю уперлись,
И со стыда, чай, сам бедняк... — Нимало;
В глазах его что пламя заиграло,
А сам княжну он в щечку чмокнул так,
Что нали губ на ней остался знак.
19
— Ах он шалун! — Судите, в вашей воле.
Но без вины не попрекайте мне;
Я дел чужих рассказчик, и не боле;
Чем их почтут, я вовсе в стороне.
Но коль свое сказать осмелюсь мненье,
Он в этом прав; неловкое смущенье
В княжне бы страх родило и печаль,
А ей мешать на радостях так жаль!
20
Красавице казалось дело ясно:
Что тетушка, уверясь в женихе,
Раздумала томить его напрасно
Разлукой с ней в постылой Шамахе;
И нужды нет испытывать, а только
До срока ждать; но ждать теперь не сколько:
Треть без него долга была, а тут
Две трети с ним скорехонько пройдут.
21
И подлинно сначала мчалось время,
И месяца как не было в году;
А всё вдвоем. У тетки дел беремя,
И их спускать, что кольцы в меледу;
С ней сносятся Друиды и Шаманы,
Все ведуны, кабальники, цыганы;
От Готских Норн и от Индейских Фей
Гонцы летят, плывут и скачут к ней.
22
Пока она читает не без скуки
Мудреные их грамот письмена,
Любовники за месяцы разлуки
Вознаградить спешат себя сполна:
Чуть ясные раскроют утром очи,
На целый день сошлись до темной ночи,
И коротки им кажутся все дни,
И ни о чем не сговорят они.
23
По всем местам она его водила:
На луг, к Днепру разостланный ковром,
К садку, где рыб на позвонок кормила,
Во пчельник, лип обсаженный венцом,
И в рощу, где одна всегда пугалась,
Как издали с ней ведьма окликалась,
Иль ветер вдруг навеет леших свист,
И скрыпнет лес, и дрогнет каждый лист.
24
Устав с гульбы или когда погода
Нахмурится, в высоком терему
Сидят они; нет рукоделий рода
Ей чуждого, и с хвастовством ему
Она во всех свое искусство кажет:
Шьет в пяльцах, бель на тонких спицах вяжет,
Прядет, сучит, мотает, кросна тчет
И кружево узорное плетет.
25
Всё хвалит, всем любуется Голица,
Берется сам, шутя, за то, за се;
Но богатырь отнюдь не мастерица:
Он силой бы, а сила портит всё;
Все нитки рвет, ломает все иголки,
Исколется (иголки очень колки),
Работает, что заболит рука,
И всё путем не вышьет ни листка.
26
В игрушках сих или занятьях пошлых
Часов они не тратили всегда;
Вчастую речь шла о событьях прошлых,
Рассказанных Проведой, и тогда
Мудрец бы мог, дивясь, развесить уши:
Как чистые их молодые души,
Условной лжи не заблуждаясь в тьму,
Умеют вес и цену дать всему;
27
Как в простоте их рассужденье здраво
И в чувстве их какая глубина,
Как нежному их сердцу свято право
И жалостна беззлобная вина;
Как об ином запутанном предмете,
О коем книг с три короба на свете,
И мрак во всех, а в многих вред и вздор,
Два слова их решить могли бы спор.
28
Быть может, то от многих заблуждений
Хранило их, что совесть их вела,
И опыта условных наставлений
Не слушались: что правда не без зла,
Вредна другим и нам самим опасна,
Что с целию полезной ложь прекрасна
И честь тому, кто, ей служа душой,
За правду сам обман считает свой.
29
Не так они: чего не понимали,
О том решать не смели наобум,
И сказками отнюдь не толковали,
Чего взять в толк людской не может ум.
Что ни толкуй, вопросов тьма мудреных,
Ответов нет; вестимо, для ученых
Стыд вымолвить: не знаю; как не знать?
А им и сплошь случалось тем кончать.
30
«Скажи, Всеслав, отец твой хорошо ли
Жил с матерью твоей?» — «Не знаю». — «Как?»
— «Она родин не вытерпела боли,
И первым мной смерть их пресекла брак».
— «Как жаль! Но я Ингваря почитаю;
Неужто б он был муж лихой?» — «Не знаю».
— «А ты?» — «Теперь ты клад мой, радость, свет».
— «А там?» — «Как знать, чего покуда нет?»
31
Не правда ли, вам чудно, что Проведа
Всю волю им дала наедине,
И между тем глаз на глаз их беседа
Невинна так, что даже стыдно мне.
Милуша всем понятна: девье дело;
А что Всеслав, давно бы в нем горело
Ретивое, давно бы он... кабы
Не унят был всей силой ворожбы.
32
Вы знаете, какую силу травы
В себе таят, как и теперь врачи
Слагают их в хитрейшие составы,
Как лечат! ну, а то ж да нашепчи
По правилам кудесничей науки,
Что выйдет? то, что врознь раскинешь руки,
Чего уму ни вздумать, ни взгадать
Как разве с тем, чтоб в сказке рассказать.
33
Не знаю, где нашла Проведа травку,
И выжала полкапли; этот сок
Весь досуха натерла на булавку,
Булавкою проткнула поясок,
А пояском Милушу повязала
И скидывать ей строго заказала.
Полмесяца не трогай, нужды нет,
Там снова ткни, и эдак на сто лет.
34
Безделица, подумаешь, а сила
Так в пояске от травки велика,
Что сколько б кровь младая ни блажила,
Чуть до него дотронешься слегка,
Вся дурь долой, горячка вся угасла:
Так ярость волн смиряется от масла;
Так в угольях пыл тухнет огневой,
Как из ведра заплеснут их водой.
