Публикация подготовлена на основе материала Машинного фонда русского языка

СОКОЛЫ И ВОРОНЫ
ДРАМА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
1885

Пьеса эта переделана из драмы моей "Громоотвод" Вл. Ив. Немировичем-Данченко и 
мною. Я позволил себе внести ее в сборник моих пьес, - конечно, с согласия Вл. 
Ив. Немировича-Данченко, - ввиду того, что весь сюжет, лица и ход пьесы взяты 
целиком из "Громоотвода"; переделка коснулась главным образом диалога и 
последнего акта, несколько измененного против прежнего.


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Сергей Павлович Зеленов - кассир коммерческого банка.
Лизавета Фоминична - его мать.
Лев Петрович Застражаев - управляющий банком.
Евгения Константиновна - его жена.
Ольга Львовна - дочь его от первого брака.
Трофим Доримедонтович Штопнов - отставной полицейский чиновник.
Антонина Трофимовна - его дочь.
Иван Александрович Тюрянинов.
Беркутский; Блохин; Излецкий, помещик; Волорыбин, купец - члены правления банка.
Барон Стеффель - чиновник по особым поручениям при местном губернаторе.
Федор Федорович - доктор.
Судебный следователь.
Слуга.



ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Действие происходит в квартире Зеленова. Гостиная перед кабинетом, прямо против 
зрителя, вход в кабинет - нечто вроде драпированной арки. Направо входная дверь. 
Налево - в другие комнаты. Налево на первом плане - камин и два глубоких кресла 
около него; в глубине диван, стол, стулья. Направо на первом плане - кушетка, 
столик, стулья, огороженные жардиньерками. В глубине пианино. В кабинете, прямо 
против зрителя, между двух окон, письменный стол и кресло к нему. У окон тумбы с 
канделябрами, далее шкаф, этажерка и прочее. Окна большие, зеркальные, 
обличающие хорошее строение дома; вся квартира носит характер уютности и 
достаточного комфорта.

Лизавета Фоминична сметает пыль со стола в кабинете. Справа тихо входит Штопнов, 
смотрит в кабинет и останавливается в ожидании, прислонившись к жардиньеркам.

Лизавета Фоминична (входит и продолжает убирать комнату). А! Доримедонтович, 
здравствуйте! Чтой-то я не слышала, как вы вошли?

Штопнов. На цыпочках, Лизавета Фоминична, на цыпочках вошел. (Бросается к ней и 
берет у нее перо.) Позвольте мне помести пыль, а вы отдохните, Лизавета 
Фоминична.

Лизавета Фоминична. Ну, пометите, а я и впрямь устала. (Садится на первый стул.)

Штопнов (необыкновенно энергично сметая пыль). Дело мне знакомое. Тонечка каждый 
день заставляет убирать комнаты. Оно, знаете ли, конечно, немного и тово... при 
моем благородстве-то... да Тонечка моя - девушка с характером... Убирайте, 
говорит... прислуги, говорит, нам не на что содержать... Сами, говорит, 
должны... А мне, говорит, по урокам бегать надо... Ну, я и убираю. (Сметает пыль 
около Лизаветы Фоминичны и прямо ей в лицо.) И вам готов завсегда...

Лизавета Фоминична. Ну, ладно, ладно! Вижу ведь вас насквозь. За водочкой 
пришел. Дома нет водки, а на трактир дочка не дала, вот и пришел ко мне 
подслужиться.

Штопнов. Правда. Ей-богу, правда. Удивительно у вас проницательный ум!

Лизавета Фоминична. А дочка сердиться не будет?

Штопнов. Тонечка-то? Хм... Смешно даже... Девчонка! Я ее за уши дирал.

Лизавета Фоминична. Было и быльем поросло... А теперь как бы она вас за уши-то 
не выдрала.

Штопнов. "Папаша, уберите комнату" - могу... "Папаша, сбегайте в лавочку" - тоже 
могу - "Папаша, не пейте водки" - невозможно.

Лизавета Фоминична. Ах, Доримедонтович! Водка-то ведь погибель ваша. Вас и со 
службы за нее выгнали.

Штопнов. Никогда не за водку.

Лизавета Фоминична. А за что же?

Штопнов. За взятки.

Лизавета Фоминична. Все одно. Взятки-то брали для водки.

Штопнов. Натурально, не для мармеладу.

Лизавета Фоминична. То-то и штука. Когда чиновник берет взятку да в дом ее несет 
- начальство, кроме поощрения, ничего не скажет. Хозяйственный, мол, человек. А 
коли он ее в трактир потащил - ну, тогда вон со службы.

Штопнов. Я тоже хозяйственный был человек. Водку ведь домой носил, а все-таки 
выгнали. Несправедливость.

Лизавета Фоминична. Ах, потерянный вы человек, Доримедонтович. Ну да уж что 
делать. Пойти, приготовить вам графинчик. (Уходит.)

Штопнов. Приготовьте, Лизавета Фоминична...

Справа входит Антонина Трофимовна.

Антонина Трофимовна. Что вы здесь делаете?

Штопнов. Я... помогаю убирать.

Антонина Трофимовна. Я вас сколько раз просила не выходить из дома?

Штопнов. Да ведь я по соседству.

Антонина Трофимовна. Все равно. На вас смотреть стыдно. Очень мне интересно, 
если на меня будут пальцами указывать: вот, дескать, дочь этого пьянчужки. А мне 
жить хочется, жить так, как все живут. Кончится же когда-нибудь это трепание по 
урокам... А кто меня возьмет замуж, когда все мое приданое - вы да ваш 
засаленный сюртук?

Штопнов. Да, приданое, тово... неважное...

Антонина Трофимовна. Здесь-то вы зачем? Все мои надежды в этом доме.

Штопнов. Какие надежды, Тонечка?

Антонина Трофимовна. Не ваше дело. Есть люди, которые не гонятся за приданым. Им 
нужны умные, энергичные девушки. Я могу рассчитывать...

Штопнов. Как, Тонечка? Неужели ты рассчитываешь, что...

Антонина Трофимовна (оглянулась, тихо). Молчите! Он влюблен в меня по уши. Пока 
все идет прекрасно.

Штопнов. Ну, это ты, Тонечка, того... провалишься. Он ведь пять тысяч получает - 
три жалованья да тысячи две наградных. А мы здесь так только, из милости, 
забегаем сюда.

Антонина Трофимовна. Можете забегать из милости. Лучше сделаете даже, если вовсе 
перестанете забегать сюда, а уж обо мне не извольте беспокоиться. Да и вообще не 
унижайтесь. Терпеть не могу в вас этого унизительного тона.

Штопнов. Не могу же я, Тонечка, козырем ходить: во-первых, без гроша, да и 
физиономией не вышел.

Антонина Трофимовна. Все-таки унижаться нечего. Ну, кто вас захочет отцом своим 
назвать!

Штопнов. Какой уж я отец! Я и в бабушки-то не гожусь.

Антонина Трофимовна. Мои уроки французского языка, которые я ему даю, много 
помогли мне.

Штопнов. Да, Тонечка! Знаешь, о чем я хотел попросить тебя?.. Не можешь ли ты 
дать мне тоже... несколько уроков французского языка?

Антонина Трофимовна (от души закатывается). Вам? Французский язык?

Штопнов. Что же тут смешного? Я ведь тоже должен parlez francais так... quelque 
chose.

Антонина Трофимовна. Да для чего же вам? В трактире разговаривать?

Штопнов. Хоть бы и в трактире! Заведение общественное.

Антонина Трофимовна. Перестаньте гаерничать...

Штопнов. Я всегда имел стремление к образованности. Только вот в душе у меня 
есть такая трещина... Привычка, знаешь ли, пить водку, то есть я не пью, а так, 
знаешь ли... глотаю... Вот и теперь червячок так и сосет, так и сосет... тянет 
этак, знаешь ли...

Антонина Трофимовна. Ах, бог мой!.. Когда это все кончится... (Увидев входящую 
Лизавету Фоминичну, ласково.) Милый папа! Так вы здесь долго пробудете?

Штопнов (изумленный). А?

Входит Лизавета Фоминична.

Антонина Трофимовна (Лизавете Фоминичне). Дорогая Лизавета Фоминична! Вы нас 
очень балуете. Не могу увести папашу отсюда. Совсем влюблен в вас. Дома покою 
мне не дает. Только и разговора целый день, что о вас. И добрая-то она, и милая. 
А вчера... право, папа такой смешной... нищему дает три копейки, да и говорит: 
ты молись не за меня, а за здравие Лизаветы.

Лизавета Фоминична. Что вы?

Антонина Трофимовна. Помните, папа?

Штопнов. Да, да... как же, как же... Вчера... именно вчера это было... Нищий 
приходит, а я ему говорю: мне, миленький, самому надо три копейки... т... т... 
то бишь, вот тебе, говорю, три копейки и насчет молитвы...

Антонина Трофимовна. Милая Лизавета Фоминична! Я принесла... вы не обидитесь?

Лизавета Фоминична. Что такое, Антонина Трофимовна?

Антонина Трофимовна (скромно). Не любите вы меня... я, кажется, готова все 
сделать, чтоб вы полюбили меня, а вы...

Лизавета Фоминична. Да что вы, что вы, Антонина Трофимовна? Господь с вами!..

Антонина Трофимовна. Я вас как просила не называть меня Антониной Трофимовной!

Лизавета Фоминична. Ах, да! Запамятовала, Тоня... Не буду, не обижайтесь.

Антонина Трофимовна (порывисто целует ее). Милая вы моя!.. Я вас как родную 
люблю. Какая я слабая!.. Готова разреветься... Все оттого, что мать с детства 
потеряла...

Лизавета Фоминична. Полно, родненькая...

Штопнов. Тонечка!.. Ты не тово... а то я... ты знаешь... (Всхлипывает.)

Антонина Трофимовна. Ну, что это со мной?.. Глупости!.. Так вот вы не обидитесь, 
Лизавета Фоминична?

Лизавета Фоминична. Да чего мне обижаться, не пойму!

Антонина Трофимовна. Я вам принесла, что вы давно хотели... Кавказский платок.

Лизавета Фоминична. Ах, что вы, Тоня! Как можно, я не возьму.

Антонина Трофимовна. Ну, милая, дорогая! Сегодня получила за урок и сейчас же 
сбегала купить.

Лизавета Фоминична. Мне стыдно, Тонечка! Ваши достатки невелики... Знаю ведь 
я...

Антонина Трофимовна. Вы меня хотите оскорбить, Лизавета Фоминична? Я дни и ночи 
думаю, чем бы угодить вам за ту ласку, с которой вы ко мне относитесь, а вы...

Лизавета Фоминична. Ну, я возьму, Тоня, возьму. Спасибо вам. (Целует ее.) Экой 
платок-то! Ведь рублей семь заплатила. Ай-ай!.. Спасибо, спасибо! (Еще целует 
ее.)

Антонина Трофимовна. Наденьте! Посмотрите. Ах, как вам идет, Лизавета Фоминична! 
Папа, смотрите. Правда, идет?

Штопнов. Да... очень...

Антонина Трофимовна. Подите-ка сюда, к зеркалу. Да подите посмотрите! (Уводит ее 
в кабинет.)

Штопнов. Гладстон, право, Гладстон! Натурально, что ей со мной! Ей только в 
аглицком парламенте заседать или в посольстве...

Лизавета Фоминична (возвращается). Сережа рассердится, что я взяла.

Антонина Трофимовна. Смеет он сердиться на вас, на такую милую. (Целует ее.) 
Милая моя, милая, хорошая!

Лизавета Фоминична. Ну, Тоня! Затормошила совсем.

Антонина Трофимовна. Ах, как я счастлива!.. А теперь прощайте. Мне еще надо 
кончить работу, которую заказал Сергей Павлович! Ну, папочка, пойдемте... Вижу 
уж, вижу - не хочется идти... А? Душевная трещина заговорила!

Штопнов. Под ложечкой, Тонечка...

Антонина Трофимовна. Да уж знаю. Вы рады, что Лизавета Фоминична вас угощает. 
Ну, да уж бог с вами!.. Оставайтесь. Прощайте, папочка! (Целует его. Тихо, 
грозно.) Не смейте напиваться. До свидания, Лизавета Фоминична! (Целует.) До 
свидания! Не провожайте. Я опять здесь, по черной лестнице, пойду. (Уходит 
направо.)

Штопнов (вздыхает). Слава долготерпению моему!

Лизавета Фоминична. Добрая Тоня-то! Ишь, какой платок купила.

Штопнов. Вся в мать. Та, бывало, сама щей не съест - собачке отдаст.

Лизавета Фоминична. Так я собачка, по-вашему?

Штопнов. Ах, нет! Я насчет доброты.

Лизавета Фоминична. Заговариваться, батюшка, стал.

Штопнов. И то. Пойду я лучше... туда.

Лизавета Фоминична. Идите, идите. Графинчик на столе. Люблю я вас, 
Доримедонтович, а за что и не знаю. Жалко мне, что ли, вас, или мужа вы мне 
напоминаете? Товарищи ведь вы были.

Штопнов. Да. Друзья были вот какие: в один носовой платок сморкались. Муж ваш... 
хороший был человек. Как в шашки играл! (Прослезился.) Любил выпить, покойник!

Лизавета Фоминична. Любил, любил. Ох, как любил!

Штопнов. Куда мне до него! Как вспомню, слеза прошибает. Царство ему небесное, 
колотил меня частенько.

Лизавета Фоминична. Колотил?

Штопнов. Поделом дубасил. Дурные наклонности искоренял. Больше насчет воровства. 
А вот еще за новые идеи.

Лизавета Фоминична. Ах, что это вы, Доримедонтович!

Штопнов. Когда он полицмейстером был, придет в квартал, а я с места-то и не 
встану. Как треснет! Службы, говорит, не знаешь. Извините, говорю, Павел 
Павлович. То-то! говорит. Ну, а теперь, говорит, пойдем выпьем. Добрый был 
полицмейстер! И за новые идеи-то сначала побьет, а потом угостит. За то его все 
и любили! (Тяжко вздыхает.) А как пил! Жженку прямо с огнем глотал.

Лизавета Фоминична (с неудовольствием). Ну, что вы врете, Доримедонтович!

Штопнов. Никогда! Бывало, дохнет, спичку поднесешь - паф, так и вспыхнет. Сам 
видел. Эх, пойду помянуть покойного.

Лизавета Фоминична (с сердцем). Сам-то от спичек подальше.

Штопнов. Остерегаюсь, душа моего сердца Лизавета Фоминична! (Подмигивает.)

Лизавета Фоминична. Подите, подите. (Складывает платок и хочет нести в кабинет.)

В это время раздается звонок.

Кто бы это? (Кричит в столовую.) Я отопру. (Идет налево.)

Входит Евгения Константиновна, за нею Лизавета Фоминична.

Евгения Константиновна (снимая вуаль). Это я. Здравствуйте.

Целуются.

Сегодня опять не ждали?

Лизавета Фоминична (суетится). Здравствуйте, здравствуйте, Евгения 
Константиновна. Не ждала. Садитесь. Вот сюда. К столику.

Евгения Константиновна. Сяду, подождите. Ведь у вас никого нет? (Смотрит в 
столовую.) Это кто там?

