Дикий помещик


   В некотором царстве, в некотором государстве жил-был помещик, жил и  на
свет глядючи радовался. Всего у него было довольно: и крестьян, и хлеба, и
скота, и земли, и садов. И был тот помещик глупый,  читал  газету  "Весть"
[политическая     и     литературная     газета     (1863-1870),     орган
реакционно-дворянской оппозиции 60-х годов] и тело имел  мягкое,  белое  и
рассыпчатое.
   Только и взмолился однажды богу этот помещик:
   - Господи! всем я от тебя доволен, всем награжден! Одно  только  сердцу
моему непереносно: очень уж много развелось в нашем царстве мужика!
   Но бог знал, что помещик тот глупый, и прошению его не внял.
   Видит помещик, что мужика с каждым днем не убывает, а все прибывает,  -
видит и опасается: "А ну, как он у меня все добро приест?"
   Заглянет помещик в газету "Весть", как в сем случае поступать должно, и
прочитает: "Старайся!"
   - Одно только слово написано, - молвит глупый помещик, - а золотое  это
слово!
   И начал он стараться, и не то чтоб как-нибудь, а все по правилу. Курица
ли крестьянская в господские овсы забредет - сейчас ее, по правилу, в суп;
дровец ли крестьянин нарубить по секрету в  господском  лесу  соберется  -
сейчас эти самые дрова на господский двор,  а  с  порубщика,  по  правилу,
штраф.
   - Больше я нынче этими штрафами на  них  действую!  -  говорит  помещик
соседям своим, - потому что для них это понятнее.
   Видят мужики: хоть и глупый у них помещик, а  разум  ему  дан  большой.
Сократил он их так, что некуда носа высунуть: куда ни глянут - все нельзя,
да не позволено, да не ваше! Скотинка на водопой выйдет - помещик  кричит:
"Моя вода!", курица за околицу выбредет - помещик кричит: "Моя  земля!"  И
земля, и вода, и воздух - все его стало! Лучины не стало мужику  в  светец
зажечь, прута не стало, чем избу вымести. Вот и взмолились крестьяне  всем
миром к господу богу:
   - Господи! легче нам пропасть и с детьми с малыми, нежели всю жизнь так
маяться!
   Услышал милостивый бог слезную молитву сиротскую, и не стало мужика  на
всем пространстве владений глупого помещика. Куда девался  мужик  -  никто
того не заметил, а только видели люди, как вдруг поднялся  мякинный  вихрь
и, словно туча черная, пронеслись в  воздухе  посконные  мужицкие  портки.
Вышел помещик на балкон, потянул носом и чует:  чистый-пречистый  во  всех
его  владениях  воздух  сделался.  Натурально,  остался  доволен.  Думает:
"Теперь-то я понежу свое тело белое, тело белое, рыхлое, рассыпчатое!"
   И начал он жить да поживать  и  стал  думать,  чем  бы  ему  свою  душу
утешить.
   "Заведу, думает, театр у себя! напишу к  актеру  Садовскому:  приезжай,
мол, любезный друг! и актерок с собой привози!"
   Послушался его актер Садовский: сам приехал и  актерок  привез.  Только
видит, что в доме у помещика пусто и ставить  театр  и  занавес  поднимать
некому.
   - Куда же ты крестьян своих девал? - спрашивает Садовский у помещика.
   - А вот бог, по молитве моей, все мои владения от мужика очистил!
   - Однако, брат, глупый ты помещик!  кто  же  тебе,  глупому,  умываться
подает?
   - Да я уж и то сколько дней немытый хожу!
   - Стало быть, шампиньоны на лице ростить собрался? - сказал  Садовский,
и с этим словом и сам уехал, и актерок увез.
   Вспомнил помещик, что есть у него поблизости четыре генерала  знакомых;
думает: "Что это я все гранпасьянс да гранпасьянс раскладываю! Попробую-ко
я с генералами впятером пульку-другую сыграть!"
   Сказано - сделано: написал приглашения, назначил день и отправил письма
по адресу. Генералы были хоть и настоящие, но  голодные,  а  потому  очень
скоро приехали. Приехали - и не могут надивиться, отчего такой у  помещика
чистый воздух стал.
   - А оттого это, - хвастается помещик, - что бог, по молитве  моей,  все
владения мои от мужика очистил!
   - Ах, как это хорошо! - хвалят помещика генералы, - стало быть,  теперь
у вас этого холопьего запаху нисколько не будет?