35
Враждебною Всеслав окован властью,
Помалу сон утратил и еду;
Наедине томясь бесплодной страстью,
Грыз скорбь, как конь над яслями узду;
И молча грыз: кому откроет душу?
Проведа враг, и грех назвать Милушу,
Крин райский, ключ, где ясный неба свод
Рисуется в стекле прозрачных вод.
86
Невинная и в чувствах и в желаньях,
Она любви и дружбы имена
Слыхала, но в обоих сих названьях,
Казалось ей, мысль кроется одна;
А свадьба хоть мудреною загадкой
В уме подчас и промелькнет украдкой,
Но скромность вмиг ей на ухо шепнет:
Молчи и жди; она молчит и ждет.
37
Сей скромностью он часто восхищался,
Ценя ее дороже красоты;
Но иногда вопросами смущался:
«Чего тебе? чем недоволен ты?»
Ответ сухой тут вырвется невольно:
«Оставь меня»; Милуши сердцу больно;
Он сжалится и расцелует; но
Чего-то нет, и счастье не полно.
38
Так не полно, что начал наш Голица
Скучать, зевать от праздного житья;
И вряд ли кто с природы не девица
Быть может сыт узорами шитья.
Верховый конь — клад в скуке деревенской;
Но некому за ним в усадьбе женской
Ходить, затем и в город увели,
А всадник без коня — рак на мели.
39
Пешком Всеслав пустился на охоту
В чисто поле и во дремучий бор,
Отколь принесть он мог свою работу,
Свой кровяной разлетных игл узор.
Тем ловля лишь скучна, что звери мелки,
Нет по ловцу: всё козы, зайцы, белки;
Рвать тетиву и стрелы тупить жаль:
Пошел искать он крупной дичи вдаль.
40
Вдаль от Днепра, куда шагают ноги,
Куда глаза глядят: чрез холмов цепь,
Песок и топь, тропины и дороги,
Ручьи и рвы, кустарники и степь.
Шел, шел, устал; и чьей достанет мочи
С рассвета дня бродить до самой ночи
Без отдыха? присел он и кругом
Давай глядеть: не выглянет ли дом?
41
За горкой шум: знать, люди и селенье;
Вернул туда, и точно: там видна
Деревня, где как будто праздник: пенье,
И девушек вся улица полна;
Венцом сплелись, и маков цвет их лицы.
Он: «Здравствуйте, мол, красные девицы».
Весь ласково откланялся венец,
И «милости-де просим, молодец.
42
Порезвиться изволь-ко». — «Много воли,
Да мало сил, красавицы; устал
И голоден». — «Покушай хлеба-соли».
— «Спасибо; но чтоб я вам не мешал,
Играйте; я здесь сяду под дубками,
Послушаю да полюбуюсь вами».
— «Гость дорогой, как хочешь». С словом сим,
Сплетясь, они запели перед ним:
В < о п р о с>
Что кричишь во весь ты голос,
Статный петел удалой,
Треплешь в пух, теребишь в волос
Сноп пшеницы яровой,
И долбишь зернистый колос,
И солому мнешь ногой?
О < т в е т>
То, что с бою я один
Здесь и царь и господин,
Что другие певуны
Мною все побеждены:
Я в крови окрасил нос,
Перья выщипал из кос,
Зобы вплоть примял к песку,
С гребней выдрал по клоку;
Заклохтали под бойцом,
Словно курица с яйцом.
И теперь все дуры
Куры,
Белы уши
Клуши,
Цыпье стадо,
Дидо Ладо!
Мать и чадо,
Все не чьи
Как моию
Я любую: крикну,
Кликну;
Всем завидно,
Видно:
Позву радо,
Дидо Ладо!
Мчится стадо:
Петел млад
Курам клад.
В < о п р о с>
— Много чести, много славы
Победителю бойцу,
И потехи и забавы
Голосистому певцу;
Но со всеми для управы
Сил достанет ли к концу?
О < т в е т>
Не боюсь я, не под стать
Мне охрипнуть и устать;
Не похулит ни одна
Удалого певуна.
Каждой курочке спою,
С каждой зернушко склюю;
Жита много во снопе,
Будет вдоволь их толпе;
Сноп пшеничный колосист,
Младый петел голосист.
Я ли в голос светел,
Петел,
Кличу: куры
Дуры!
Подьте стадо!
Дидо Ладо!
Жито млад
Я припас
Ради вас.
Ляд! с яйцом не ходят,
Бродят;
Резвых стало
Мало:
Ой ли надо,
Дидо Ладо!
Больше стадо
Мне, певцу
Удальцу
43
Всеслав отдох, поел во время пенья,
А как и вздор нам нравится подчас,
То эту песнь нехитрого сложенья
Он похвалил, и «Я ведь понял вас,—
Шутя сказал им, — душеньки девицы:
Вы певуна накликали, певицы;
Знать, ваших нет, вам скучно, что одне,
И стадо кур слетается ко мне».
44
— «И в голове, проказник, не бывало...
Песнь старая о бойком певуне...
Сложил гуслист прохожий... В песнях мало
Ли что поют?.. Теперь на стороне
Все молодцы... На торг ушли рекою...
В Тьмутаракань... Пора нам всем к покою...
Ночлег давать, Чернава, твой черед...
Изволь-ко к ней... И к нам когда вперед».
45
Друг дружку так перебивая в слове,
Красавицы в пятнадцать голосов
Ответили: как встаре, так и внове,
У девушек обычай всё таков.