Лизавета Фоминична. Это... ничего... не бойтесь.

Евгения Константиновна. Ах, это... отец Антонины Трофимовны... Он не страшен. Вы 
на меня не сердитесь, что я вам надоедаю?

Лизавета Фоминична. Господь с вами! Я рада.

Евгения Константиновна. Вышла погулять. Муж в банке. Шла мимо вас и зашла. 
Думаю, Сергей Павлович теперь, наверное, на службе, Лизавета Фоминична одна, 
зайду и посижу с ней.

Лизавета Фоминична. Чайку не хотите ли, Евгения Константиновна?

Евгения Константиновна. Нет, merci. Ничего не хочу. Варенья-то я вам принесла, 
да сама чаю не хочу.

Лизавета Фоминична. Опять принесли? Вот ведь вы какая! А Сережа и то спрашивает 
меня: "Что это ты, мамаша, говорит, к сластям пристрастилась? Каждый день, 
говорит, варенье покупаешь". Что мне ему сказать? Подумает ведь, что я транжира 
такая стала. Он-то ничего не скажет, а мне перед ним неловко. Знаю я, что он 
работает, трудно ему, не стану я его деньги сорить попусту, да и не хочу, чтобы 
думал он обо мне так. Вчера я чуть и не сказала...

Евгения Константиновна (весело). Избави вас бог!

Лизавета Фоминична. Ей богу, чуть не сказала: бывает, мол, у меня каждый день 
гостья. Она и приносит варенье.

Евгения Константиновна. Ни за что! Вот ужас-то!

Лизавета Фоминична. Так вы уж не носите, а то ведь я буду выбрасывать.

Евгения Константиновна. Выбросьте, только не говорите, что я бываю у вас.

Лизавета Фоминична. Да отчего не сказать Сереженьке-то?

Евгения Константиновна. Не спрашивайте меня ни о чем, я сама ничего не понимаю. 
Чуть проснусь...

Лизавета Фоминична. Да вы присядьте.

Садятся.

Ну, ну, рассказывайте, ласточка-щебетуха. Чистая ласточка! Прилетит, глядишь на 
нее - и весело ей здесь и боится чего-то...

Евгения Константиновна. Я боюсь, чтобы не пришел кто-нибудь. Так, понимаете ли, 
Лизавета Фоминична, чуть проснусь, сейчас смотрю, хорошая ли погода, удастся ли 
мне к вам пойти. Терпеть не могу праздников: и муж дома, и Сергей Павлович 
здесь. Я и не могу прийти сюда, сидеть в этих уютных комнатах, дышать этим 
воздухом, хорошим, честным... Честный воздух - это недурно... Не правда ли? Вы 
оба - Сергей Павлович и вы - такие славные, хорошие, что воздух, которым вы 
дышите, становится честным...

Лизавета Фоминична. Щебечи, щебечи, ласточка! Видно, твои-то хоромы не больно 
приветливы, что ты сюда рвешься.

Евгения Константиновна (вскочила). Не напоминайте! Высокие, роскошные комнаты, 
блестящая обстановка, бронза, мрамор - и тоска, тоска беспримерная... Ольга 
запрется у себя, у нее все-таки лучше, уютнее... Понимаете, Лизавета Фоминична? 
С тех пор, как я замужем за Львом Петровичем, все будто сговорились отравить мне 
жизнь. Будто для меня, кроме театров да балов, ничего нет интересного. Первые 
годы я еще увлекалась этими выездами, нарядами, но потом, когда все это 
приелось, когда я встретилась с... когда я увидела хороших людей, мне вдруг 
сделалось скучно... Уйдет моя молодость и никаких воспоминаний не оставит. 
Отчего я так люблю бывать у вас? Здесь мир, тишина, семейность какая-то... 
(Порывисто подсаживается к Лизавета Фоминичне.) Хочется привязаться к кому-
нибудь, чтоб ласкали меня, нежили.

Лизавета Фоминична. Разве Лев Петрович не ласкает вас?

Евгения Константиновна (встала и молча прошлась). Лев Петрович... Лев Петрович 
хороший, только... Не будем говорить о нем... Расскажите мне что-нибудь лучше о 
себе, о Сергее Павловиче: вы так любите о нем рассказывать. У вас есть, Лизавета 
Фоминична, карточки Сергея Павловича, когда он был маленьким?

Лизавета Фоминична. Есть. Вот тут в альбоме. (Идет в левый угол к столу и ищет в 
альбоме карточку.)

Евгения Константиновна (подходит к ней). Покажите.

Лизавета Фоминична (нашла). Вот!

Евгения Константиновна. Ах, какая прелесть! Вот восторг! Сколько лет ему здесь?

Лизавета Фоминична. Четырнадцать.

Евгения Константиновна. Милая Лизавета Фоминична, отдайте мне эту карточку. 
(Вынимает карточку из альбома.)

Лизавета Фоминична. На что вам?

Евгения Константиновна. Отдайте, пожалуйста! Я вам что хотите сделаю за нее.

Лизавета Фоминична. Возьмите. У меня еще есть такая.

Евгения Константиновна. Merci. (Рассматривает.) Какая прелесть!

Входит Штопнов.

Штопнов (откашлявшись). Madame Zastrageajeff n'est se pas?

Евгения Константиновна (несколько удивленная). Oui, monsieur.

Штопнов. Штопнов. Дочь моя Антонина питает к вам глубокое уважение.

Евгения Константиновна. Да, она очень дружна с моей падчерицей.

Штопнов. Считаю за счастье представиться вам.

Евгения Константиновна. Очень рада. (Протягивает руку.)

Лизавета Фоминична (не дает ей взять руку Штопнова). У него грязные руки, 
ласточка моя, не тронь.

Штопнов. Ах, Лизавета Фоминична! За что обижаете бедняка? Рука моя грязна, но 
честна.

Лизавета Фоминична. Да вы не тарабарьте, Доримедонтович!

Штопнов (Евгении Константиновне). Я, сударыня, беден, ищу работы, но я 
благороден.

Евгения Константиновна. Так вы обратитесь к мужу. Он вам даст место в банке.

Штопнов. Обращался.

Евгения Константиновна. Ну, и что же?

Штопнов. Без церемонии выгнали.

Евгения Константиновна. Зайдите на дом к нам и спросите меня, а я уж вас 
представлю мужу.

Штопнов. Бесконечно благодарен, а насчет душевной трещины вы не тревожьтесь.

Евгения Константиновна. Какой трещины?

Штопнов. Душевной. Имею привычку глотать. Позвольте завтра же...

Евгения Константиновна. Что? Проглотить?

Штопнов. Нет. Явиться к вам.

Евгения Константиновна. Пожалуйста. C'est donc une affaire entendue... Mais Vous 
n'avez rien vu... que j'ai ete ici... Comprenez vous?

Штопнов. Ничего не comprenez. Просил дочку дать мне несколько уроков - 
расхохоталась.

Евгения Константиновна. Вы умеете хранить тайну?

Штопнов (бьет себя по груди). Могила.

Евгения Константиновна. Так вы меня здесь не видели - понимаете?

Штопнов. Ясно как божий день; что касается тайны, то службу свою знаю... Меня 
Павел Павлович не раз одобрял... и учил... comme il faut учил... Будьте уверены, 
что...

Лизавета Фоминична. Ну, идите, Доримедонтович, довольно...

Штопнов. Иду. Je vous assure que... Имею честь кланяться. (Уходит.)

Евгения Константиновна. Какой он смешной!

Лизавета Фоминична. Потерянный человек!

Евгения Константиновна. Но я рада буду помочь ему. Его дочь, кажется, очень 
милая девушка.

Звонок.

Вот тебе и раз! Куда я теперь спрячусь?

Лизавета Фоминична. Да вы не бойтесь. Это кто-нибудь к Сереже. Скажу, что дома 
нет, - и уйдет. (Идет в переднюю.)

Слышен голос Зеленова: "Здравствуй, мама!"

Евгения Константиновна. А!! Он! (Прячется за диван жардиньерки перед публикой.)

Входят Зеленов и Лизавета Фоминична.

Зеленов. Вот, мамаша, как рано освободился. Здравствуй! (Целует руку Лизаветы 
Фоминичны.) Удивилась, старушка?

Лизавета Фоминична. Да... и рада и... удивилась...

Зеленов. Что с тобой, мама, ты чем-то смущена?

Лизавета Фоминична. Нет, я ничего... так.

Зеленов (несет в кабинет портфель). Ты как будто даже недовольна, что я рано 
пришел, а я так очень рад. Сегодня отдохну, завтра воскресенье - погуляем мы с 
тобой, а потом опять на целую неделю за работу. (Возвращается.) Мама! да ты меня 
начинаешь беспокоить не на шутку. Что с тобой, скажи пожалуйста?

Евгения Константиновна. Ай! волос зацепила! Проклятая жардиньерка! Выдала меня.

Зеленов. Евгения Константиновна!

Евгения Константиновна (выходя из засады). Ну, и я... Ну, так что ж из этого? 
Очень мне нужно скрываться!

Зеленов. Как, вы здесь? Вот не ожидал!

Евгения Константиновна. Любезный хозяин, нечего сказать.

Зеленов. Здравствуйте, здравствуйте! Выходите уж оттуда. Что же вы спрятались?

Евгения Константиновна. Не хотела, чтоб вы меня видели.

Зеленов. Увидел - нечего делать. Так вот отчего мама смущена была?

Лизавета Фоминична. Да как же! Не хочу, говорит, чтоб Сергей Павлович знал, что 
я у вас бываю. И варенье-то, Сереженька...

Евгения Константиновна. Тсс...

Лизавета Фоминична закрыла рот руками.

Зеленов. Что за таинственности у вас, mesdames? Как вы к нам попали, Евгения 
Константиновна?

Евгения Константиновна. Послушайте, Сергей Павлович, вы несносны... вы просто 
неделикатны...

Зеленов. Простите, ради Христа. В самом деле, я неделикатен. Ну, мама, угощай 
гостью... Чаю не хотите ли?

Евгения Константиновна. Я ничего не хочу.

Лизавета Фоминична. Нет, теперь уж вы так не уйдете. Извольте-ка сидеть. 
Попалась пташка, так сиди. Сейчас распоряжусь.

Евгения Константиновна. Я, право, ничего не хочу...

Лизавета Фоминична. Не-е!.. Так не отпустим. Выкупа потребуем. Правда, 
Сереженька?

Зеленов. Правда, правда, мама. Нечего церемониться. Готовь-ка нам чаю. Да кстати 
я новость скажу. Евгения Константиновна, я знаю, мне симпатизирует и примет 
сочувственно.

Лизавета Фоминична. Какую новость, Сереженька?

Зеленов. Вот женщина! Сейчас ей и скажи. Ах, любопытная ты, мама!

Евгения Константиновна. Вы сегодня чего-то необыкновенно оживлены, веселы.

Зеленов. Влюбленные всегда веселы, Евгения Константиновна.

Евгения Константиновна. А вы разве влюблены? Разве вы можете полюбить?

Зеленов. Отчего же нет?

Евгения Константиновна. Вы не человек, вы - идея.

Зеленов. Добра или зла?

Евгения Константиновна. Конечно, добра.

Зеленов. Если я идея, то с ушами, потому что влюбился по уши.

Евгения Константиновна. Но разве влюбленные всегда веселы?

Зеленов. Да, когда их чувство чисто, свободно от лжи и преступления.

Евгения Константиновна. Да... значит вы... если ваша любовь чиста... значит...

Зеленов. Ну, да что я буду мучить вас, любопытные человеки! Я, мама, женюсь 
скоро.

Евгения Константиновна вскрикивает.

Зеленов и Лизавета Фоминична. Что такое? Что с вами?

Евгения Константиновна (опускаясь на кресло). Я не знаю, что у меня с сердцем... 
у меня это часто бывает.

Зеленов. Мама, где вода?

Лизавета Фоминична. Сейчас. (Убегает.)

Евгения Константиновна. Вы, ради бога, не подумайте, что это... отчего-нибудь... 
со мной часто случается... без всякой причины... Ну, вот и прошло... вот я и 
успокоилась.

Лизавета Фоминична (возвращается со стаканом воды). Выпейте, Евгения 
Константиновна.

Евгения Константиновна. Нет, благодарю вас... у меня прошло... благодарю, не 
надо... я сейчас поеду домой... и успокоюсь.

Зеленов. Вы бы прилегли у мамаши в комнате... Вам, может быть, нехорошо? Вы, 
ради бога, не стесняйтесь.

Евгения Константиновна. Нет, нет... я поеду домой... Где мои перчатки?

Зеленов. Вот они.

Евгения Константиновна. Это пройдет. Ну-с! так как же? На чем я вас перебила? Вы 
что-то, кажется, интересное говорили?

Зеленов. Что обо мне! Вы меня обеспокоили.

Евгения Константиновна. Полноте! Пустяки! Видите, я уже совсем здорова. Так о 
чем вы? Да! Вы женитесь, говорите? На ком?

Зеленов. Не в пору я заговорил о женитьбе. Вам дурно, а мама вон задумалась о 
чем-то.

Лизавета Фоминична. Извини, Сереженька. Так, мысли побежали. Что ж, если ты в 
самом деле очень любишь... и девушка она... ну, да мы поговорим с тобой...

Зеленов. Да вы меня, мама, спросите, на ком я женюсь!

Лизавета Фоминична. Я догадываюсь.

Евгения Константиновна. Не секрет от меня?

Зеленов. От вас? Не секрет. Она - чудесная девушка.

Евгения Константиновна. Да?

Зеленов. Вы ее немножко знаете...

Евгения Константиновна. Знаю?

Зеленов. Она у вас бывает... Штопнова.

Евгения Константиновна нервно хохочет.

Что это значит?

Евгения Константиновна продолжает хохотать.

Зеленов. Неужели имя девушки, которую я люблю, может вызвать только смех?

Евгения Константиновна. Нет... Excusez moi. Я вспомнила только... я видела ее 
отца сегодня... Он такой смешной... Я обещала ему место... Как странно! Если бы 
я десять минут назад знала, что беседую с вашим будущим beau-pee... Как он это 
сказал?" "Madame Zastrageajeff n'est ce pas", а потом: "ничего не Компрене..." 
Так этот штоф вина - отец вашей невесты? А она, кажется, очень трудолюбивая 
девушка? Не правда ли?

Зеленов. Да, она очень трудолюбивая.

Евгения Константиновна. Да, да... я слышала. До свидания... будьте счастливы. 
(Окончательно овладела собой.) Вы к нам еще, конечно, зайдете?

Зеленов. Непременно.

Евгения Константиновна. Пожалуйста. Вы знаете, что мы вам всегда очень рады. Не 
забывайте нас. До свидания, Лизавета Фоминична. (Уходит.)

Зеленов. Что с нею, мама?

Лизавета Фоминична (помолчав и покачав головой). Ну, да она не маленькая. Должна 
понимать. У нас теперь своя забота. Так ты, Сереженька, окончательно решил?

Зеленов. Окончательно, мама. Да что это вы как будто недовольны? Неужели вам 
Антонина Трофимовна не нравится?

Лизавета Фоминична. Не знаю я ее, не знаю и не хочу лгать.