   - Нисколько, - отвечает помещик.
   Сыграли пульку, сыграли другую; чувствуют генералы, что пришел  их  час
водку пить, приходят в беспокойство, озираются.
   - Должно быть, вам, господа генералы, закусить захотелось? - спрашивает
помещик.
   - Не худо бы, господин помещик!
   Встал он из-за стола, подошел к шкапу и вынимает оттуда по  леденцу  да
по печатному прянику на каждого человека.
   - Что ж это такое? - спрашивают генералы, вытаращив на него глаза.
   - А вот, закусите, чем бог послал!
   - Да нам бы говядинки! говядинки бы нам!
   - Ну, говядинки у меня про вас нет, господа генералы, потому что с  тех
пор, как меня бог от мужика избавил, и печка на кухне стоит нетоплена!
   Рассердились на него генералы, так что даже зубы у них застучали.
   - Да ведь жрешь же ты что-нибудь сам-то? - накинулись они на него.
   - Сырьем кой-каким питаюсь, да вот пряники еще покуда есть...
   - Однако, брат, глупый же ты помещик! - сказали генералы и, не докончив
пульки, разбрелись по домам.
   Видит помещик, что его уж в другой раз дураком чествуют, и  хотел  было
уж задуматься, но так как в это время на глаза попалась  колода  карт,  то
махнул на все рукою и начал раскладывать гранпасьянс.
   - Посмотрим, - говорит, - господа либералы, кто кого одолеет! Докажу  я
вам, что может сделать истинная твердость души!
   Раскладывает он "дамский  каприз"  и  думает:  "Ежели  сряду  три  раза
выйдет, стало быть, надо не взирать". И как назло, сколько раз ни разложит
- все у него выходит,  все  выходит!  Не  осталось  в  нем  даже  сомнения
никакого.
   - Уж если, - говорит,  -  сама  фортуна  указывает,  стало  быть,  надо
оставаться твердым  до  конца.  А  теперь,  покуда,  довольно  гранпасьянс
раскладывать, пойду, позаймусь!
   И вот ходит он, ходит по комнатам, потом сядет и посидит. И все думает.
Думает, какие он машины из Англии выпишет, чтоб  все  паром  да  паром,  а
холопского духу чтоб нисколько не было.  Думает,  какой  он  плодовый  сад
разведет: "Вот тут будут груши, сливы; вот тут - персики,  тут  -  грецкий
орех!" Посмотрит в окошко - ан там все, как он задумал, все точно так уж и
есть! Ломятся, по щучьему велению, под  грузом  плодов  деревья  грушевые,
персиковые, абрикосовые, а он только знай фрукты машинами  собирает  да  в
рот кладет! Думает, каких он коров разведет, что ни кожи, ни мяса,  а  все
одно молоко, все молоко! Думает, какой он клубники насадит, все двойной да
тройной, по пяти ягод на  фунт,  и  сколько  он  этой  клубники  в  Москве
продаст. Наконец устанет думать, пойдет к зеркалу посмотреться - ан там уж
пыли на вершок насело...
   - Сенька! - крикнет он вдруг, забывшись, но потом спохватится и скажет,
- ну, пускай себе до поры, до времени так постоит! а уж докажу же  я  этим
либералам, что может сделать твердость души!
   Промаячит таким манером, покуда стемнеет, - и спать!
   А во сне сны еще веселее, нежели наяву, снятся.  Снится  ему,  что  сам
губернатор о такой его помещичьей  непреклонности  узнал  и  спрашивает  у
исправника: "Какой такой твердый курицын сын у вас в уезде завелся?" Потом
снится, что его за эту самую непреклонность министром сделали, и ходит  он
в лентах, и пишет циркуляры: "Быть твердым и не  взирать!"  Потом  снится,
что он ходит по берегам Евфрата и Тигра... [то есть,  согласно  библейским
сказаниям, в раю]
   - Ева, мой друг! - говорит он.
   Но вот и сны все пересмотрел: надо вставать.
   - Сенька! - опять кричит он, забывшись, но вдруг вспомнит... и поникнет
головою.
   - Чем бы, однако, заняться? - спрашивает он  себя,  -  хоть  бы  лешего
какого-нибудь нелегкая принесла!
   И вот  по  этому  его  слову  вдруг  приезжает  сам  капитан-исправник.
Обрадовался ему глупый помещик  несказанно;  побежал  в  шкап,  вынул  два
печатных пряника и думает: "Ну, этот, кажется, останется доволен!"