Потом ушли, всем замыслам Всеслава
Наперекор: по счастию, Чернава,
По должности оставшаяся с ним,
Могла служить заменою другим.
46
Ей за двадцать, рост из середних малый,
Грудь полная, как гоголь на волнах,
Колышется, в щеках румянец алый
Как жар горит, соболья бровь, в глазах
Отлив густой, что капли масла — губы,
Что ягода малина, жемчуг — зубы.
Нос остренький, лоб и ушки краса
И до колен густые волоса.
47
Один порок: немного смуглолица,
И то не все считают за порок;
А кто невмочь постился, как Голица,
Кто полгода нес тягостный зарок,
Кто и хватал и выпускал так много,
Тот разбирать не станет слишком строго
И всякому рад с голода лицу,
Как красному о празднике яйцу.
4S
Он про себя так рассуждал: «Конечно,
Не худо б мне исполнить уговор;
Возможность будь, и я бы рад сердечно,
И сколько мог старался до сих пор;
Равны ли мне Чернава и Милуша?
Нет, я не слеп: та пава, эта клуша;
Всё так, но той еще полгода жди:
Прекрасна цель, но слишком впереди.
49
Так вместе жить тошней самой разлуки;
Пословица есть: в небе не сули
Мне журавля, а дай синицу в руки,
И правда; клад хоть мой, да из земли
Достать его я не могу покуда:
Что ж в нем добра? гораздо больше худа,
Что по сердцу мысль вьется, как змея,
И не дает покоя, ни житья.
50
Владимиром обижена Проведа,
А я держи ей за него ответ,
Я год платись! но за отца и деда
Таких долгов иному на сто лет;
Им пир, а нам в чужом пиру похмелье!
Их грех, а нам безгрешное веселье
Запрещено! коли на то пошло,
Не слушаюсь и злом плачу за зло.
51
И много ль зла, что с девушкою красной,
Хоть с этой, миг украду золотой?
Но, может быть, надеждой льщусь напрасной:
У ней давно есть друг сердечный свой,
И я съем гриб; что ж! горе не велико.
Быть так, спрошу. «Чернава!» — «Ась?» — «Скажи-ко
Мне, курочка, но правду, а не лесть:
Есть у тебя певун любимый?» — «Есть».
52
— «Я так и ждал; и он в Тьмутаракани?»
— «Зачем бы в даль такую занесло?
Он в тех сенях между пруда и бани.
Чай, спит, уткнув головку под крыло».
— «Он в перьях?» — «Да: диковинные спросы!
Неужто гол? как шелк на шее косы,
Всё бисером накраплено перо,
До гребня хвост и бел, как серебро».
53
Ответ не хитр, а по сердцу Голице
Пришелся тем, что впросте без греха.
«Вопрос мой был, — сказал он, — не о птице;
Хотелось знать мне: нет ли жениха,
Любовника, ну, парня молодого,
Кто б был тебе знакомее другого,
С кем молвила б глаз на глаз ты словцо
И кто бы снял с руки твоей кольцо?»
54
— «Тебе скажу всю правду, гость пригожий,
Коли мою ты не похулишь речь.
Мне про судьбу гадал колдун-прохожий
И до поры велел кольцо беречь:
Отецкий сын, дворянская порода,
За перстнем-де придет; его прихода
Ты за двадцать на первом жди году.
Срок на дворе, а я его всё жду».
55
— «Я здесь, — вскричал наш витязь, — не просрочил,
И требую кольца, оно мое».
— «Нет, — молвила она, — колдун пророчил,
Что суженый мне прежде даст свое;
А у него с алмазом, золотое,
Богатое... ни дать ни взять такое,
Как у тебя, мой сокол: подари
Его сперва, а там мое бери».
56
Он дрогнул; мысль, что перстень обручальный,
Мелькнула. «Что ж? не велика беда:
До Киева отселе путь не дальный;
За деньги там у Фряжского Жида
Днем на заказ поспеет перстень новый,
А может быть, найдется и готовый
Точь-в-точь такой; ужель из-за кольца
Оставлю я начало без конца?»
57
Как жалок мне Голица в этом деле!
Оправдывать его избави Бог;
Но чем спастись, когда лукавый в теле,
Когда вся кровь от головы до ног
То стынет льдом, то кипятится варом,
И сердце в грудь удар турит ударом,
И в ухе шум, и перед глазом тьма,
И сдуру плоть не слушает ума?
58
В забвеньи чувств он вдоль по пальцу двинул
Свой перстень и, досадуя, что туг,
Так дернул, что сажени на три вскинул
Вверх; пролетев обширный полукруг,
Тот одаль пал; наш молодец вдогонку,
И руку уж за ним, но чуть в наклонку,
Вдруг по спине ему удар такой,
Что ткнулся в земь он и другой рукой.
59
Представьте гнев, и вместе удивленье:
Чернава ли осмелилась? других
Ведь не было: но первое движенье
Лиц разбирать не станет никаких,
А до смерти убьет без всех разборов.
Что ж! верх скорбей! позор из всех позоров!
Диковина, каких уж нет в наш век!
Как вымолвить? Всеслав — не человек.
60
Зверь стал он, вепрь; но что за зверь! картина:
Без помети, весь темно-половой;
Шерсть гладкая, а вдоль спины щетина,
Что грива игл; тряхнет ли головой,
Клыки, как мел, натертый ярым воском,
Слепят глаза и белизной и лоском
Да силой чар, и вышла казнь в красу —
Прирос алмаз с колечком на носу.