Зеленов. Как не знаете?

Лизавета Фоминична. Не знаю, не знаю, Сереженька.

Зеленов. Помилуйте, мама. Два года чуть не каждый день видаешься, и вы ее до сих 
пор не узнали.

Лизавета Фоминична. Загадка она для меня, Сережа.

Зеленов. Разве вы можете сказать о ней что-нибудь дурное?

Лизавета Фоминична. Милый мой, я старуха. Мне немного осталось. Все мое счастье 
было в детях. Угодно было богу взять их от меня, один ты остался. Скажи мне: 
"Отдай мне, мама, твою жизнь за одну счастливую минуту", - не задумаюсь. Подумай 
же, Сереженька: как же мне быть в таком большом для тебя деле? Скажу напротив - 
может быть, судьбу твою разобью, а решить не могу. Мы, старые люди, привыкли 
сердцу своему верить. Что оно подскажет, так тому и быть. А как тут поверить 
ему? Вот и добрая она - гляди, из последних достатков платок мне купила, гроши 
свои трудовые на прихоти мои тратит, - а не лежит к ней сердце. Точно вот 
несчастье, тяжелое несчастье несет она. Точно что-то новое, нехорошее...

Зеленов. Мамаша!

Лизавета Фоминична. Как знаешь, Сереженька, так и делай. Будешь ты ее любить, 
так уж я заставлю себя полюбить ее. Только бы тебе было хорошо. (Уходит, едва 
сдерживая рыдания.)

Зеленов (один, задумался). Странный день... это явление Застражаевой... 
нервность мамаши... и все это в тот день, когда я задумал порешить с таким 
большим, на всю жизнь, вопросом... Ну! вздор! Бабье предчувствие, и больше 
ничего.

Справа входит Антонина Трофимовна со свертком бумаг.

А, да вот и вы! Здравствуйте, Антонина Трофимовна!

Антонина Трофимовна. Здравствуйте, Сергей Павлович! Что с вашей мамой? Она на 
меня сердится? Я вошла в столовую, она сидела у окна. Я ее окликнула, хотела 
подойти к ней - она встала и ушла в свою комнату, даже не взглянув на меня. 
Сергей Павлович! За что же это? Мне и без того не сладко живется на свете, а 
если еще меня будут обижать люди, которых я так горячо люблю, так ведь это лучше 
живой в гроб лечь. (Скрывает слезы.)

Зеленов. Дорогая моя, простите ее. Она вас не понимает. Мама! мама, поди сюда! 
Поди сюда, пожалуйста!

Входит Лизавета Фоминична.

Ну, посмотри, мама. За что ты ее обидела? Она плачет.

Антонина Трофимовна. Нет. Я... ничего...

Лизавета Фоминична. Извините меня, Тоня, я не хотела вас обидеть... так это 
вышло...

Антонина Трофимовна (обнимает ее, со слезами.) Не обижайте меня, дорогая!

Зеленов. А! Да что же я в самом деле! (Решительно.) Антонина Трофимовна! Хотите 
вы быть моей женой?

Антонина Трофимовна слабо вскрикнула и отвернулась.

Я люблю вас и предлагаю вам разделить со мной мою скромную жизнь. Я вижу, что 
без вас я как без рук, не могу ни работать, ни пользоваться жизнью. Что же вы 
мне не отвечаете?

Антонина Трофимовна (оправилась). Благодарю вас, Сергей Павлович. (С трудом.) Но 
я не пойду за вас.

Зеленов. Что?!

Лизавета Фоминична с удивлением оглядывается.

Антонина Трофимовна. Я не пойду за вас, Сергей Павлович. (Хочет идти.) Позвольте 
мне уйти отсюда.

Зеленов. Антонина Трофимовна! Слушайте меня. Мне показалось, я смел надеяться, 
что вы не совсем чужая мне, что вы иногда заглядывали в мою душу и видели, что 
со мной делалось. Вот почему в порыве надежды и счастья, которое меня откуда-то 
сразу охватило, я так резко, так прямо сказал вам: будьте моим другом, моей 
женой... Неужели я ошибся? О! Эта ошибка всю жизнь мою ломает! За что? Почему?

Антонина Трофимовна. Вы заставляете меня высказываться... Мне это очень тяжело. 
Извольте. Именно оттого, что я вас слишком люблю. (Закрыла лицо рукой.) Вы 
должны понять, чем была для меня эта любовь в моей трудовой жизни. Это была моя 
единственная отрада... Но я не могу дать вам такого счастья, какого вы 
заслуживаете. У вас есть репутация, известность. Общество не простит вам 
женитьбы на какой-то жалкой учительнице... Вы можете сделать блестящую партию, а 
я... что я такое? Простая, бедная девушка, без связей, без сильной родни, 
бесприданница... Вы сами очень скоро поймете это, как только минет горячка 
первой страсти, и, как честный человек, исстрадаетесь молча, не давая мне понять 
ни словом, ни взглядом ваших страданий... Но я пойму их, я буду знать их, 
чувствовать всем сердцем, всей душой моей.

Зеленов. Тоня! Тоня! Я буду страдать? Да я весь... вот весь, как есть, простой 
человек... Я тебе все, и радость мою, и страдания мои, - все тебе отдаю. Все это 
в твоих руках. Слезинка твоя - мое тяжелое горе, улыбка твоя - моя великая 
радость...

Антонина Трофимовна. Что вы со мной делаете, Сергей Павлович! Ведь я совсем 
никогда радостей не знала... и вдруг... но это ужасная борьба... Все, чем живу, 
чем счастлива я - от всего этого я должна отказаться... и откажусь... Ваше 
счастье для меня дороже моего... Прощайте!

Лизавета Фоминична (подходит к ней). Тоня! Тонечка! Прости меня. Не поняла я 
тебя... прости меня!

Антонина Трофимовна. Что вы, Лизавета Фоминична! Бог с вами!

Лизавета Фоминична. И ты меня прости, Сереженька, за давешнее. Спятила старуха! 
Право, спятила. Нет, видно, никогда матерям не надо вмешиваться в сыновние дела. 
Чуть было не попустил господь! Экой ведь туман нашел! В жизни со мной этого не 
бывало.

Зеленов (радостно). Тоня, ты уйдешь отсюда только невестой.

Лизавета Фоминична. Так, Сереженька, так. Нет, Тонечка, теперь я буду просить за 
сына. Коли любите вы друг друга - женитесь, и да благословит вас бог!

Антонина Трофимовна. Лизавета Фоминична!.. Мама... (Припадает к ней.)

Лизавета Фоминична. Ну, вот и давно бы так. Бери ее, Сереженька.

Зеленов. Согласны? Ну, говорите, согласны?

Антонина Трофимовна. Согласна.

Входит Штопнов.

Лизавета Фоминична. А вот и отец. Небось за рюмочкой пожаловал?

Штопнов. Нет-с, я насчет дочки. При вас она находится?

Лизавета Фоминична. При нас, батюшка, при нас и останется.

Штопнов. Чего-с?

Зеленов. Трофим Доримедонтович! Я у вас дочь отнимаю...

Штопнов. На что она вам?

Зеленов (радостно смеясь.). Нужна.

Штопнов. Позвольте-с. Она и мне нужна. Родительские права священны.

Зеленов. А права мужа еще священнее.

Штопнов. Мужа! (В сторону.) Вот так ход! Прямо в дамки! (Громко.) Нет, стойте, 
требую доказательств!

Зеленов (целуя Тоню). Извольте!

Штопнов. Тфу! Ловко!

Зеленов. Что такое?

Штопнов. Ловко... то есть, целуетесь ловко, говорю. (Гордо.) Однако я согласен. 
Будьте благословенны от родительской руки и навеки, и чтобы все ваши помыслы... 
Надо выпить за здоровье молодых!

Лизавета Фоминична. А дочка позволит?

Штопнов. Ежели я ей позволю замуж идти, то она против моей радости ничего иметь 
не может... Да я и за уши ее дирал.

Занавес



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Действие происходит в квартире Застражаева. Богатая гостиная. Прямо - анфилада 
комнат. Направо дверь в комнаты Застражаевой. Налево - в комнаты Ольги Львовны. 
Из залы направо - в кабинет Застражаева. (По плану декорации в передней комнате 
нет окон. Ввиду устранения по этому поводу толков среди публики, необходимо 
сделать если не целый занавес, то по крайней мере боковые части или раму 
наружной стены красивого дома с зеркальными окнами.) Входит Тюрянинов, его 
сопровождает слуга.


Слуга. Лев Петрович еще не одеты.

Тюрянинов. Доложи.

Слуга. Слушаю-с. Только что приехать изволили, Иван Александрович?

Тюрянинов. Да, голубчик, только что изволил приехать.

Слуга уходит в кабинет, а Тюрянинов входит в гостиную, ставит на стол шляпу и 
медленно снимает перчатки. Слева выбегает Ольга Львовна. Ее прическа в 
беспорядке.

Ольга Львовна. Иван Александрович! Здравствуйте!

Тюрянинов. Леля Львовна! Здравствуйте, брильянтик!

Крепко жмут друг другу руки.

Как приятно встретить в этом доме первую вас!

Ольга Львовна. Я видела из окна, как вы подъехали, была совсем не одета, 
поскорее набросила на себя платье и прибежала.

Тюрянинов. Здравствуйте, бесенок!

Ольга Львовна. Я готова была сегодня пари держать, что вы приедете. Всю ночь не 
спала, думала о вас, видела вас во сне...

Тюрянинов. Как же это так: не спала, а видела сон?

Ольга Львовна. Не перебивайте меня. Сон - мечта. Для того чтобы видеть сон, 
вовсе не нужно спать. Нужна пылкая фантазия. Я могла замечтаться и видеть вас, 
как наяву. Это моя философия о сне. Я, кажется, говорю глупости, но только я вас 
сегодня видела во сне и что вы делали... Ай-ай-ай!

Тюрянинов. Что же такое?

Ольга Львовна. Нельзя сказать!

Тюрянинов. Вот так штука!

Ольга Львовна. Ни за что не скажу, ни за что - и не спрашивайте.

Тюрянинов. Да я и не спрашиваю. Дальше-то что?

Ольга Львовна. Поэтому я встала рано, наскоро умылась и, не одеваясь, села за 
свой дневник, писала, писала, писала... видите! (Показывает запачканный в 
чернилах палец правой руки.)

Тюрянинов. Все обо мне?

Ольга Львовна. Все о вас... нет, не все о вас - и о себе тоже. О вас и о себе. 
Всю тетрадку исписала.

Тюрянинов. И сон там рассказали?

Ольга Львовна. И сон.

Тюрянинов. Так ведь дневник же вы для меня вели?

Ольга Львовна. Конечно, для вас.

Тюрянинов. Ну, так я, значит, узнаю, что это я творил в вашем сне.

Ольга Львовна. Чего-с? Да вы меня, кажется, за дуру принимаете.

Тюрянинов. Если вы не написали, то ваш рассказ не полон.

Ольга Львовна. Извините. На этом месте двадцать три строки... точек. Но зато все 
остальное исписано.

Тюрянинов. Леля Львовна! Я знаю, что вы видели во сне.

Ольга Львовна. А ну-ка?

Тюрянинов. Что я стоял перед вами на коленях.

Ольга Львовна. Ну?

Тюрянинов. Целовал ваши ручки.

Ольга Львовна. Ну? ну?

Тюрянинов. Ну и... даже поцеловал вас в губки.

Ольга Львовна. Ну?

Тюрянинов. Ну и вы меня целовали.

Ольга Львовна. Противный! Все знает! И во сне от него не скроешься, и под 
точками не спрячешься! А сколько у меня новых слов, новых мыслей. Да! Вот еще 
одно слово! Ужасно мне хочется его засунуть куда-нибудь в дневник, да я не знаю, 
что оно означает.

Тюрянинов. Какое слово?

Ольга Львовна. Интеллектуализм.

Тюрянинов. О боже!

Ольга Львовна. Что это значит?

Тюрянинов. Это... противоположное материальному. Понимаете?

Ольга Львовна. Понимаю. Сегодня же нарочно придумаю какую-нибудь мысль, чтоб 
только поместить это слово.

Тюрянинов. Когда же я получу дневник? Как вы здесь без меня поживали? Какие 
такие у вас новые мысли? Я горю нетерпением узнать все это.

Ольга Львовна. Ничего, не сгорите. Мне надо еще занести в дневник те ощущения, 
которые я испытала при виде вас из окна.

Тюрянинов. Какие же это ощущения?

Ольга Львовна. Во-первых, радость. Я без вас соскучилась.

Тюрянинов. Вот, видите ли, что она говорит! Да вы меня с ума сведете.

Ольга Львовна. Цс! Во-вторых...

Тюрянинов. Ну, во-вторых...

Ольга Львовна. Во-вторых, разочарование.

Тюрянинов. Вот тебе и раз!

Ольга Львовна. Да. Во сне вы были красавец!

Тюрянинов. А наяву?

Ольга Львовна. А наяву урод.

Тюрянинов. Леля Львовна! Не грех?

Ольга Львовна. Вы не бойтесь. Я вас все-таки люблю. У вас красивые глаза и 
какая-то сила, мощь в них какая-то. Мне кажется, вы одним взглядом можете 
заставить толпу преклоняться перед вами. Каково я выражаюсь?

Тюрянинов. Да, восхитительно! (Берет ее за руку.)

Ольга Львовна (вырываясь). Постойте. Вспомнила. У меня ваш портрет есть.

Тюрянинов. Портрет? Я в жизни один раз снимался, и то на руках у мамки.

Ольга Львовна. У меня есть большой.

Тюрянинов. Где же он?

Ольга Львовна. На гардеробном шкапе. Право, мне подарили чучело орленка.

Тюрянинов. Так я чучело или орел?

Ольга Львовна. Орленок. У него такая же хищная мордочка, как у вас.

Тюрянинов. Нет! Вы скверно выражаетесь.

Ольга Львовна. Право, в вас что-то хищное...

Тюрянинов. В мордочке?

Ольга Львовна (реверанс). В физиономии.

Тюрянинов. Послушайте, Леля Львовна. Вы со мной бессовестно кокетничаете.

Ольга Львовна. Да вы с ума сошли.

Тюрянинов (порывисто и страстно берет ее за руки). Знаете ли вы, что в Москве я 
целый месяц только о вас и думал?

Ольга Львовна (струсила). Что же вы меня за руку хватаете?

Тюрянинов. Я хищник? Да?

Ольга Львовна. Пустите! Мне больно!

Тюрянинов. Я орленок?

Ольга Львовна. Пустите!

Тюрянинов. А что, если этот орленок забудется и... расцелует вот этого бесенка!

Ольга Львовна (вскрикивает). Ах!.. А... а... мне ду... дурно.

Тюрянинов (растерялся). Что с вами, родная моя?

Ольга Львовна (искусно притворяется). Во... воды... (Придвигается к креслу.)

Тюрянинов. Что с ней? Воды?.. Сейчас! (Бежит.)

Ольга Львовна (закатывается смехом). Тюря!.. Тюря!..

Тюрянинов. Что? Комедия?

Из кабинета выходит Застражаев.