   - Скажите, пожалуйста, господин  помещик,  каким  это  чудом  все  ваши
временнообязанные  [согласно  Положениям  19  февраля,  освобожденные   от
крепостной зависимости крестьяне были обязаны временно,  до  заключения  с
помещиком соглашения о выкупе земли, работать на него]  вдруг  исчезли?  -
спрашивает исправник.
   - А вот так и так, бог, по молитве моей, все  владения  мои  от  мужика
совершенно очистил!
   - Так-с; а не известно ли вам, господин  помещик,  кто  подати  за  них
платить будет?
   - Подати?..  это  они!  это  они  сами!  это  их  священнейший  долг  и
обязанность!
   - Так-с; а каким манером эту подать с них взыскать можно, коли они,  по
вашей молитве, по лицу земли рассеяны?
   - Уж это... не знаю... я, с своей стороны, платить не согласен!
   - А известно ли вам, господин помещик, что казначейство без  податей  и
повинностей, а тем паче без  винной  и  соляной  регалий  [государственная
монополия  на  продажу,   королевское   право   на   получение   доходов],
существовать не может?
   - Я что ж... я готов! рюмку водки... я заплачу!
   - Да вы знаете ли, что, по милости вашей, у  нас  на  базаре  ни  куска
мяса, ни фунта хлеба купить нельзя? знаете ли вы, чем это пахнет?
   - Помилуйте! я, с своей стороны,  готов  пожертвовать!  вот  целых  два
пряника!
   - Глупый же вы, господин помещик!  -  молвил  исправник,  повернулся  и
уехал, не взглянув даже на печатные пряники.
   Задумался на этот раз помещик не на шутку. Вот уж  третий  человек  его
дураком чествует, третий человек посмотрит-посмотрит  на  него,  плюнет  и
отойдет. Неужто он в самом деле дурак? неужто та  непреклонность,  которую
он так лелеял в душе своей,  в  переводе  на  обыкновенный  язык  означает
только глупость и безумие? и неужто, вследствие одной его  непреклонности,
остановились и подати, и регалии, и не стало возможности достать на базаре
ни фунта муки, ни куска мяса?
   И как был он помещик глупый, то сначала даже  фыркнул  от  удовольствия
при мысли, какую он штуку сыграл, но потом вспомнил слова  исправника:  "А
знаете ли, чем это пахнет?" - и струсил не на шутку.
   Стал он, по обыкновению, ходить  взад  да  вперед  по  комнатам  и  все
думает: "Чем же это пахнет? уж не пахнет ли водворением  каким?  например,
Чебоксарами? или, быть может, Варнавиным?"
   - Хоть бы в Чебоксары, что ли! по крайней мере, убедился  бы  мир,  что
значит твердость души! - говорит помещик, а сам  по  секрету  от  себя  уж
думает: "В Чебоксарах-то, я, может быть, мужика бы моего милого увидал!"
   Походит помещик, и посидит, и опять походит. К чему ни  подойдет,  все,
кажется, так и говорит: "А глупый ты, господин помещик!" Видит  он,  бежит
чрез комнату мышонок и крадется к картам, которыми он гранпасьянс делал  и
достаточно уже замаслил, чтоб возбудить ими мышиный аппетит.
   - Кшш... - бросился он на мышонка.
   Но мышонок был умный и понимал, что помещик без Сеньки  никакого  вреда
ему сделать не может.  Он  только  хвостом  вильнул  в  ответ  на  грозное
восклицание помещика и  чрез  мгновение  уже  выглядывал  на  него  из-под
дивана, как будто говоря: "Погоди, глупый помещик! то ли еще будет!  я  не
только карты, а и халат твой съем, как ты его позамаслишь как следует!"
   Много ли, мало ли времени прошло, только видит помещик, что  в  саду  у
него дорожки репейником поросли, в кустах змеи да гады всякие кишмя кишат,
а в парке звери дикие воют. Однажды к самой усадьбе подошел  медведь,  сел
на корточках, поглядывает в окошки на помещика и облизывается.
   - Сенька! - вскрикнул помещик, но вдруг спохватился... и заплакал.
   Однако твердость души  все  еще  не  покидала  его.  Несколько  раз  он
ослабевал,  но  как  только  почувствует,  что  сердце   у   него   начнет
растворяться, сейчас бросится к газете "Весть" и в одну минуту ожесточится
опять.