61
Я не сказал, но, верно, вам в догадку,
Что в образе Чернавы та же вновь
Проведа здесь за старую повадку
Свою взялась: испытывать любовь;
А чтобы вепрь Всеслав в порыве злости
Ее клыком не прохватил до кости,
Волшебница, на облачко взмостясь,
Оттоль корить пустилась не боясь:
62
«Бессовестный, обманщик, вероломный,
Раб похотей, повеса из повес!
Ничем твой жар не унялся нескромный:
Как волка ни корми, всё смотрит в лес;
Живи же в нем и там в вертепе диком
Прельщай веприц своим клыкастым ликом,
И дважды стыд понесший перстень свой
Еще скверня, им прах и тину рой.
63
Но снять его, ни скинуть ты не сможешь;
Носися с ним, смотри на свой позор.
Напрасно ты с досады камень гложешь,
Щетинишься и кровью налил взор:
Мне не страшна бессильная свирепость;
Но чтоб ее познал ты всю нелепость,
Из жалости тебе открою то,
Чего б от нас не должен знать никто.
64
Мы все, кому наукой и трудами
Волшебных тайн присвоен редкий дар,
С бездушными всевластны существами,
Но над людьми условна сила чар:
Кто не грешит ни мыслию, ни делом,
Не подчинен нам ни душой, ни телом,
И только тот судьбою предан нам,
Кто на себя оружье подал сам.
65
Чей уговор: с невестой жить до срока
И верным быть? чьи молвили уста:
Коли при ней не упасусь порока,
Жезлом меня обороти в скота?
Не вепрь бы ты, а боров по условью;
И лишь в боях за Русь пролитой кровью
Чин выгодный ты выслужил хоть тот,
Что вольный зверь, а не домашний скот.
66
Дотоле быть тебе под наказаньем
И жить как вепрь, скитаясь по лесам,
Пока, вину загладив покаяньем,
Добудешь вновь вид человека сам;
Или любовь так ослепит Милушу,
Что выкупит, хотя б слезами душу
Излить пришлось ей собственной виной,
Твоею став постылою женой.
67
Коли над ней советы и примеры
Бессильны все, коли на произвол
Вам, гордые и злые лицемеры,
Природою наш предан слабый пол,
Пусть будет так, пускай твоя победа;
Но сил еще не лишена Проведа:
Она с тобой измерится в борьбе,
И торжество не так легко тебе.
68
Прощай пока, счастливый путь в дуброву,
Не поминай нас лихом». Так сказав,
Умчалась прочь; насмешливому слову
Лишенный слов не отвечал Всеслав;
Но бросился сквозь поле в бор дремучий,
Бегом дробя клыками лес трескучий,
В даль, в гущу, в дичь, во мрак и глушь, туда,
Где нет живых ни слуха, ни следа.
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
(1833)
Март — май.
1
Когда корабль свой вещий и крылатый,
Свершивший путь за тридевять морей,
Из дальных стран везущий груз богатый:
Книг письмена, булат богатырей,
Наряд красы — монисты и алмазы,
И в стклянках ум, и все ума проказы,
Сам с лирой став на лаковый помост,
Ко пристани направил Ариост,
2
На берега, кипящие народом,
С веселием он обращал свой взор;
Отличный всем: достоинством и родом,
Там зрелся дам и рыцарей собор;
Оттоль к нему неслися звуки трубны,
Рук громкий плеск, кимвал, и рог, и бубны;
И, странств его все радуясь концу,
С венками шли во сретенье певцу.
3
Былые дни поэзии счастливой!
О, как по вас в душе моей скорблю.
Я не хочу, глупец самолюбивый,
Равняться с ним: большому кораблю,
Как ведомо, и плаванье большое;
Но челноку опасней бури вдвое,
И озеро безвестное ему
Трудней оплыть, чем океан тому.
4
Столь пышная не надобна мне встреча;
Но чтоб друзей хоть малое число
На берегу следили издалеча
Мое валы борющее весло;
Чтоб труд легок творился их участьем;
Чтоб если вдруг мой, реемый ненастьем,
Грудь расшибет о камень утлый челн,
Они спасли щепу его из волн.
5
Но где они? Большую половину
Скосила смерть; другие... берег пуст.
Едва двух-трех я глазом там окину,
И те молчат; а тот, из чьих бы уст
Всех прежде я привет услышал друга,
Склонен на одр мучительный недуга,
Лежит без сил, нас разделяет даль,
И в первый раз мне от него печаль.
6
Но до нее читателям нет нужды;
Они весьма надменная семья;.
Им все труды, все скорби наши чужды,
И всяк из них свое лишь знает Я;
А из чего мы бьемся для забавы
Чужой? Бог весть; нет выгод, мало славы,
А бьемся; так: судьба; взялся за гуж —
Не жалуйся, что дюж или недюж.
7
Давай тянуть. Волшебница Проведа
На облачке домой примчалась вмиг;
За сим всю ночь и утро до обеда
Трудилася за чтеньем тайных книг,
Гадая, как и чем избыть напасти,
Чтобы княжна не вздумала по страсти,
Всем тетушки желаньям вопреки,
С уст милых ей снять вепревы клыки.
8
Зачем она так силится чрезмерно
Не допустить до свадьбы их, ей-ей!
Не знаю сам и не скажу наверно:
Милушин ли покой так дорог ей,
Иль на сердце, хоть не покажет вида,
Лежит как гнет давнишняя обида,
Иль что теперь племянница как дочь
При ней, а там, что замуж, то и прочь?