Ольга Львовна (кидается к отцу). Папочка! Сон в руку! С добрым утром! (Целует 
его на лету и хочет бежать, потом останавливается.) А этот... ваш юрисконсульт 
Тюрянинов - тюря! Так ты всем в банке и скажи! (Убегает к себе.)

Застражаев. Что она? Помешалась? "Сон в руку...", "юрисконсульт - тюря..." 
Ничего не понимаю.

Тюрянинов. До сих пор очнуться не могу.

Застражаев. Здравствуйте, дорогой друг! С приездом!

Тюрянинов. Здравствуйте, Лев Петрович! Нет, каков дьяволенок!

Застражаев. Кто?

Тюрянинов. Ваша дочь.

Застражаев. Что у вас тут вышло?

Тюрянинов. Да я... черт, побери! Она мне очень нравится, Лев Петрович.

Застражаев. Ну так что же? С богом! Я рад назвать вас зятем и уверен, что вы 
можете дать покой и счастье девушке.

Тюрянинов. Так-то так, Лев Петрович, но, вы меня извините за откровенность, я не 
думал еще жениться, дорожу еще свободой...

Застражаев. Ах, Иван Александрович! Человек, горячо полюбивший, сам принесет к 
ногам женщины свою свободу и будет молить о том, чтоб она растоптала ее своими 
маленькими ножками. Помните Пушкина:
"Свободу потеряв навек.
Неволю сердцем обожаю".

Тюрянинов. Да, да. Это, пожалуй, правда. Фу! Право, дьяволенок... Ну, а вы, Лев 
Петрович, все такой же Мазепа и поэт, все тот же пламенный любовник? За месяц 
моего отсутствия не изменились?

Застражаев. Мазепа, вы говорите? Мазепа был очень счастлив.

Тюрянинов. А вы?

Застражаев. И я... счастлив. Вы знаете, как я люблю Евгению?

Тюрянинов. Знаю.

Застражаев. Я все ей отдал. Сердце, мысль, жизнь. Я уже не говорю о состоянии: 
мы с ней в три года прожили столько, сколько я не проживал в двадцать.

Тюрянинов. Ну, а как теперь ваши денежные дела?

Застражаев. Скверны, Иван Александрович.

Тюрянинов. Надо жить экономнее.

Застражаев. С Евгенией Константиновной? Мудрено.

Тюрянинов. Вы бы поговорили с нею.

Застражаев. О! Она умница, она понимает... в последние дни только... С полгода 
назад я сказал ей, что дела мои очень расстроены, что у меня ничего нет... Мы, 
говорил я, должны жить на одно мое жалованье. Она тогда так хорошо отнеслась к 
этому, вошла в мое горе... Я боялся, что это ее огорчит, а она, напротив... 
смешно сказать... требовала, чтобы я ей нашел работу... Она сразу сократила 
расходы втрое. Но потом... это, вероятно, отразилось на ее настроении... она так 
привыкла к роскоши... стала скучать, со мной стала холоднее... а недавно вот... 
всего несколько дней... она опять начала увлекаться, сорить деньгами... Вы 
понимаете, дорогой друг, как мне тяжело... я не могу ее остановить... не могу ей 
сделать ни одного замечания... это выше моих сил...

Тюрянинов. Да и не привыкли вы.

Застражаев. Ну, вы меня понимаете... Я, Застражаев, буду огорчать любимую 
женщину? Из-за чего? Из-за каких-то дрянных бумажек.

Тюрянинов (с едва заметным оттенком иронии). Понятно. Ну, а... извините за 
нескромность, но меня поддерживает ваша откровенность...

Застражаев. Пожалуйста, мой друг. Вы знаете, что я смотрю на вас, как на 
родного.

Тюрянинов. Вы говорите, что Евгения Константиновна после разговора о сокращении 
расхода стала холоднее относиться к вам. А как теперь, когда она опять начала 
много тратить? Теперь она любезнее, веселее по крайней мере?

Застражаев (шепотом, после молчания). Я ничего не понимаю. Какой-то туман 
застилает мой мозг, а в душе у меня целый ад. Я знаю только одно: мое счастье, 
мое личное счастье, которое, как безумный, сжимаю в своих руках, вырывается из 
них, скользит меж пальцев... я чувствую, что его теряю... Я не знаю - отчего... 
Я не мог бы даже ответить вам, из чего это заключаю... Она очень внимательна, 
иногда даже она особенно ласкова, но... это не то... нет счастья, нет его...

Тюрянинов. Но это, может быть, вам так только кажется или временно только.

Застражаев. Давай бог!.. Вы умный человек, Иван Александрович; вы должны 
понимать, что значит в мои годы любовь к женщине, которая вдвое моложе меня. 
Природа слишком щедро наделила ее качествами, она имеет право на любовь всех, 
кто ее окружает... Может быть, я пользуюсь ею незаконно, несправедливо... это 
меня мучает.

Тюрянинов. Полноте, Лев Петрович! Кто-то из великих людей сказал: величайшая 
справедливость есть в то же время и величайшая несправедливость.

Застражаев. Справедливо ли это, нет ли - я вам прямо скажу: я не пережил бы, 
если бы узнал... не могу верить даже... кровь застывает...

Тюрянинов. Успокойтесь, Лев Петрович! Courage! Энергии побольше! Вы еще молоды, 
черт побери!

Застражаев. Спасибо вам, Иван Александрович! Я верю в ваше сочувствие.

Из средней двери входит Евгения Константиновна в шляпе.

Как? Ты уже выезжала?

Евгения Константиновна. Да. Здравствуйте, Тюрянинов! (Проходит к нему.)

Застражаев целует ее руку, когда она проходит к Тюрянинову.

Тюрянинов (идет к ней). Mes compliments, madame. Здравствуйте, наша гордость! 
(Также целует ей руку.) Раненько вы подымаетесь.

Евгения Константиновна. Не спалось. Встала рано-рано, поехала за город 
покататься, и даю слово каждый день это делать. Утро свежее, хорошее, ехать 
приятно, чувствуешь себя бодро.

Застражаев. Ты бы велела разбудить меня.

Евгения Константиновна. Нет. Я не хотела никого беспокоить... Весь дом еще 
спал... Я послала Наташу разбудить кучера...

Застражаев. Но если ты точно поедешь завтра, то я с удовольствием буду 
сопровождать тебя, хотя бы это было в шесть часов утра.

Евгения Константиновна. Н-нет, merci... Я одна. (К Тюрянинову.) Когда вы 
приехали? (Снимает шляпу.)

Тюрянинов. Только что. С вокзала домой, переоделся и прямо сюда.

Евгения Константиновна. Конечно, удачно съездили?

Застражаев. Да!.. мы хороши. Полчаса болтаем, а о деле ни слова.

Тюрянинов. По всем процессам полный успех.

Евгения Константиновна. В этом нельзя было сомневаться. (Звонит.)

Тюрянинов. Милы и любезны, как всегда!

Входит слуга.

Евгения Константиновна (Тюрянинову). Вы хотите кушать? Откровенно?

Тюрянинов. Всю дорогу только этим и занимался... Сегодня с пяти часов на каждой 
станции по стакану кофе уничтожал.

Евгения Константиновна (слуге). Чаю!..

Слуга уходит.

Ну, рассказывайте, что хорошего в Москве?

Тюрянинов. Что же вам рассказывать? Из всех русских поговорок я в особенности 
люблю одну: "в гостях хорошо, а дома лучше". Я не отдам своей скромной хижины за 
хоромы "Славянского базара"; моя стряпуха Акулина для меня во сто раз 
симпатичнее всех поваров Патрикеева.

Слуга разносит чай и печенья.

Евгения Константиновна. Вы у нас останетесь, Иван Александрович? Сегодня 
праздник.

Тюрянинов. Если позволите.

Евгения Константиновна. Прошу.

Слуга. Евгения Константиновна, вас спрашивает какой-то человек, говорит, вы сами 
велели прийти ему.

Евгения Константиновна. Кто такой?

Слуга. Называется Штопновым, - отец, мол, барышни Антонины Трофимовны.

Евгения Константиновна. А! Зови сюда.

Слуга. Слушаю-с. (Уходит.)

Застражаев. Штопнов? Разве ты его знаешь?

Евгения Константиновна. Да, знаю.

Застражаев. Откуда?

Евгения Константиновна. Я его видела у Зеленовой.

Застражаев. Зеленовой?

Евгения Константиновна. Да, у матери Сергея Павловича.

Застражаев. Ты была у Зеленовой?

Евгения Константиновна. Несколько раз.

Застражаев. Это для меня новость. Зачем?

Евгения Константиновна (после очень маленькой паузы). Хотелось.

Застражаев. Ответ!

Входит Штопнов.

Евгения Константиновна. Входите, входите. Вы что же раньше не приходили? Муж 
мой. Тюрянинов, юрисконсульт банка.

Штопнов. Как-с?

Тюрянинов. Юрисконсульт.

Штопнов. Понимаю-с.

Тюрянинов. Неправда.

Штопнов. Чего-с?

Тюрянинов. Я говорю - неправда. По глазам вижу, что не понимаете.

Штопнов. Совершенно верно: даже не в состоянии повторить этого слова.

Тюрянинов. То-то и есть. Ну да это не важно.

Евгения Константиновна. Мсье Штопнов очень нуждается, Лев Петрович, и я обещала, 
что вы дадите ему какое-нибудь место в банке.

Штопнов. Осмелюсь доложить, ваше превосходительство... нужда вопиющая. Иной раз 
кусок в горло нейдет - такое беспокойство... Было время, ваше 
превосходительство, я сам деньгами-то пошвыривал не хуже любого миллионера.

Застражаев. Вы были богаты?

Штопнов. Да, я, но... очень давно.

Застражаев. Что же, вы разорились в каких-нибудь коммерческих предприятиях!

Штопнов. Нет-с.

Застражаев. А что же?

Штопнов. Пропил.

Тюрянинов. И прекрасно сделали! Есть о чем жалеть!

Евгения Константиновна (улыбаясь). La verite avant tout. Comme ca vous plait?

Тюрянинов. C'est un coquin!

Застражаев. Silence! Peut etre qu'il comprend tout ce que vous dites. Какой же 
вы работы ищете?

Штопнов. Я, ваше превосходительство, человек способный. Могу служить.

Тюрянинов. Что значит служить? И собачка служит... на задних лапах.

Штопнов. Вы это в каком же смысле насчет собаки?

Тюрянинов. В смысле безделия. Лев Петрович спрашивает, каких вы занятий ищете?

Штопнов. Обыкновенных-с.

Застражаев. То есть?

Штопнов. Кабинет... письменный стол... ну и я...

Тюрянинов. Так. Очень понятно. И дорого вы хотите за эту службу?

Штопнов. Рублей пятьдесят в месяц.

Тюрянинов. Дешево.

Штопнов. Я сам так думаю, но пока что... на первое время.

Застражаев. Я расспрашиваю для того, чтобы иметь вас в виду. Сейчас у нас в 
банке нет вакансий, да если бы и была - на каждую имеется по десяти кандидатов. 
В настоящее время очень много нуждающихся. Люди энергичные, молодые и, вероятно, 
более вас образованные, голодают и ждут.

Штопнов. Я тоже голодаю, ваше превосходительство, и жду, можно сказать, от 
рождения...

Застражаев. Но ваша дочь, Антонина Трофимовна, зарабатывает, кажется, довольно 
много. Поддерживает же она вас?

Штопнов. Да-с, но она собирается бракосочетаться.

Евгения Константиновна. Это решено?

Штопнов. Сергей Павлович приводил доказательство.

Застражаев. Сергей Павлович?

Евгения Константиновна. Какое доказательство?

Штопнов (фыркнув в руку). Неловко объяснять.

Евгения Константиновна (Тюрянинову). Que dit-il?

Тюрянинов (Штопнову). Вас спрашивают - какое доказательство?

Штопнов (опять фыркнул, но сдержался). Сергей Павлович мою дочь при мне 
поцеловал.

Застражаев. Вы говорите - Сергей Павлович?

Штопнов. Да-с, Сергей Павлович Зеленов.

Тюрянинов. Зеленов?

Застражаев. Наш кассир?

Евгения Константиновна. Ах, боже мой! Что же тут странного? Чему вы удивляетесь? 
Сергей Павлович и Антонина Трофимовна - прекрасная пара... Трофимовна!

Штопнов. Превосходная пара!

Евгения Константиновна. Вас не спрашивают.

Штопнов. Виноват-с.

Застражаев (переходя к Евгении Константиновне). Что с тобой, моя дорогая?

Евгения Константиновна. Ничего, laissez-moi!

Застражаев (подавив вздох, Штопнову). Повторяю, я вам ничего не могу обещать в 
скором времени. У меня нет места.

Евгения Константиновна. Оно должно быть.

Застражаев. Но, ma cherie...

Евгения Константиновна. Я вас прошу дать работу этому бедняку.

Застражаев. Друг мой, как же ты просишь, когда я тебе говорю категорически, что 
у меня нет свободных мест?

Евгения Константиновна. Неужели мне надо повторять просьбу? Нет места в банке - 
вы можете дать где угодно, в другом месте. У вас в кабинете много работы.

Штопнов. Вот, вот... Осмелюсь заявить, что в кабинете вашего 
превосходительства... я преимущественно могу заниматься.

Застражаев (раздраженно). Да чем? Чем?

Штопнов. Вот чем - это я не знаю, ваше превосходительство.

Тюрянинов Послушайте, Штопнов! Почему вы называете Льва Петровича 
превосходительством? Он даже и не статский советник.

Штопнов. Да-с, по чину они, может быть, и не его превосходительство, но по их 
гордой осанке и требовательности они любому военному генералу нос утрут.

Тюрянинов. Разве только поэтому.

Штопнов. Называть превосходительством только настоящих генералов - это рутина.

Тюрянинов. Вот как!

Штопнов. Да-с. Вы не удивляйтесь. Я всегда отличался новыми идеями.

Тюрянинов. А вы знаете, что такое идея, как определил ее Берне?

Штопнов. Кто?

Тюрянинов. Берне, это немецкий журналист. Он сказал, что идеей называется всякий 
вздор, который лезет человеку в голову.

Штопнов. С детства терпеть не могу немецкую нацию.

Застражаев. Я вам даю место. Сколько вам надо? Пятьдесят рублей? Вам нужны, 
вероятно, деньги, чтобы привести в порядок свой внешний вид? Вот вам за два 
месяца вперед. Отправляйтесь в мой кабинет и подождите там меня. (Звонит.)

Штопнов. Ваше превосходительство... Евгения Константиновна!.. Как мне 
благодарить?.. Да я этаких денег двадцать лет в руках не держал... Евгения 
Константиновна! Позвольте вашу ручку поцеловать. (Целует ее руку.) А насчет 
тайны - могила!

Евгения Константиновна (громко). Как вы глупы!

Штопнов. Не расслышал.

Тюрянинов. Говорят - вы глупы.

Штопнов. Слышали и без вас, юрисконсульт!

Входит слуга.

Штопнов. Проводите меня в кабинет его превосходительства.

Слуга. Чей?

Застражаев. В мой кабинет.

Штопнов. Понял?

Слуга. Понял.

Штопнов. То-то! (Жестом приглашает его идти вперед и гордо следует за ним.)