   - Нет, лучше совсем одичаю, лучше пусть буду с дикими зверьми по  лесам
скитаться,  но  да  не  скажет  никто,  что  российский  дворянин,   князь
Урус-Кучум-Кильдибаев, от принципов отступил!
   И вот он одичал. Хоть в это время наступила уже осень и морозцы  стояли
порядочные, но он не чувствовал даже холода. Весь он,  с  головы  до  ног,
оброс волосами, словно  древний  Исав,  а  ногти  у  него  сделались,  как
железные. Сморкаться  уж  он  давно  перестал,  ходил  же  все  больше  на
четвереньках и даже удивлялся, как он прежде не замечал, что такой  способ
прогулки есть самый приличный и самый удобный.  Утратил  даже  способность
произносить  членораздельные  звуки  и  усвоил  себе  какой-то   особенный
победный клик, среднее между свистом, шипеньем и рявканьем. Но хвоста  еще
не приобрел.
   Выйдет он в свой парк, в котором он когда-то нежил  свое  тело  рыхлое,
белое, рассыпчатое, как кошка, в один миг, взлезет на самую вершину дерева
и стережет  оттуда.  Прибежит,  это,  заяц,  встанет  на  задние  лапки  и
прислушивается, нет ли откуда опасности, - а он уж  тут  как  тут.  Словно
стрела соскочит с дерева, вцепится в свою добычу, разорвет ее ногтями,  да
так со всеми внутренностями, даже со шкурой, и съест.
   И сделался он силен ужасно, до того силен, что даже  счел  себя  вправе
войти  в  дружеские  сношения  с  тем  самым  медведем,  который   некогда
посматривал на него в окошко.
   - Хочешь, Михаиле Иваныч, походы  вместе  на  зайцев  будем  делать?  -
сказал он медведю.
   - Хотеть - отчего не хотеть! - отвечал  медведь,  -  только,  брат,  ты
напрасно мужика этого уничтожил!
   - А почему так?
   - А потому, что мужика этого есть не в пример  способнее  было,  нежели
вашего брата дворянина. И потому скажу тебе прямо: глупый ты помещик, хоть
мне и друг!
   Между тем капитан-исправник хоть и покровительствовал помещикам,  но  в
виду такого факта, как исчезновение  с  лица  земли  мужика,  смолчать  не
посмел. Встревожилось его донесением  и  губернское  начальство,  пишет  к
нему: "А как вы думаете, кто теперь подати будет вносить? кто  будет  вино
по кабакам пить?  кто  будет  невинными  занятиями  заниматься?"  Отвечает
капитан-исправник:   казначейство-де   теперь   упразднить   следует,    а
невинные-де  занятия  и   сами   собой   упразднились,   вместо   же   них
распространились в уезде грабежи, разбой и убийства.  На  днях-де  и  его,
исправника, какой-то медведь  не  медведь,  человек  не  человек  едва  не
задрал, в каковом человеко-медведе и подозревает он  того  самого  глупого
помещика, который всей смуте зачинщик.
   Обеспокоились начальники и собрали совет.  Решили:  мужика  изловить  и
водворить,   а   глупому   помещику,   который   всей   смуте    зачинщик,
наиделикатнейше внушить, дабы он фанфаронства свои прекратил и поступлению
в казначейство податей препятствия не чинил.
   Как нарочно, в это время чрез губернский город  летел  отроившийся  рой
мужиков и осыпал  всю  базарную  площадь.  Сейчас  эту  благодать  обрали,
посадили в плетушку и послали в уезд.
   И вдруг опять запахло в том уезде мякиной и овчинами; но в то же  время
на базаре появились и мука, и мясо, и живность всякая, а  податей  в  один
день поступило столько, что казначей, увидав  такую  груду  денег,  только
всплеснул руками от удивления и вскрикнул:
   - И откуда вы, шельмы, берете!!
   "Что же сделалось, однако, с помещиком?" - спросят  меня  читатели.  На
это я могу сказать, что хотя и  с  большим  трудом,  но  и  его  изловили.
Изловивши,  сейчас  же  высморкали,  вымыли  и  обстригли   ногти.   Затем
капитан-исправник сделал ему надлежащее внушение, отобрал  газету  "Весть"
и, поручив его надзору Сеньки, уехал.
   Он жив и доныне. Раскладывает гранпасьянс,  тоскует  по  прежней  своей
жизни в лесах, умывается лишь по принуждению и по временам мычит.


   1869

 



 
© Электронная публикация —  ПЭБ, 1992-2013.