9
Как нам трудна разгадка этой тайны,
Так ей был смысл пророчественных рун:
Двусмыслия в сих книгах обычайны,
И ощупью в них бродит сам колдун;
Лишь ясно то, что всё пустяк доселе,
Что третий раз окажет силу в деле,
И там, смотря по сущности вины,
Решит судьбу Всеслава и княжны.
10
Для пагубы конечной жениховой,
Казалось ей, вернее нет пути,
Как, соблазнив его к измене новой,
В свидетели невесту привести.
Но без нее самой такого дела
Нельзя начать: и так, едва успела
Дождаться, как бы встать из-за стола,
Ее к себе глаз на глаз позвала.
11
Издалека искусным предисловьем
Всю сызнова напомнив старину,
Свела к тому, что сам себя условьем
Всеслав связал и обещал одну
Любить хоть год; но... тут пошли рассказы,
Подробно все расписаны проказы:
Как на Дону чуть не погряз в грехе
И как была улика в Шамахе;
12
И как он дал второе обещанье,
Просяся жить с невестою по срок;
И как страстей нескромных в обузданье
Заворожить пришлося поясок;
И наконец, как, встретя гурт девичий,
На промысл он хотел пуститься птичий
И, перстень сняв, нарушил уговор
И, вепрем став, бежал в дремучий бор.
13
Жаль! впрочем, есть два средства во спасенье,
Чем может он стать человеком вновь:
Свое в душе прямое исправленье
И страстная Милушина любовь.
Но первое гораздо ненадежно;
Второе же обдумать бы прилежно,
Затем что кто чрез меру добр для всех,
Не в похвалу выходит, а в посмех.
14
А чтоб узнать, на сколько в коже зверя
Прибавилось в нем чувства и ума,
Она властна, чужим речам не веря,
На третий раз всё рассмотреть сама
И, наглую в нем облича измену,
И страсть и честь равно поставить в цену,
А там избрать из двух удел любой:
По воле ль жить, иль замужем рабой.
15
С каким рассказ был выслушан вниманьем,
И как едва достало сил к концу,
И что на грудь, стесненную дыханьем,
Скатилось слез по белому лицу,
Я не берусь вам выразить словами,
Красавицы; и дай то бог, чтоб сами
Вы горестей не испытав таких,
Понять без слов недоумели их!
16
Но вот чего не всякий от Милуши
Ждал, может быть: о множестве вещей,
Каких дотоль ей не впускали в уши,
Тут в первый раз из теткиных речей
Она узнав, совсем переродилась;
Мысль сонная в час добрый пробудилась,
Ребячества рассеялася тьма,
И на пять крат в ней прибыло ума.
17
Не бойтеся, чтоб убыло другого;
Все свойства, чем любезна и красна
Была досель от навыка слепого,
Здесь волею присвоила она.
Подобно ей невинных и разумных
Я б мог в пример привесть девиц; но шумных
Они похвал не любят во весь свет,
Затем молчу; а вот Княжны ответ:
18
«Мне, тетушка почтенная, премного
За всё тебя благодарить должно.
Как счастие мое в любви ни строго,
Всё рада я, что ведомо оно;
Тем паче, что мне отдано на волю
Самой избрать хотя б лихую долю;
О чести же, как ты умно весьма
Дала намек, так я сужу сама.
19
Во всем ее ценя всего дороже,
Я даже то считаю ей в укор,
Что богатырь Голица вепря в коже
Из-за меня томится до сих пор.
Что в свете я и по какому праву
За что-нибудь осмелюсь мстить Всеславу?
Он мне не муж, а если б... всё, по мне,
Месть злом за зло запрещена жене.
20
Словесного и образ и природу
Отдать ему — мой долг первей всего.
Пусть полную получит он свободу;
На опыте тогда узнав его,
Решусь и я: вот, тетушка, без страсти
Весь выбор мой; за сим в твоей уж власти
Мне в том помочь и доказать собой,
Что я ничьей быть не могу рабой».
21
Проведа ей напоперечь ни слова;
Но свистнула, и карлице приказ:
Чтоб упряжь птиц в поезд была готова;
То вмиг бегом, поспело всё как раз,
Волшебница с Милушей в колесницу,
И след простыл; а мы пока Голицу
Проведаем в безлюдной той глуши,
Куда в горях бежал он без души.
22
Бежал, пока не подкосились ноги;
Тут, оглядев дебрь темную вокруг,
Он отыскал в ней яму, род берлоги,
И лег туда с печалию сам-друг.
С товарищем всю ночь неугомонным
Томился он раздумием бессонным,
И сон ему не прежде свел зениц,
Как на брезгу под ранний щебет птиц.
23
Зато уж был сон богатырский; сколько
Он времени им проспал, виноват,
Я без часов не сосчитал, а только
День к вечеру и солнце на закат
Клонилося, как он проснулся; голод
Прогнал дрему: всяк, кто здоров и молод,
Да попадет в кручину иль в беду,
Дюж за двоих на сон и на еду.
24
Но дикий лес, и в нем какая пища?
К кореньям вепрь наш новый не привык.
Решился он искать людей жилища,
И все мы так: клянет их наш язык,
А сердце к ним нас тянет поневоле.
Вот, пробежав он с версту или боле,
Искал, нашел: стоит в сторонке дом,
К нему спиной, к заглушью передом.
25
Не спроста дом — изба на курьих ножках,
Которая вдруг повернулась; дверь
В ней скрыпнула и свет блеснул в окошках.
Голица наш, хоть богатырь и зверь,
Но дрогнул, как в склокоченном тулупе
Шасть из избы Ягая Баба в ступе,
А в ступе ступь, и баба помелом
По ступе бьет, как по коню кнутом.