Евгения Константиновна (подходит к Застражаеву). Простите меня, Лев Петрович, за 
резкость.

Застражаев. Голубка моя!..

Евгения Константиновна. Я сама не знаю, что со мною делается.

Застражаев. Ты, может быть, нездорова?

Евгения Константиновна. Нет, я здорова.

Застражаев. Береги себя! Знаешь, как ты мне дорога. Довольно одного твоего 
сумрачного взгляда, чтобы все мое настроение духа было испорчено. Я становлюсь 
болен от твоего неласкового слова. Каково же мне было перенести всю эту сцену?

Евгения Константиновна. Я прошу у вас извинения. Мне самой тяжело. Злость какая-
то душит меня... И бесит меня все, и плакать хочется.

Застражаев. Радость моя! Да что же такое с тобой?

Евгения Константиновна (отстраняя его). Пройдет... ничего... А!.. (Слегка 
вскрикивает.) Сергей Павлович!

В дверях показывается Зеленов. Застражаев ловит ее восклицание и подозрительно 
следит за ней.

Зеленов. Здравствуйте, Евгения Константиновна!

Евгения Константиновна (холодно). Здравствуйте.

Зеленов. Лев Петрович!

Застражаев (рассеянно). Здравствуйте.

Зеленов. Иван Александрович! Когда приехали?

Тюрянинов. Сегодня.

Зеленов. С успехом?

Тюрянинов. Да.

Зеленов. Ну, слава богу. Евгения Константиновна! Что же вы на меня не нападаете? 
Я приготовился к головомойке.

Евгения Константиновна. За что?

Зеленов. Вы всегда журили меня, если я два дня не покажусь в ваш дом, а теперь я 
не был пять дней.

Евгения Константиновна (очень сухо). А! Я... не заметила.

Зеленов (весело и просто). Вот тебе и раз! Иван Александрович, какого я дурака 
разыграл! Возомнил о себе и за нахальство наказан... Мне, право, даже неловко.

Тюрянинов. Избаловали вас, батюшка.

Евгения Константиновна (не глядя на Льва Петровича). Желала бы я знать, о чем 
думает Лев Петрович, не спуская с меня глаз?

Застражаев (вздрогнул). Я?.. Это так, рассеянность.

Евгения Константиновна. Рассеянность?

Застражаев. Иван Александрович! Пойдемте ко мне... Нам надо еще поговорить...

Евгения Константиновна. Поговорить... о чем?

Застражаев. О делах банка.

Евгения Константиновна пожимает плечами.

Ты не понимаешь?

Евгения Константиновна. Я вас не понимаю.

Застражаев. Не понимаешь?.. Я объясню тебе... когда-нибудь... не теперь... 
теперь страшно... боюсь, испугаешься.

Евгения Константиновна. Чего?

Застражаев. Когда-нибудь объясню... Пойдем, Иван Александрович. (Уходит.)

Тюрянинов идет за ним.

Зеленов. Что такое с Львом Петровичем?

Евгения Константиновна. Не знаю и не интересуюсь знать.

Зеленов. Как не интересуетесь? Это на вас не похоже!

Евгения Константиновна. Почему?

Зеленов. Вы, всегда такая добрая, не можете не принимать к сердцу беспокойства 
Льва Петровича: он слишком вас любит.

Евгения Константиновна. Послушайте, господин Зеленов: мне довольно и одного Льва 
Петровича. Это слишком несносно выслушивать еще и от других о том, как меня 
любит мой муж.

Зеленов. От других? Скажите еще сильнее: от всякого.

Евгения Константиновна. Что вы хотите сказать?

Зеленов. Я хочу сказать, что не узнаю вас. Здесь произошла какая-то перемена.

Евгения Константиновна. Из чего вы заключаете?

Зеленов. Из всего. Из того, как вы и Лев Петрович меня встретили, как вы теперь 
говорите со мной. Я всегда был у вас принят как родной. Скажите мне прямо и 
откровенно, что случилось? Чем я навлек на себя этот неприязненный тон. Неужели 
же, в самом деле, моя невеста...

Евгения Константиновна (резко перебивая). Сергей Павлович! (Поборов себя, 
стараясь улыбнуться.) Вот поистине, у кого что болит, тот о том и говорит. Вы, 
как доктор, который во всякой болезни видит свою специальность. Так и вы. Смешны 
мне эти влюбленные.

Зеленов. Евгения Константиновна! Пощадите. Что это такое? Откуда у вас этот 
сарказм? И за что? За что?

Евгения Константиновна. Если вы услышите, что Бисмарк имел продолжительную 
беседу с attache русского посольства в Берлине, то вы будете уверены, что речь 
шла о вашей невесте.

Зеленов. Мне остается поблагодарить вас за внимание, с которым вы всегда 
относились ко мне, и откланяться, как это мне ни тяжело.

Евгения Константиновна (совсем другим тоном). Что вы сказали? Вам не легко 
расстаться со мной... с нами?

Зеленов. Неужели я еще должен вас уверять в этом?

Евгения Константиновна. Постойте. Простите меня. Присядьте. Разве вы не видите, 
что я безумная, что я сама не знаю, что говорю, что делаю? Вы любите нас? Да? 
Вам трудно расстаться с нами? Но ведь вы женитесь?

Зеленов. Разве мне женитьба помешает по-прежнему быть у вас и любить вас?

Евгения Константиновна. Вы думаете - нет? Вы знаете, что такое семейная жизнь? 
Утром вы на службе, потом дома, среди мелочной обстановки, жалких расчетов, 
капризов, требований. Да разве можно вам ставить себя в такие условия? Вы такой 
возвышенный, так умеете игнорировать жизненные мелочи, даже служба ваша не по 
вас, и я всегда думаю, что вы только временно занимаетесь ею. (Откидываясь.) Ах, 
Сергей Павлович, Сергей Павлович!

Зеленов. Вы идеализируете меня, Евгения Константиновна.

Евгения Константиновна. Нисколько. Я вас хорошо знаю, по крайней мере по 
сравнению с другими, кого только я видела... Ну, скажите же мне: вы ожидаете 
счастья от новой жизни?

Зеленов. Да, Евгения Константиновна.

Евгения Константиновна. Все ли вы обдумали? Не поспешно ли вы поступаете?

Зеленов. Нет, я давно решил жениться.

Евгения Константиновна. На Антонине Трофимовне?

Зеленов. На ней.

Евгения Константиновна. И вы думаете, что она вас стоит? Эта двуличная девушка, 
лукаво устраивающая свое благополучие...

Зеленов (встал). Евгения Константиновна!.. Я вас прошу... не выражаться так о 
той, которую я люблю!

Евгения Константиновна. Что? Что такое?

Зеленов. Будь на вашем месте другой, я бы не мог ответить за себя. Я не позволю 
этого даже вам.

Евгения Константиновна (выпрямилась). Да... вот оно что... Хорошо... Я вас не 
удерживаю...

Зеленов. Евгения Константиновна...

Евгения Константиновна. Нам с вами не о чем больше говорить. Вы слишком хитры, 
Сергей Павлович...

Зеленов. Что еще?

Евгения Константиновна. Довольно фальши и гадкой комедии! Я вас теперь поняла. 
Вы отлично знали каждое движение моего сердца, но вы дорожили местом кассира и 
притворялись, что ничего не видите... Мне стыдно за вас... и за себя...

Зеленов. Я знал ваше сердце?.. Я притворялся?

Евгения Константиновна. Я вас не удерживаю.

Зеленов (с ужасом понял все). А!.. Что?.. Нет, я не могу поверить... этого не 
может быть! Вы шутите, конечно? Да? Вы шутите?

Евгения Константиновна (отвернулась и закрыла лицо руками). Уйдите отсюда!

Зеленов. Значит, правда... Да, да, конечно... Как я не видел? Я ослеплен своим 
счастьем и не замечаю чужого горя... Правда, правда... Во всем этом есть нечто 
более важное - счастье Льва Петровича. Оно должно быть неприкосновенно, Евгения 
Константиновна. Что до меня, то я не считаю себя вправе оставаться здесь ни 
одной минуты. Я слишком много уважаю Льва Петровича, я обязан ему своей 
карьерой, положением, репутацией, всей жизнью. И половину этой жизни я не 
задумаюсь отдать за его счастье. Желаю, чтобы вы... ценили его покой так же, как 
и я. Мы с вами, конечно, больше никогда не увидимся. Прощайте. (Уходит.)

Евгения Константиновна (боясь поднять глаза). Какой срам! Какой позор! Женщине 
бросает в глаза упрек за то, что она его полюбила... Негодяй, из которого я 
создала себе образ героя... Тряпичная душонка, способная только на то, чтобы 
пеленать ребят да проводить вечера за книжками с этим синим чулком... Так нет 
же! Не дам я им этого счастья...

Входит Застражаев.

Евгения Константиновна. Лев Петрович! Мне надо денег.

Застражаев. Женни...

Евгения Константиновна. Мне много, очень много нужно... Втрое, вдесятеро, во сто 
раз больше, чем у вас есть... Пожалуйста, не читайте морали... Я чувствую, что 
вы уже несколько дней собираетесь просить меня об экономии, о сокращении 
расходов... хотите упрекать меня в больших тратах, но я не могу иначе, не 
могу... И не пытайтесь убеждать меня, я все знаю, что вы мне скажете, и ничего 
слушать не хочу.

Застражаев. Много ли тебе нужно теперь?

Евгения Константиновна. Я не знаю, сколько... Что у вас есть?

Застражаев. Тысячи три от последнего займа осталось.

Евгения Константиновна. Ну, мне надо пятнадцать.

Застражаев. Пятнадцать? У меня нет такой суммы.

Евгения Константиновна. Я знаю, что нет. Достаньте.

Застражаев. Откуда?

Евгения Константиновна. Не учить же мне вас. Займите, дайте вексель - вы 
пользуетесь большим кредитом. Я не знаю у кого... Ну, у ростовщиков, что ли...

Застражаев. Мне, управляющему банка, занимать денег у ростовщика! Подумай, 
Женни, что ты говоришь!

Евгения Константиновна (осторожно). Ну... возьмите в кассе.

Застражаев. В какой кассе?

Евгения Константиновна. В кассе банка...

Застражаев. Послушай, Женни... ты шутишь?

Евгения Константиновна. Сегодня всем хочется, чтоб я шутила.

Застражаев (горячо). Нельзя же серьезно говорить такие вещи.

Евгения Константиновна. Отчего?

Застражаев. Оттого, что ты предлагаешь воровство, кражу.

Евгения Константиновна. Нисколько. Я предлагаю вам попросить у Зеленова из кассы 
на время пятнадцать тысяч, а в кассу вместо денег положить вексель.

Застражаев. Но ведь выдачу по этому векселю должно утвердить все правление 
банка, - пойми ты это. Зеленов не имеет права выдать деньги без разрешения 
правления.

Евгения Константиновна. Напрасно вы мне объясняете. Я отлично знаю это дело. Я 
вам предлагаю попросить Зеленова: пусть он возьмет на свой страх.

Застражаев. Да ведь Зеленов за это может жестоко пострадать.

Евгения Константиновна. Отчего? У Ольги есть имение от матери, которое стоит 
около ста тысяч. Если ваши дела не поправятся каким-нибудь предприятием, дочь 
отдаст вам имение, вы заложите и внесете деньги в кассу.

Застражаев. Имение Ольги? Как тебе не грех? Это все, что у нее есть.

Евгения Константиновна. Я говорю только, что Зеленов может быть покоен, а вы 
воспользуетесь каким-нибудь предприятием, выиграете на бирже, что-нибудь в этом 
роде... Я не стала бы предлагать невозможного?.. (Идет к Льву Петровичу. 
Ласково.) Неужели вы думаете, что ваша Женни поглупела? Или, вы ее разлюбили? 
Вам не доставит удовольствия видеть меня счастливою, нарядною, в красивом 
ожерелье?.. Я не жалею о проданных брильянтах, потому что я спасла от голода 
двадцать человек, но мне их теперь так страстно хочется... Лева! Милый! Вы мне 
не можете отказать в этом... Зато сколько хороших, счастливых минут мы проведем 
с вами... (Ласкаясь.) Исчезнут эти недобрые вспышки, и мы будем довольны и 
веселы, как были год назад... Ну-ка, откажи мне теперь, попробуй!

Застражаев (сдерживая рыдания). Да что же ты делаешь со мной?

Евгения Константиновна (заглядывая в глаза). Возьмешь в кассе... у Зеленова?

Застражаев. Голубка моя! Я не могу ни в чем отказать тебе.

Евгения Константиновна (встает). Merci. Постойте. (Задумывается.) Чем мне 
отблагодарить вас? Вот чем. Вы знаете, что люди часто нарушают клятву, которую 
они дают во время венчания. Не угодно ли вам предложить обвенчанной паре через 
пять-шесть лет повторить эту клятву. Много ли вы найдете таких, которые бы, не 
смущаясь, так же твердо, как в день свадьбы, сказали: "Клянусь и теперь, что я 
навсегда останусь верна своему супругу". Один процент на сто. Я хочу быть этим 
редким исключением. Клянусь вам, Лев Петрович, клянусь так сознательно, как не 
могла я клясться в день свадьбы, что никогда, до могилы, никогда не изменю вам!

Застражаев. Женни! Ты меня решила сегодня с ума свести. Одно могу сказать тебе в 
ответ: ты бог мой, и я молюсь тебе!

Занавес



ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Действие в квартире Застражаева. Через полгода. Обстановка та же, что и во 
втором акте, с заметными, впрочем, изменениями в расположении мебели. Цветы, 
тропические растения и лейка с водой.

Штопнов (сидит один, развалившись на диване или кресле с газетой и сигарой. Он 
одет очень прилично. Откладывает газету). "L'argent c'est tout" - любимая 
поговорка Льва Петровича. По-русски: не обманешь - не продашь. Что такое, 
например, я без денег, и я же, Штопнов, с деньгами? Первое - мразь, второе - 
персона! Бывало, придешь в "Вену", станешь в уголочек и высматриваешь этак... 
через головы половых: нет ли каких приятелев. Или пробираешься между столиков: 
"Позвольте-ка, пожалуйста, пройти". (Грубо.) "Вам куда?" (Мягко.) "Да... здесь, 
видишь ли, голубчик, дожидается меня..." (Грубо.) "Никто вас тут не дожидается, 
уходите-ка". А теперь? "Чэ-эк!" Тот же самый половой в ножки мне кланяется, и 
скотиной я его могу обругать, а это для меня первое удовольствие... "Ты что же 
это, любезная скотина, скверную ветчину подал? А отчего, скажи пожалуйста, 
шатолазор семгой пахнет? Ты знаешь, что я этого терпеть не могу? А? Ведь я к вам 
перестану ходить. Ты это понимаешь, образина твоя кабацкая? (Встает, как бы 
внушая стоящему перед ним половому.) Пошел! Постой! Эй! Ч-эк!"

Входит слуга.

Слуга. Что вам угодно?

Штопнов. Дурак!

Слуга. Звали сейчас.

Штопнов. Пошел вон! Не видишь! (На газету.) Политикой занимаюсь.

Слуга. Политика!.. (Уходит.)

Штопнов (передразнивает его). Политика! (Опять усаживается.) Н-да! Мне бы теперь 
только обеспечить себя. Чувствует мое сердце, что отсюда меня скоро в шею 
выгонят. А сколотить этак тысченку-другую... я бы тогда задрал нос! По 
теперешним временам другому кому трудно это, а нашему брату - лови момент! Эх, 
кабы денег побольше! На своей лошади да с палкой вот так сидеть. (Как бы 
опираясь перед собой на палку, положив руку на руку, гордо оглядывает направо и 
налево.)

Входит Антонина Трофимовна.

Антонина Трофимовна. Здравствуйте, папаша!

Штопнов. Ах, Тонечка! Это ты?

Антонина Трофимовна. Никого дома нет?

Штопнов. Кроме меня, никого.

Антонина Трофимовна. Вы слышали?

Штопнов. А?

Антонина Трофимовна. Ничего не слыхали особенного?

Штопнов (лжет). Да, да... Как же! Слыхал.

Антонина Трофимовна. Что же это значит - объясните?

Штопнов. Что же тебе объяснять? Дело обыкновенное.

Антонина Трофимовна. Как - обыкновенное? Что вы говорите, папаша? Я знаю 
банковские дела. Задержали выдачу каких-нибудь двадцати тысяч - это не пустяк. 
Об этом везде толкуют. Ведь вы понимаете, что это такое?

Штопнов. Как же, Тонечка! Кому ж и понимать, как не мне. (Про себя.) Ничего не 
понимаю.

Антонина Трофимовна. Кто это такой Симонов?

Шнопнов. Симонов? Подрядчик.

Антонина Трофимовна. Какой подрядчик! Полковник какой-то.

Штопнов. То есть я хотел сказать - полковник.

Антонина Трофимовна. Я вижу, вы ничего не знаете.

Штопнов. Да ты о чем говоришь, Тонечка?

Антонина Трофимовна. А вы о чем говорите?

Штопнов. Я говорю о... Нет, о чем ты говоришь?

Антонина Трофимовна. Боже мой! Папаша! Так нельзя. Вы видите - я волнуюсь, 
напугана этой историей, а вы даже в этом случае не говорите правды.

Штопнов. Ты бы так и сказала, что ты волнуешься. Разве тебя разберешь? Ну, 
расскажи, моя дурочка, что случилось. Я, право, ничего не знаю.

Антонина Трофимовна. Ступайте сейчас в банк.

Штопнов (идет). Изволь, моя радость.

Антонина Трофимовна. Постойте. Зачем вы туда пойдете?

Штопнов. А я почему знаю. Я привык слушаться тебя во всем.

Антонина Трофимовна. Погодите. Вчера какой-то Симонов потребовал из банка свой 
вклад - двадцать с чем-то тысяч. Говорят, что, когда бухгалтер передал Сереже 
ордер, он будто бы страшно растерялся, сказал: "Сейчас выдам", - и исчез. Прошло 
несколько часов, приехал Лев Петрович, отвел Симонова в сторону и просил его 
приехать за деньгами сегодня. Симонов отказал наотрез, ссылаясь на то, что ему 
деньги нужны немедленно для отсылки в Москву. Застражаев уехал, а все служащие в 
банке начали перешептываться. Бухгалтер созвал всех членов правления и сообщил 
им об этом. Только к трем часам, когда банк уже закрыли, приехал Сережа и вручил 
Симонову деньги. Симонов, говорят, бранился, грозил донести... Папаша! Вы 
знаете, я не из слабых женщин, не мнительная, но я голову теряю. Сережа вчера 
приехал поздно, расстроенный. Я спросила, что с ним. Нездоровится, говорит. 
Ничего мне не сказал. Да я и не допрашивала. У меня и мысли не могло быть. Вы 
знаете, что мы живем скромнее наших средств. Сережа не мог растратить деньги. 
Сегодня уж я поехала к знакомым - меня едва приняли... Я вижу, от меня что-то 
скрывают, меня боятся... Отправляюсь к другим - там добрые люди объяснили мне: 
оказывается, Симонов сегодня везде рассказывает об этом случае... Папаша, что же 
это такое? Если Сережа здесь ни при чем, почему он вчера растерялся? Отчего он 
не выдал денег сейчас же? А если он здесь замешан... Так ведь это... Папа!.. 
Ведь это... Сибирью пахнет... Понимаете вы?

Штопнов. Как не понять, Тонечка! Теперь я понимаю.

Антонина Трофимовна. Это возможно... Он слишком доверчив... Вся наша жизнь может 
быть разбита... И когда же? В то время, когда я начала привязываться к человеку, 
любить его... Надо действовать... я до такой степени напугана, что плохо 
соображаю... Да!.. Вот главное - в каком положении дело? Папа, милый! 
Отправьтесь в банк... Вы можете... придумайте что-нибудь... Снесите какую-нибудь 
бумагу... Разузнайте хорошенько... Прислушайтесь, что там говорят... а я здесь 
подожду вас.

Штопнов. Прекрасно! Я. сбегаю. У меня есть этот нюх, Тонечка... Привычка. Я все 
соображу и прибегу.

Антонина Трофимовна. Да только, ради Христа, не забегайте вы ни в какие "Вены" и 
"Парижи".

Штопнов. Мм? Ты думаешь - не забегать?

Антонина Трофимовна. Вот видите?

Штопнов. Надо, Тонечка, проследить за общественным мнением.

Антонина Трофимовна. Да какое в трактире общественное мнение? Ах, папа, папа!

Штопнов. Ну, ну, ну!.. Не буду забегать... прямо в банк. (Хочет идти, потом 
останавливается.) Знаешь ли, Тоня? Я забегать не буду, а только мимо пройду, 
мимо, понимаешь... Ну, ну!.. не сердись, и мимо не пройду... Прямехонько в банк. 
(Уходит.)

Антонина Трофимовна. Надо быть энергичнее. Нечего нюни распускать. Главное - 
узнать всю подноготную, а там я все приберу к своим рукам. Я слишком увлекалась 
семейным счастьем.

Входит Ольга Львовна, за нею, спустя немного времени, Тюрянинов; оба, очевидно, 
с прогулки.

Ольга Львовна (кидаясь к Антонине Трофимовне). Ах, Тоня, Тоня! (Целует ее и 
припадает к ее плечу.)

Антонина Трофимовна (очень испугалась). Ну? что случилось?

Ольга Львовна. Я люблю Ивана Александровича.

Антонина Трофимовна (с досадой отталкивает). Сумасшедшая!

Ольга Львовна. Это нехорошо? Да? Он не стоит этого? Говори, говори правду, если 
ты знаешь что-нибудь. (Торжественно.) Тоня! Ты - мой друг, ты должна сказать всю 
правду. Иначе ты за меня ответишь.

Антонина Трофимовна. Где?

Ольга Львовна. На том свете.

Антонина Трофимовна. Хорошо. Ты меня напугала.

Ольга Львовна (вошедшему Тюрянинову). Видите? Тоня против нашего брака - она 
говорит то же, что и я... что в вас есть что-то порабощающее, демоническое. - Не 
смей отказываться. Это подлость. Если ты честная женщина, ты должна говорить, 
что думаешь, громко, на улице, на площадях. (Тюрянинову.) Я сама знаю, что вы не 
стоите моей любви. Вы эгоист, вы потешаетесь надо мной, вы любите меня, как 
игрушку. Молчите!

Тюрянинов. Да я ничего и не говорю...

Ольга Львовна. Я не желаю быть игрушкой. Слышите ли? Не желаю. Скажите, 
пожалуйста! Хочет сделать из меня какого-то китайского болванчика, которого 
дергают веревочкой, а он размахивает руками, хлопает глазами и язык показывает. 
Тоня! Тоня! Зачем я его полюбила?

Антонина Трофимовна. Перестань глупить!

Тюрянинов хохочет.

Ольга Львовна. Как? Вы смеете еще хохотать?

Антонина Трофимовна. Да ты хоть кого рассмешишь.

Ольга Львовна. Не желаю, чтобы вы надо мной смеялись.

Тюрянинов. Бесенок мой золотой! Девчонка моя восхитительная!

Ольга Львовна. Слышишь, Тоня, как он со мной обращается? И я должна терпеть. 
Тоня! Да защити же меня. Нет! Ты такая же эгоистка, как и он.

Тюрянинов (принимая серьезный вид). Хорошо. Вы мне отказываете?

Ольга Львовна. А?

Тюрянинов. Excusez moi, mademoiselle. Прошу прощения за дерзость и беру свое 
предложение обратно.

Ольга Львовна. Как - обратно?

Тюрянинов. Я смел думать, что вы мне симпатизируете. Теперь я вижу, что все мои 
мечты разлетелись вдребезги. Мне остается откланяться и удалиться.

Ольга Львовна. Куда же вы?

Тюрянинов. Куда? Не все ли вам равно? Один пойду, куда глаза глядят.

Ольга Львовна. Погодите. (Исподлобья.) Тюря! Лжешь!

Тюрянинов (улыбаясь). Леля! Не лгу!

Ольга Львовна (припадая к Антонине Трофимовне). Тоня!

Антонина Трофимовна. Да отстань от меня! Чего ты ко мне пристала?

Ольга Львовна (быстро оборачивается и кидается на шею Тюрянинову). Тюрька - 
дрянь!

Тюрянинов. Что, бесенок, испугался?

Ольга Львовна. Испугалась.

Тюрянинов. Так ты моя?

Ольга Львовна. Вот вопрос! Конечно, твоя.

Тюрянинов. И ты будешь слушаться моего порабощающего демона?

Ольга Львовна (вздохнув). Что же делать! Такова участь женщины!

Тюрянинов. Не шути... Я еще никогда не говорил с тобой так серьезно, как сейчас. 
Подумай хорошенько, чего я от тебя требую. С этой минуты ты должна безусловно 
повиноваться мне.

Ольга Львовна. Ну, вот, я опять начинаю бояться.

Тюрянинов. Какой бы жертвы я ни потребовал от тебя, ты ее принесешь. Ты - жена 
моя, ты - мой первый друг, но и первый раб. Я для тебя выше всех, даже выше отца 
твоего.

Ольга Львовна. При чем же здесь папа? Он ничего не будет иметь против нашего 
брака.

Тюрянинов. Если тебе придется стать между нами, то ты должна делать то, что я 
тебе прикажу, хотя бы это было против воли твоего отца. Иначе между нами всегда 
будет разлад. Согласна?

Ольга Львовна. Согласна.

Тюрянинов. Значит, нам остается одно...

Ольга Львовна. Поцеловаться.

Тюрянинов. И обвенчаться.

Ольга Львовна. Понятно.

Целуются.

Тюрянинов. Прекрасно!

Ольга Львовна. Ты находишь?

Тюрянинов. Да. Теперь пойдем в детскую...

Ольга Львовна. В какую детскую?

Тюрянинов. В твою комнату.

Ольга Львовна (топнув ножкой). Тюря!

Тюрянинов. И потолкуем, когда нам играть свадьбу.

Ольга Львовна. Пойдем. (Останавливается.) Тоня! А как ты думаешь, прилично мне 
сидеть с ним в своей комнате?

Антонина Трофимовна. Что же тут неприличного?

Ольга Львовна (Тюрянинову). Ты шалить не будешь?

Тюрянинов. Клянусь, что буду... то есть не буду.

Ольга Львовна. Ну, пойдем! (Уходит, Тюрянинов - за ней.)

Антонина Трофимовна. А их все нет? Господи! Не случилось ли чего? А! Вот и они!

Входят Евгения Константиновна, Застражаев, Зеленов и слуга. Слуга берет у 
Застражаева шляпу и перчатки, пропускает его в кабинет и идет за ним, потом 
через некоторое время проходит обратно. Евгения Константиновна и Зеленов входят 
в гостиную.

Евгения Константиновна. Вот и жена ваша! Здравствуйте, Антонина Трофимовна! Мы 
поймали Сергея Павловича на улице и потащили с собой гулять. День чудный. Мне 
просто не хотелось входить в дом. Вы давно здесь?

Антонина Трофимовна. Нет, не очень.

Евгения Константиновна. Сергей Павлович шел к нам, но торопился. Жена, говорит, 
дома ждет. Однако мы цепко ухватились за него. Пора, говорю, спокойнее 
относиться к жене. Ваш медовый месяц продолжается слишком долго. В самом деле, 
скажите - у вас, кажется, больше самообладания, - не права я? Ведь уже полгода 
прошло, а он все смотрит comme un nouveau mari.

Антонина Трофимовна. Да. Он очень милый.

Евгения Константиновна. Ах, в этом никто не сомневается - и эта похвала в ваших 
устах должна быть для него очень ценна, но я не о том говорю. Разве мы с Львом 
Петровичем не "милые"? А мы давно утратили способность не скучать друг с другом.

Антонина Трофимовна. Tant pis pour vous, madame.

Евгения Константиновна. Вы находите?

Антонина Трофимовна. Непременно. Я в Сереже люблю именно эту свежесть чувства, 
его честность. В нем решительно нет лукавства.

Зеленов. Тоня, пощади!

Евгения Константиновна. Я вас не совсем понимаю, Антонина Трофимовна. Разве мы с 
Львом Петровичем не честны? Или мы лукавы? Ха-ха! Это недурно. Вы, оказывается, 
еще более наивны, чем Сергей Павлович. Он по крайней мере не считает вас идеалом 
человека. Во всяком случае, это больше грустно, чем хорошо.

Антонина Трофимовна. Почему?

Евгения Константиновна. От вашего упоительного счастья тяжелее переход к 
большому горю.

Антонина Трофимовна. Разве нас ожидает беда?

Евгения Константиновна. Я ничего не говорю, но ведь счастье и неудача в жизни 
идут рука об руку. Однако мне надо привести себя в порядок. Pardon! (Уходит к 
себе.)

Антонина Трофимовна. Что она каркает? Сережа! Я измучилась. Что у вас случилось 
в банке? Ты смутился? Сережа! Ты от меня что-то скрываешь. Не грех тебе?

Зеленов. Успокойся, Тоня. Ничего не случилось.

Антонина Трофимовна. Не лги, Сережа. Я знаю, что какому-то Симонову задержали 
выдачу вклада и он теперь прозвонит об этом по всему городу.

Зеленов. Ну да, ему выдачу задержали. Но это так просто. В кассе не было 
наличных денег. Волжско-Камский банк, где наши деньги, был почему-то заперт... 
пришлось продавать некоторые бумаги - вот и все.

Антонина Трофимовна. Отчего же об этом так много говорят? Без огня дыма не 
бывает.

Зеленов. Ах, Тоня! Словно ты не знаешь наших сплетников. Они рады всякому 
скандалу.

Антонина Трофимовна. Почему же Евгения Константиновна говорит о какой-то беде?

Зеленов. Кто ее знает!

Антонина Трофимовна (энергично). Нет! Ложь! Ты что-то скрываешь от меня. 
Напрасно. Я добьюсь истины. Я пойду к Льву Петровичу и спрошу его. (Хочет идти.)

Зеленов. Стой! Что ты делаешь, Тоня! Разве это можно?

Антонина Трофимовна. Почему же нельзя? Я не посторонняя - я твоя жена. Вся моя 
жизнь зависит от твоей карьеры. Если тебе грозит опасность, я должна ее знать, я 
обязана помочь тебе отойти от нее.