20
Потупя взгляд, он слышит чутким ухом:
«Гой ёси, вепрь алмазное кольцо!
Что от тебя так пахнет русским духом?
Зверь! обернись; стань, витязь! на лицо».
С сим ковшик взяв и нашептав водицу,
Хлебнула и опрыскала Голицу:
Щетина, шерсть, клыки — долой как раз,
И вновь наш друг красавец напоказ.
27
Льстить не люблю, но строчкою похвальной
Как не почтить хвалы достойных дел?
Первей всего свой перстень обручальный
Он поднял и, поцеловав, надел;
За чудное потом благотворенье
Впрямь от души излил благодаренье
И в случае нужды просил Ягу
Считать его за верного слугу.
28
«Увидим, брат, окажет дружбу время, —
Яга в ответ, — вам верить — дым глотать;
Все молодцы крапивное вы семя,
У всех постель мягка, да жестко спать.
Но после мы об этом молвим слово.
Ты голоден, тебе поесть здорово,
А на Руси пословица: в печи
Что есть, скорей всё и на стол мечи».
29
Тут баба стук клюкой своей в подполье —
И выскочил оттоле стол накрыт,
И русских блюд наставлено приволье,
Что только ешь, небось уж будешь сыт:
Тут хлеб и соль, и квас, и шти, и каша,
Яичница, окрошка, простокваша,
Лапша, блины, жаркое и пирог,
И ковш с вином, и с медом турий рог.
30
Всеслав всему честь оказал посильно,
Поел всего, иного и не раз;
Старуха же насупротив умильно
Любуясь им и не спуская с глаз,
Употчевать старалася с поклоном
(Что и теперь хозяйки чтут законом);
А как совсем гость отказался, в пол
Ударила, и провалился стол.
31
Засим она, вздохнув два раза нежно,
Подсела и, лаская молодца,
Так молвила: «Гость дорогой! прилежно
Всё выслушай с начала до конца,
Что я скажу: сойдясь с Ягою-бабой,
Не чаял ты найти ее так слабой,
Чувствительной; заране не суди:
Цветки досель, жди ягод впереди.
32
Слыхал ведь ты хоть имя: царь-девица,
Бессмертная владычица духов,
Чей светлый двор и пышная столица
В одном из тех блаженных островов,
Где (безо лжи купцов о них рассказы)
Прах золото и каменье алмазы,
А в ней краса, что сводит взгляд с ума;
Взгляни же: царь-девица я сама.
33
Ты чудишься, но это лишь начало;
Чудней того, что у меня отца,
Ни матери и нет и не бывало,
А вышла я из скорлупы яйца.
Жар-птица, мчась из облак над морями,
Снесла его, и подцепил когтями
Старик Кощей бессмертный и меня
В нем высидел к концу седьмого дня.
34
Знать, горяча была моя природа,
Что я росла, как озимь на заре,
И отродясь не минуло мне года,
Как уж была я девушка в поре.
Кощей ко мне сгорал любовью страстной;
Но рок меня не сотворил подвластной,
И смерть ему определял ценой
Малейшего насилья надо мной.
35
За то и мне накинув цепь на шею,
Сулил напредь несчастье и позор,
Коли в любви я отказав Кощею,
Приму с другим на честь свою укор;
Коли, жива его благодеяньем,
Не с ним его жить буду достояньем:
Велеть любить ничья не может власть,
Но не своим дарить — чужое красть.
36
Закон судьбы, мне с первых дней известный,
Был справедлив, бесспорно, хоть и строг;
Но заглушить позыв любви прелестный
Какой закон в груди девичьей мог?
Что без любви палаты золотые,
Венец царей, сокровища земные,
Бессмертие? .. всё сонная мечта:
Проснулся — что ж осталось? пустота.
37
Так я жила в тех островах блаженных:
Сады мои цвели, как рай земной,
Сиял чертог из камней драгоценных;
Но милого там не было со мной.
Всех жителей: прислужницы старухи
Да легкие, всегда младенцы, духи;
Их плоть как пар, земного не едят,
И оттого весь век в счету ребят.
38
Искатели опасных приключений
Не раз войти в мой покушались дом;
Но одолеть препятств и затруднений
Не смог никто: вернулись со стыдом.
Кощей, мою предчувствуя измену,
Вокруг дворца обвел глухую стену
И ряд на ней повесил медных струн.
Чуть тронут — звон, и слышит злой колдун.
39
И, воружась, бежит туда с народом;
А сам каков, таков и причет весь:
Гад с пугалом и чудище с уродом,
Всех гнусностей и безобразий смесь.
Завидя их на страже стен и башен,
Как богатырь ни храбр и ни бесстрашен,
Отступится, отправится назад,
И остаюсь я как заветный клад.
40
Решилась я с отчаянья и скуки
Сама искать к спасению пути,
Затем что нет, по мне, несносней муки,
Как девкою жить век свой взаперти.
Любимец мой в числе духов подвластных
Был Элидор, красавец из прекрасных,
Как созданный для роскоши и нег,
Глазами угль, лицом и телом снег.
41
Я думала: как жаль, что в нем нет силы,
Что кровь его, без пищи словно лед,
Скорей студит, чем согревает жилы!
В моем саду с цветов точится мед,
Чистейший сткла, росной, почти воздушный:
Откажется ль любимец мой послушный
От капли? нет; а я пустым молвам
Не верю, корм не вреден ни духам.
42
Велик был страх на первом испытаньи,
Как с уст моих взял каплю Элидор,
И побледнел, и крылья в содроганьи
Опали вниз, и помутился взор;
Но велика и радость, как здоровый
Очнулся он, с такой красою новой,
И бодростью, и силой, и огнем,
Что прежнего ты не узнал бы в нем.
43
И как во всем лиха беда начало,
А там пойдет с весельем пополам,
Так Элидор мед полюбил и мало-
Помалу стал им лакомиться сам;
И вырос он, и возмужал, и нежный
Пух по щеке пробился белоснежной,
И из детей явился наконец
Чем должен быть хороший молодец.
44
И начал друг взаимною любовью
Меня любить: весь день со мною он,
А в ночь, одра приникнув к изголовью,
Крыл веяньем мне навевает сон.
Едва проснусь, мед свежий мне приносит,
Вкусить самой и поделиться просит;
И как пчела роз обирая куст,
Он от моих отстать не может уст.
45
Однажды мне в восторге сладострастном
Мой Элидор сказал: «Я без тебя
Томился б век в ничтожестве несчастном,
Тобой живу, блаженствую любя;
Но чтоб еще я наслаждался боле,
Ты быть должна моих веселий в доле:
Отведай сласть даров любви твоей
И свой же мед из уст моих испей».
46
Не помню, что я отвечать хотела,
Согласна ли, упорна ли была;
Но вымолвить ни слова не успела,
Как мед уже в забвеньи чувств пила.
Увы! восторг и радость скоротечны;
Одна печаль, одно страданье вечны:
За мир любви, за каплю я сотов
Желчь чашею пью тысячу годов.
47
Открыв глаза, я обомлела страхом:
В пылу любви, как воск в огне лучей,
Тлел Элидор и рассыпался прахом;
И кто ж за ним стоял? мой враг Кощей.
«Негодная! — вскричал он, — над тобою
Бессилен я и связан был судьбою
Доныне; но ты осквернила честь:
Теперь мою познаешь власть и месть.
48
Когда страстей в их наглости мятежной
Ты не смогла сдержать в пустыне сей,
И райской, и пучиною безбрежной
Отрезанной от света и людей;
Когда, мои забыв благотворенья,
Неслыханной ты силой вожделенья,
Бесплотного, природу изменя,
Сожгла в пылу телесных чувств огня;
49
Когда твою девичью непорочность
Не сберегли ни море-океан,
Ни с зельем рвы, ни стен кремневых прочность,
Ни змей Стоглаз — бессонный великан,
Ни копий тын, ни струны-самогуды,
Ни все мои страшилищи и чуды,
Вернейшего я стража чистоты
Найду тебе, и страж сей будешь ты.
50
Да, ты сама, став столько же дурною,
Как ты была доныне хороша.
Богатство, власть останутся с тобою;
Пусть с ними век скорбит твоя душа.
Дари, губи, будь щедрой иль ужасной;
Но прежде вновь не быть тебе прекрасной,
Пока храбрец не сыщется такой,
Кто б захотел быть Элидор второй».
51
Как видишь, друг, сбылась его угроза.
Роскошный мой мне опротивел рай;
Я в царство зим ушла, в страну мороза,
Во глушь лесов, в суровый русский край.
Здесь из хором я сделала избушку,
Из ложа печь, из бархата мерлушку,
Затем что нет противнее на взгляд,
Как красоты на дурноте наряд.
52
Живу одним я только упованьем:
Что дурнота дана мне не навек,
И сыщется, согласно с предсказаньем,
Какой-нибудь хороший человек.
Сказать ли всё? по силе, росту, летам,
Глаз быстроте и прочим всем приметам
Уже мои надежды не мечты.
Спаситель мой и суженый мой: ты».
58
Как девушка, смешную слыша сказку,
Где водится и вольное словцо,
Скрыть хочет смех, унять иль спрятать краску,
Огонь стыда, ей пыхнувший в лицо,
Но пользы нет и все усилья слабы, —
Так витязь наш от слов Ягия-бабы
Смутился, и зарделся, и едва
С запинкой мог сказать сии слова:
54
«Воистину враждебною судьбою
Несчастнейшим рожден я из людей:
Разодолжен я, бабушка, тобою —
И человек по милости твоей;
За дар такой всей расплатиться кровью
Готов и рад; но полюбить любовью
Нельзя мне, и на просьбу в первый раз
Я принужден сказать тебе отказ.
55
Я обручен и обещаньем связан
Ждать до году и не любить отнюдь
На стороне; я честию обязан
Не изменять; сама судьею будь:
Похвально ли свое нарушить слово?
За помысл я наказан был сурово,
А проступясь на деле, поделом
Погиб совсем, и виноват кругом».
56
— «Шалишь, хитришь, — ответила Ягая, —
Чтобы меня как дуру ввесть в обман.
На твой отказ причина есть другая:
Кабы могли лицо мое и стан
Явиться сквозь наружности старушьей,
Не стал бы ты отнекивать Милушей,
Стыдился б быть причуд Проведы раб;
Но молодцам не жалко старых баб.
57
Взгляни же: здесь, за тканью покрывала
Из хрусталя восточного доска;
В ней образ мой: его нарисовала
Не льстивого художника рука;
Сам в зеркале волшебства силой прочно
Он врезался, и в нем увидишь точно,
Чем я была в счастливые года,
Чем вмиг могу быть снова навсегда».
58
Всеслав взглянул — и, нем от восхищенья,
Не мог отвесть от зеркала очей;
Но подлинник был тут, и от сличенья
Ему еще уродливей, страшней
Казалася влюбленная старуха;
Любить ее не доставало духа,
И вежливо, чтоб не сердить Ягу,
Он повторил: «По чести, не могу».