Зеленов. Да уверяю тебя, что нет никакой опасности.

Антонина Трофимовна. Не верю!

Зеленов. Тоня!

Антонина Трофимовна. Не верю, не верю, не верю! Лжешь! Кто тебя научил лгать? 
Этого никогда не было. Да ты и не думаешь. Ты смущен, расстроен, сказываешься 
больным, когда ты совершенно здоров. Сережа, Сережа! Как тебе не стыдно? 
Оставайся таким чистым, каким ты был всегда. Не топчи в грязь то, что тебе дало 
всеобщее уважение, поставило тебя выше всех, что заставляет бояться тебя. Я 
гораздо меньше любила тебя прежде, чем теперь, а ты хочешь разбить мою любовь. 
Сережа! Пожалей же хоть меня-то немного!

Зеленов. Какая пытка!

Антонина Трофимовна. Видишь? Значит, я права: что-то есть. Скажи мне сейчас же, 
или я отправлюсь к Льву Петровичу.

Зеленов. Ну да, есть!

Антонина Трофимовна. Ага!

Зеленов. Да, у нас в банке небольшая растрата. Ты заставляешь меня выдавать 
чужую тайну.

Антонина Трофимовна. От этой тайны зависит все твое благополучие - не все ли мне 
равно, чья она - твоя или чужая?

Зеленов. Растрату сделал Лев Петрович. Вот уже более полугода, как он берет из 
кассы деньги. Сначала взял всего пятнадцать тысяч, потом, чтобы вернуть их, взял 
еще небольшую сумму, рассчитывал выиграть на каких-то акциях, проиграл, потом 
еще и еще, увлекся, и теперь за ним около ста тысяч.

Антонина Трофимовна. Сто тысяч!!!

Зеленов. Вчера бухгалтер с артельщиком подняли на ноги все правление, но Льву 
Петровичу удалось в два слова замять дело. Теперь все успокоилось.

Антонина Трофимовна. А ты? Ведь ты можешь ответить?

Зеленов. Ну да, вот потому-то я и пришел сюда, чтобы просить немедленной замены 
этих векселей деньгами. Он заложит свое имение и в неделю-другую все будет 
поправлено.

Антонина Трофимовна. Как - попросить? Что такое твоя просьба? Надо настаивать, 
требовать!

Зеленов. Да, я буду настаивать.

Антонина Трофимовна (с досадой). Зачем ты выдавал? Если бы ты не скрывал от 
меня, ничего бы этого не случилось.

Зеленов. А! Полно, Тоня! Ты ничего не знаешь. Да и не время рассуждать об этом. 
Скажу только, что я не мог, понимаешь ли, не мог отказать ему.

Антонина Трофимовна. Хорошо. Прощай. Я поеду домой. Но вот что я тебе скажу, 
Сережа: если ты не поправишь всего этого немедленно, а тем более если ты только 
вздумаешь выдать еще, клянусь богом - я уйду от тебя!

Зеленов. Тоня!

Антонина Трофимовна. Да, уйду! Я не хочу, чтобы моего мужа называли вором или 
соучастником в воровстве. Не обижайся на меня. Если бы я тебя не любила, я, 
может быть, первая ограбила бы тебя. Но твоя жизнь дорога мне так же, как и моя. 
Прощай. (Жмет ему руку.) Милый! Будь тверд и помни, что у тебя кроме жены есть 
еще старуха мать. Она не переживет твоего горя. (Уходит.)

Зеленов (после задумчивого молчания проводит рукой по лбу). Да, положение 
слишком серьезное. Еще один такой случай, и я, опозоренный, буду выброшен из 
общества, как последний бродяга, пойманный в краже.

Входит Евгения Константиновна.

Евгения Константиновна. Вы одни? А где же Антонина Трофимовна?

Зеленов. Она ушла домой. Извините ее.

Евгения Константиновна. Как же вы здесь остались? Вы не побежали за нею?

Зеленов. Мне надо поговорить с Львом Петровичем.

Евгения Константиновна. А то бы побежали?

Зеленов. Я пройду в кабинет.

Евгения Константиновна. Подождите. Кабинет от вас не уйдет. Вы... точно бегаете 
от меня. Право! В кои-то веки заглянете - и то или с визитом, или по делу к Льву 
Петровичу.

Зеленов. Я человек занятой, Евгения Константиновна.

Евгения Константиновна (серьезно, тихо). Бросьте это. Я понимаю вас. Вы не 
можете забыть того, что случилось между нами полгода назад. Простите, что я 
заговариваю об этом, но я хочу сказать, что вы напрасно тревожитесь. Поверьте, я 
тогда же оценила ваш жестокий, суровый ответ и подавила в себе мимолетное 
увлечение. (Переходя опять в любезную улыбку.) Притом же, это было вовсе не 
трудно. (Протягивает ему руку.) Будем же опять друзьями. Забудем прошлое.

Зеленов (искренне жмет ей руку). Охотно, Евгения Константиновна! Вы снимаете с 
меня такую тяжесть, которая давила меня все это время. Она отнимала у меня 
возможность открыто смотреть в глаза Льву Петровичу, словно я в чем-то 
виноват... Знакомо вам это ужасное состояние, когда губы складываются в какую-то 
беспорядочную улыбку, а глаза беспокойно переходят с одного предмета на другой? 
Нет ничего более невыносимого.

Евгения Константиновна. Теперь вы не будете испытывать этого состояния?

Зеленов. О, нет! Теперь я могу проводить с вами время так же свободно и весело, 
как в былые дни. Я часто с наслаждением вспоминаю о них.

Евгения Константиновна (держит его руку). Да? (Опуская.) Merci.

Зеленов (весело). А к Льву Петровичу мне все-таки надо идти.

Евгения Константиновна. Идите. Да вот и он сам.

Входит Застражаев.

Подите сюда, пожалуйста. Сергею Павловичу вы необыкновенно нужны зачем-то.

Застражаев. Немного задержался, но теперь хочу пользоваться тем счастьем, 
которое дарит мне моя милая Женни.

Зеленов. И о делах с вами разговаривать уже нельзя?

Застражаев (держит Евгению Константиновну в объятиях). Можно, но о делах нельзя 
ли так... между прочим. Я не люблю дел потому, что они заставляют прибегать на 
помощь к рассудку, а рассудок мой - личный враг. Вот сердце - другое дело. Это - 
мой приятель, веселый собутыльник, друг детства.

Зеленов. На этот раз я могу призвать на помощь и ваше сердце, Лев Петрович! 
Обращаюсь к вашему веселому собутыльнику: спасите меня и в особенности мою Тоню!

Евгения Константиновна освобождается от объятия Застражаева и отходит в глубину.

Застражаев. Куда ты?

Евгения Константиновна. Мм... Я не хочу вам мешать.

Застражаев (начинает раздражаться). Полно, Женни. У нас секретов нет. Ты отлично 
знаешь ту путаницу, из которой я не могу выбраться вот уже полгода. (Зеленову.) 
Вы, конечно, об этом говорите, о моем займе из кассы?

Зеленов. Да, Лев Петрович, об этом.

Застражаев. Ну, еще бы! Струсили? Боитесь выйти из этой комнаты? Как же! 
Жандармы уже оцепили мой дом и вас с вашей Тоней сейчас схватят и закуют в 
кандалы... Извините меня, Сергей Павлович, но если бы я знал, что вы будете 
так... преследовать меня... я ни за что не обращался бы к вам с моими просьбами.

Зеленов. Лев Петрович! Когда же я вас преследовал? Слышали ли вы от меня хоть 
один упрек? Не дальше как вчера...

Застражаев. А вчера!.. Вчера вы вели себя как мальчишка.

Зеленов. Лев Петрович!

Застражаев. Да, как мальчишка, тысячу раз готов повторить это. Вы растерялись до 
того, что не нашли двух слов, чтобы сказать этому дураку Симонову. Всей этой 
вчерашней катастрофой я обязан одному вам. (Убеждая.) Вы должны были принять 
беззаботный вид, попросить его прийти сегодня. Это очень обыкновенно. Чек 
уплачивается в трехдневный срок, а не тотчас. А конечно, когда с кассиром чуть 
ли не обморок делается при требовании из кассы денег, а служащие вытаращили 
глаза, - тут всякий идиот догадается, в чем дело. Понятно, что этот скряга 
задрожал от опасности потерять деньги и заговорил со мной потом таким тоном, 
какого я не позволил бы себе с последним лакеем.

Зеленов. Мне очень странно слышать это, Лев Петрович. Неужели мне надо 
доказывать вам, что я терялся и бледнел не за себя, а за вас?

Застражаев. Совершенно напрасно!

Зеленов. Напрасно или нет, а с моей стороны это только в сотый раз доказало мою 
глубокую симпатию к вам. Мне за себя нечего было пугаться, но предо мной вырос 
весь ужас того позора, который мог постигнуть вас.

Застражаев. Ну, будет! Я явился, моментально дело замял, и вы на меня не можете 
быть в претензии. Перестанем говорить об этом. (Идет в глубину к Евгении 
Константиновне, которая поливает растения.) Что ты делаешь, моя дорогая? Разве 
это растение можно так часто поливать? Посмотри, тут земля и без того свежая.

Евгения Константиновна. Я ошиблась, хотела полить вот это...

Зеленов. Лев Петрович...

Застражаев (оборачиваясь). Слушаю.

Зеленов (тихо). О, боже! (Громко.) Лев Петрович! Надо же ведь когда-нибудь 
кончить это?

Застражаев (быстро обернулся с негодующим взглядом. Пересилив себя, подходит). 
Если вы не хотите быть моим другом, так будьте же по крайней мере деликатны. Я 
не хочу больше разговаривать об этом. (Идет к Евгении Константиновне.)

Зеленов (с вырвавшимся болезненным стоном). Да не могу же я молчать и ждать. Не 
смею я. Я не хочу быть неделикатным, но ведь у меня есть жена, есть мать. Я у 
них один. Без моих рук они должны с голоду умирать. Неужели вы этого не 
понимаете, Лев Петрович?

Застражаев (возвращается и садится). Скажите, пожалуйста, господин Зеленов, что 
же вы обо мне думаете? Мне интересно знать, как вы на меня смотрите? Как на 
вора, грабителя? Да? Я хочу разорить вас? Ну, говорите!

Зеленов. Я глубоко верю в вашу честность, но надо же когда-нибудь заменить 
векселя деньгами! Такое положение, в каком я нахожусь, невыносимо! Вы не можете 
ни за что ручаться. Случай, подобный вчерашнему, может повториться завтра, и мы 
с вами неминуемо провалимся в такую пропасть, из которой нет возврата.

Застражаев. Хорошо. Что же вам угодно?

Зеленов. Лев Петрович! Я знаю, что я противен вам своею...

Застражаев. Я вас спрашиваю, что вам угодно?

Зеленов. Я прошу вас позаботиться о замене ваших векселей деньгами.

Застражаев. L'argent comptant? Понимаю.

Зеленов. Я вполне вхожу в ваше трудное положение.

Застражаев. Я не нуждаюсь в вашем участии.

Зеленов. Я не считаю себя достойным вашего гнева и насмешек.

Застражаев. Можете считать и не считать -- все что вам угодно. Брось свои цветы, 
Женни. Не надоело тебе? Итак, имя Застражаева не пользуется в ваших глазах 
никаким доверием?

Зеленов. Если бы я не доверял...

Застражаев. Жадный, алчный ростовщик - все его радости жизни в деньгах - и тот в 
полчаса достает мне двадцать тысяч, а Сергей Павлович Зеленов, наш давнишний 
друг, бросает мне в лицо бесчестие. Пять человек правления, отвечающие за 
целость банка перед тысячами семейств, извиняются передо мною и жмут мне руки, 
стоило мне сказать лишь два пустых слова "будьте покойны", а господин Зеленов, 
тот самый Зеленов, которого я, Застражаев, вытащил из нищеты, этот Зеленов 
является ко мне в дом и кричит мне: отдадите деньги, потому что моя Тоня 
волнуется. Это бесподобно! Не правда ли, Женни?

Зеленов. Я не нахожу нужным отвечать вам.

Застражаев. Нужно изумительное спокойствие духа, чтобы перенести это и, как 
негодного щенка, не вышвырнуть его за окно из этой комнаты.

Зеленов. Что? (Порывисто вскрикнул, но удержался, быстро идет к своей шляпе, 
берет ее и хочет идти.)

Застражаев. Стойте!

Зеленов останавливается с вызывающим взглядом.

Застражаев. На какую сумму мои векселя?

Зеленов. На девяносто семь тысяч.

Застражаев. Завтра я пошлю управляющего в Москву. Через месяц вы получите 
деньги. Прощайте!

Зеленов уходит.

(Задумчиво вздохнув.) Ужас! Единственное спасение - имение Ольги. Надо 
поговорить с Ольгой.

Евгения Константиновна. Неужели же вы возьмете у нее это имение? Ведь это ее 
единственный кусок на всю жизнь! Лев Петрович! Мне страшно тяжело, что из-за 
меня вы разоряете свою дочь.

Застражаев. Разве я этого не знаю? Ее покойная мать в последние минуты своей 
жизни обратила ко мне свои глаза с этим страшным чахоточным блеском и просила 
меня, чтобы я отдал Ольге все Никольское. Я дал клятву, страшную клятву 
исполнить это. Ты думаешь, мне легко нарушать эту клятву? Я не мог дать ей 
счастье, я никогда не любил ее и только у гроба, когда я в первый раз взглянул 
на ее бледное лицо, подернутое тайной грустью, у гроба только я понял, сколько 
мучений перенесла со мной эта страдалица! Но мне, видно, мало этого! И в могиле 
я не даю ей покоя, откуда она не может прийти, взглянуть на меня своим кротким 
взором, вызвать на моем лице краску стыда... так что же мне делать? Что же 
делать?

Слева выбегает Ольга Львовна, она бросается к отцу на шею.

(Заглушая рыдания, обнимает ее.) Оля! Милая моя девочка!

Ольга Львовна. Папа! Что с тобой? Я пришла тебе сообщить новость веселую, 
радостную, а ты...

Застражаев. Ничего, ничего, моя родная... это так... нервы разгулялись. Какую 
новость ты хотела мне сообщить?

Ольга Львовна. Папа! Я выхожу замуж.

Застражаев. Вот как! За кого?

Входит Тюрянинов.

Ольга Львовна. Вот за него.

Застражаев. А! Что же! Очень рад, очень рад, дорогая моя. (Тюрянинову.) 
Поздравляю вас, что вы завоевали это золотое сердечко.

Евгения Константиновна. Поздравляю тебя, Оля!

Ольга Львовна. Merci, maman. (Целует ее.)

Тюрянинов. Ну, а теперь, прелестные синьорины, прошу вас оставить нас на 
некоторое время одних.

Ольга Львовна. Ну, вот еще! Начинает уже дергать за веревочки.

Тюрянинов. Начинаю, милая невеста, и прошу повиноваться.

Евгения Константиновна. Бог с ними, с извергами! Пойдем ко мне и расскажи, как 
вы сговорились! О, скрытная девочка! И виду не подавала. (Уводит Ольгу Львовну к 
себе.)