59
— «Но,— та ему, — помысли, безрассудный:
Ты сам себе своим отказом враг.
Исполнишь ли завет Проведы трудный?
Путь долог, и опасен каждый шаг.
Утешь меня, и нет препоны счастью;
Волшебницу своею высшей властью
Ваш уговор заставлю рушить я,
И завтра же Милуша вся твоя».
60
Вот тут нашло раздумье на Голицу,
И подлинно приманка хоть куды:
Разворожить на славу царь-девицу
И получить Милушу за труды.
«Что ж делать мне?» — спросил он. «Мне сначала
Свой перстень дашь», — старуха отвечала.
«Зачем?» — «Чужой любви заветный дар,
Он одолеть мешает силу чар».
61
Уже Всеслав, глаза потупя к полу,
Чтобы Ягой не встретилось лицо,
Судьбы себя вручая произволу,
Вертя, спускал за косточку кольцо,
Вдруг дрожь на нем шатнула каждый волос:
Нечаянно знакомый слышан голос,
И торопно бежит Милуша в дверь,
Крича: «Постой, не слушайся, не верь!».
62
Он бросился к спасительнице милой
И, вне себя прижав ее к груди,
Воскликнул: «Нет, нет, никакою силой
Нас не развесть, сам черт сюда приди.
Любовь, и жизнь, и счастие — всё вместе,
Всё ставлю я в одной моей невесте».
— Прекрасно; но скажи нам про Ягу:
Как бабушка при этом ни гугу?
63
— А так, что вы не сыщете и следа
Той бабушки, и не было, а в ней
Таилась вам знакомая Проведа.
— Как! и яйцо Жар-птицы, и Кощей,
И за морем блаженные жилища,
И мед росной, завидной смерти пища,
И от любви истлевший Элидор? ..
— Всё сказки и, коли хотите, — вздор.
64
— Но что за мысль прикинуться старухой,
Чтоб молодца сманить в любовный грех?
— Вы можете назвать ее прорухой;
Но вспомните, как близок был успех,
И если бы не... — Новая погрешность:
Как объяснить Милушину поспешность?
Чем вдруг ее вскружилась голова?
Она умней казалася сперва.
65
— Беда мне с ней! красавицы девицы!
Вы судьи здесь: вступитесь вы за нас.
Ужели бы ей бедного Голицы
Не пожалеть, не выручить в тот час,
Как в петлю лез он из любви к невесте?
Скажите мне: что на ее бы месте
Вы сделали?.. молчите? добрый знак;
Вы молча мне сказали: «точно так».
66
Вы ж, тетушки почтенные, не строже,
Чай, были бы Проведы? — И она!..—
Как вспомнила, что в годы помоложе,
К Владимиру душой прилеплена,
Чтоб воротить изменника, злодея,
Жизнь отдала б, о жизни не жалея,
Подумала: шуметь — лишь портить кровь;
Сильней меня, сильней всего любовь.
67
И перед ней им ставшим на колени
Сказала: «Я для ваших, дети, благ
Вас мучила, чтоб не осталось тени
Зла впереди; но разве я вам враг?
Мне жалко вас; в разлуке мало прока,
Я признаюсь: венчайтесь же до срока,
Едва дождусь из Киева гонца,
Куда пошлю на свадьбу звать отца».
68
Кабы к концу я не спешил рассказа,
Я всех бы вас туда же позвал; встарь
Обряд такой был сущая проказа,
Особенно в домах богатых бар.
Ум на Руси большой шутник и трезвый,
Подавно там, где Лель, бесенок резвый,
Его поит, и сподтишка ему
Причуд шальных нашептывает тьму:
69
Класть рожь в снопах с их колосом зернистым
Для молодых под брачную постель,
И опахать их соболем пушистым,
И посыпать им на голову хмель,
И петухом кормить, и до рассвета
Стеречь их сон от вражьего навета,
И мало ли еще каких затей,
Науку свах и смех честных гостей.
70
Всё это клад для нашей писчей братьи,
И я бы мог... но, право, недосуг;
А вот что вам скажу: в гостях у сватьи
Владимир-князь с ней подолгу сам-друг,
По старине, вел ласково беседу
И так умел заговорить Проведу,
Что с той поры прошла ее вражда
И дружбою сменилась навсегда.
71
И Студ седой к ней в милость вкрался тоже,
Сам вызвавшись в отлучках, на войне,
Где ей нельзя, присматривать построже
За молодцом, чтоб верен был жене,
И извещать. — Что ж по его известью?
— Всё хорошо, как следует, честь честью.
— Но правда ли? Студ и солгать ведь мог.
— Не знаю. — Кто ж об этом знает? — Бог.
72
Мне ведомо, и этого не мало,
Что добрый наш Всеслав любил жену,
Что ссор у них, как жили, не бывало,
Что каждый год ходил он на войну,
И каждый раз обоим на прощаньи
Была печаль, и радость на свиданьи,
Что им равно их нравилась судьба,
И что детей была полна изба.
73
Всё от того, что умница Милуша,
И поняла, что мужу никогда
Жена брюзга, ревнивая, крикуша
Не нравится; напротив, без труда
Ко скромной он прилепится душою,
И волю даст ей быть в дому большою,
И по сердцу, меняя сто других,
Всё верен ей в объятьях даже их.
74
И дочерям внушила той же веры
В замужстве быть; и так из рода в род
Переходя уроки и примеры
И принося в обильи добрый плод,
В семействах их ведутся до сегодня,
И навсегда, лишь милость будь господня,
Останутся у барынь и княгинь
По всей Руси. Честь барыням! Аминь.