Застражаев. Вы хотите говорить со мной?

Тюрянинов. Да. (Притворяет все двери.)

Застражаев. В чем дело?

Тюрянинов. Во многом. Носятся скверные слухи: говорят, в нашем банке растрата.

Застражаев. Что такое? "Слухи"? "Говорят"? Где говорят?

Тюрянинов. В городе, везде. Говорят шумно и тревожно.

Застражаев. Ложь, клевета! Этого... не может быть!

Тюрянинов. Ну, может или не может - увидим после, но советую вам принять меры.

Застражаев. Какие же?

Тюрянинов (смотрит в упор). Назначить официальную ревизию.

Застражаев. Ревизию?.. Зачем?.. обижать людей... Зеленова...

Тюрянинов (спокойно отводя взор). Больше мне ничего не надо.

Застражаев. Что вы говорите?

Тюрянинов. Говорю, что для меня все ясно. До сих пор я еще сомневался, теперь 
убежден.

Застражаев. В чем?

Тюрянинов. В том, что растрата, действительно, существует, и вы это знаете 
прекрасно.

Застражаев. Иван Александрович! Я вас положительно не понимаю.

Тюрянинов. Довольно, Лев Петрович! Оставьте это. Со мной так нельзя 
разговаривать... Я ведь не Зеленов. Скажите лучше, что вы думаете делать? Деньги 
из кассы брали вы, а не Зеленов.

Застражаев. Клянусь вам, что вы жестоко ошибаетесь.

Тюрянинов. Не клянитесь. Да перестаньте передо мной скрываться. Я пришел спасать 
вас, а не выдавать. Согласитесь, что мне, вашему будущему зятю, не особенно 
приятно будет видеть ваше горе. Вы заменяли деньги векселями?

Застражаев. Да.

Тюрянинов. Без ведома правления?

Застражаев. Конечно.

Тюрянинов. Как же вы думаете поступить?

Застражаев. Очень просто: заплатить.

Тюрянинов. Ну, эта система теперь не практикуется.

Застражаев. Иван Александрович!

Тюрянинов. Да если бы и практиковалась, так и применить ее было бы нельзя. Ваш 
миллион блаженной памяти крепостные - все - фю (свистит) давно! Нет ли другого 
средства?

Застражаев. Я вам повторяю, что я заплачу.

Тюрянинов. Да из каких денег? Я ведь знаю ваши дела. У вас ничего нет.

Застражаев. А... а Никольское?

Тюрянинов (вспыхнув). Я так и ожидал. Провороваться, а потом ограбить дочь... 
(Спохватившись.) Pardon! Это я так сильно характеризую новую систему 
расплачиваться. Доблестно! Только ведь и эта система для вас не годится. Вы 
забыли, что, по завещанию матери, Ольга в семнадцать лет может выбрать другого 
опекуна, раз она не вышла замуж, так что во всяком случае придется иметь дело не 
с Ольгой, а со мной.

Застражаев. Ну, договаривайте.

Тюрянинов. Я не позволю не только продавать, но даже закладывать имение.

Застражаев. Да если от этого зависит мое спасение? Если иначе я попаду на скамью 
подсудимых? Или, не дойдя до нее, я раздроблю себе череп?

Тюрянинов. Самоубийство - средство хорошее, только банальное: господа кассиры 
поистрепали его маленько... в нем нет уже прежнего обаяния.

Застражаев. Отвечайте мне на мой вопрос!

Тюрянинов. Погодите, успокойтесь сначала.

Застражаев. Да как вы смеете мне говорить о покое! Человека взводят на эшафот, 
надевают на него саван, а палач говорит: успокойтесь.

Тюрянинов. Да, я вас казню, но я вас и спасать буду. Имение Ольги не дам - об 
этом и говорить нечего. Но вы тесть, и мое нравственное чувство требует помочь 
вам выпутаться из петли.

Застражаев (сдерживаясь). Говорите.

Тюрянинов (понижая голос). Ваше место на скамье подсудимых должен занять 
Зеленов.

Застражаев. Зеленов? Он-то чем виноват?

Тюрянинов. Как - чем? Тем, что он глуп.

Застражаев. Он честен и доверчив.

Тюрянинов. Ну да, я же и говорю, что глуп.

Застражаев. Яснее, пожалуйста.

Тюрянинов. Векселя будут у вас в руках. Как! - это не ваше дело. Затем вы 
немедленно назначите ревизию и обнаружите растрату, в которой и будете обвинять 
Зеленова.

Застражаев (изумленный, страстным шепотом). Я? Обвинять Зеленова?

Тюрянинов (твердо). Вы будете обвинять Зеленова.

Застражаев. Или я окончательно обезумел, или вы...

Тюрянинов. Кто я - вам все равно.

Застражаев. Да ведь это же величайшая подлость, какую только может создать 
мысль!

Тюрянинов. Но зато тонкая, художественная подлость, не правда ли? Приятно даже 
сыграть ее артистически.

Застражаев. Я наотрез отказываюсь от вашего грязного предложения.

Тюрянинов. Как вам угодно.

Застражаев. Никольское будет продано, и в этом мой единственный честный выход.

Тюрянинов. Необыкновенно честный! Грабеж дочери и нарушение клятвы перед 
покойной женой.

Застражаев. Они простят мне. Если мать Ольги может еще проклинать, то она может 
и прощать. А Ольга? Вы увидите, любит ли она отца. Я сейчас же поговорю с ней.

Тюрянинов. Сделайте одолжение. Она достаточно приготовлена к вашей беседе.

Застражаев. Иначе не будет она вашей женой. Я не дам ей своего согласия.

Тюрянинов. Тогда через полчаса после вашего отказа я заявлю в правление банка о 
растрате.

Застражаев (схватывает стул). Мерзавец!

Вбегает запыхавшись Штопнов.

Штопнов. Лев Петрович!.. Ваше превосходительство! Беда!

Застражаев. Что такое? Как вы смеете врываться?

Штопнов. Простите, ваше превосходительство.

Застражаев. Ну, говорите скорей.

Штопнов. Симонов... это подрядчик, то бишь, полковник Симонов, утром еще послал 
срочную телеграмму в министерство финансов, в кредитную канцелярию, что будто бы 
в банке у нас растрата.

Застражаев. Как?!

Штопнов. Да-с! От лица, говорит, вкладчиков. Бедняки, говорит. Считаю, говорит, 
долгом перед отечеством предупредить, говорит...

Тюрянинов. Откуда вы узнали?

Штопнов. Сам телеграфист сказал тайком за бутылочкой вина... Приятели мы... 
Тонечка говорит - не заходите в "Вену", а я зашел, и вот...

Застражаев. В министерство финансов... донос... Через несколько дней пришлют 
чиновника... Все обнаружится... Как быть? (Кричит Тюрянинову.) Как быть, я вас 
спрашиваю?

Тюрянинов. Я вам сказал как. А теперь, в такой короткий срок, имение Ольги не 
может быть даже продано. Телеграмма наделает шума, и завтра же вкладчики 
бросятся в банк. Правление потребует гласной ревизии, чтобы успокоить публику.

Застражаев. Правда, правда...

Тюрянинов. Остается одно, и это одно я беру на себя.

Тюрянинов говорит со Штопновым, и в конце монолога Застражаева Штопнов отвечает: 
"Буду в назначенный час".

Застражаев. Подлость, какая подлость! Господи! За что ты меня караешь? В то 
время, когда я так безумно счастлив, я должен взять на себя такое тяжелое 
преступление. За что же? За что?

Штопнов уходит.

Тюрянинов (дотрагиваясь до плеча Застражаева). Каждый час дорог. Решайтесь.

Застражаев. Прочь от меня! Пусть твой изворотливый мозг придумывает мне новую 
пытку, но не смей дотрагиваться до меня своими грязными руками. И этот иезуит, 
этот фарисей будет обладать моей дочерью! Он сжал, сжал меня своими железными 
лапами - и выхода мне нет никакого!

Тюрянинов (небрежно слушал его). Вы согласны?

Застражаев. Согласен.

Занавес



ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

У Застражаева. Кабинет Застражаева, находящийся между его собственной квартирой 
и помещением банка. Справа, на втором плане, дверь в комнаты Евгении 
Константиновны и другие внутренние комнаты; слева, на первом плане, маленькая 
дверь, ведущая в банк. Задняя стена с двумя большими задрапированными окнами 
выходит на улицу. Направо, боком к зрителям, большой стол, покрытый зеленым 
сукном. На нем счеты и связки бумаг. Налево, в углу, конторка. В глубине, между 
окнами, письменный стол, к которому приставлены сзади кресло, спереди стул, 
спинкой к публике. Вся левая авансцена свободна. Стены уставлены массивными 
кабинетными стульями. На левой стене камин растопленный. На зеленом столе два 
больших канделябра. Два часа серого зимнего дня.

Тюрянинов (в волнении ходит по комнате). Если ему не удалось! Если сорвется - 
всему конец! Надо Зеленова подвести под такой обух, чтобы свалить сразу. Если 
удар будет нерешителен, он всех нас погубит. Только бы заполучить эти проклятые 
бумажонки, которые мой дурак, будущий тестюшка, выдавал Зеленову с наивностью 
годовалого теленка! И затем, освободив Застражаева из этих сетей, женившись на 
моей голубке Лелечке, я так сожму мою новую родню, что она пикнуть у меня не 
посмеет... Этих старых идиотов под маскою идеала чести, этих воров, которые 
готовы застрелиться, когда их поймают, жалеть нечего... Но Штопнов... Штопнов... 
Где он? Где?

Входит Штопнов.

Штопнов. Он здесь. (Опускается в кресло в изнеможении.)

Тюрянинов (быстро оглянувшись, запирает все двери). Ну?

Штопнов. Господи боже мой! Приходилось мне в проруби зимой барахтаться, 
приходилось мне ночи целые дожидаться при арестах, что вот-вот ножом в бок 
пырнут, - по моей полицейской службе многое приходилось; но этакого часа 
проводить не случалось. Ах, дайте мне стакан вина... мне дурно. (Склоняется 
головой к плечу.)

Тюрянинов (дернув его за руку). Ты, глупая скотина, брось свои фарсы. Достал?

Штопнов. Глупая скотина? Это я-то? Ну-с, прощайте. Я умный человек, а не глупая 
скотина. (Идет.)

Тюрянинов. Ну, извините... ну, извините, черт вас возьми! (Не совладав с собою.) 
Да говори, достал?

Штопнов. Достал! Нет, вы спросите, как достал? Кто-то из поэтов сказал:
"Пучину черную греха
Не можно совестью измерить..."
Словом, чуть было не был пойман старою бабой, нашей кухаркой. Тем только и 
спасся, что в сообщники ее пригласил.

Тюрянинов. Ты рехнулся?!

Штопнов. Виноват. Не можете ли говорить мне "вы"? Терпеть не могу 
фамильярностей.

Тюрянинов. Вот я вам что скажу: я человек сильный и - клянусь богом - удавлю вас 
сейчас на этом месте, себя не пожалею. Минута такая, что я на все пойду. Бросьте 
дурачиться и отвечайте: неужели вы могли дойти до такого идиотизма, что 
рассказали кухарке?

Штопнов. "Идиотизма"... гм... слово хотя и иностранное, но, кажется, 
неделикатно...

Тюрянинов делает шаг вперед.

Нет, я ей не рассказывал, а вот как было дело: зять мой в банк ушел, Тонечка - 
она, бедная, чрезвычайно грустна стала, отправилась куда-то. А я лежу у себя, 
будто совсем пьян, но поистине - ни в одном, что называется, оке. Вот это 
затихло все - я и пробрался в Сережин кабинет и вот этим ключом отворил 
маленький несессерчик, где он всегда ключи от всех своих секретов держит. Ключик 
этот особо стоит восемьдесят пять копеек. Не забудьте при расчете. Ей богу, не 
дорого. Вы посмотрите работу.

Тюрянинов. Дальше!

Штопнов. Достал ключи. Отворил один, другой, третий, все ящики перешарил и... и 
вдруг слышу по соседству в столовой шорох... Ноги подкосились... в глазах 
помутилось, да со слепу как шарахнусь в столовую... напролом, думаю. Только что 
я вошел - вижу, кухарка сахар ворует. Как завизжит, и я тоже. Я на нее, да 
ладонью рот ей и зажал, а сам слушаю, не идет ли кто. Так мы с ней оба со страху 
и замерли и стоим. Потом я ее легонько по затылку, на кухню прогнал, да и запер. 
Вернулся в кабинет, запер все ящики, уложил опять ключи, вернулся, распек 
кухарку и...

Тюрянинов. А... векселя?

Штопнов. Не нашел.

Тюрянинов. Все рухнуло?

Штопнов. Ничего не рухнуло! Векселя у меня... Сережа их с собою взял, как я и 
догадался собственным умом, чтобы в кассу, на случай ревизии, вместо денег 
положить. Не долго думал - за ним, в банке... как раз застал... касса открыта... 
он у решеточки сидит... Ну, уж дальше я рассказывать не буду. Надо вам только 
сказать, что я таких воров знавал, каких теперь уж нет, и их все штуки насквозь 
знаю, только вам даром не скажу: воспользуетесь. Словом, вот векселя. 
(Вынимает.) А кассирчик в полном убеждении, что они у него за семью замками. Вот 
это голова!

Тюрянинов. Давай!

Штопнов. Чего-с? Меня от груди давно отняли.

Тюрянинов. Вам денег вперед дать?

Штопнов. О, нет! Конечно, это не помешает, но в порядке вещей, так сказать, 
изобилие благ земных...

Тюрянинов. Объяснитесь прямо... Ведь вы уже получили сто рублей?

Штопнов. Не всегда человек с возвышенной душой может объясняться прямо.

Тюрянинов. Чего же хочет ваша возвышенная душа?

Штопнов. Я унижен, Иван Александрович, я унижен. Мой труд не оценен, моя жизнь 
поставлена в цену медного гроша.

Тюрянинов. Прибавки просите?

Штопнов. О, нет, не прибавки! О, нет! Я прошу только справедливости, Иван 
Александрович, законности прошу я и требую.

Тюрянинов. Что за чепуха!

Штопнов. Я желаю расчет на полном основании положения о вознаграждении господ 
адвокатов. Десять процентов с полной суммы.

Тюрянинов. Это значит десять тысяч?

Штопнов. Вексельков на девяносто семь тысяч.

Тюрянинов. То есть вы просите десять тысяч?

Штопнов. Никогда! Девять тысяч семьсот.

Тюрянинов. Это вместо пятисот рублей?

Штопнов. Каких?

Тюрянинов. Как - каких? По уговору.

Штопнов. Вот уж не припомню! Совершенно не припомню! Позвольте узнать, он был у 
нас нотариальным или домашним порядком заключен?

Тюрянинов. Ах ты...

Штопнов (возвысив голос). Покорнейше прошу вас вести себя сдержанно и в границах 
человеческого достоинства, иначе я караул закричу.

Тюрянинов (тихо, со злобой). Негодяй! Негодяй!

Штопнов. Ей-богу, вы мне надоели вашей руготней. Что это вы себя прилично 
держать не умеете.

Тюрянинов (прошелся по комнате). Давайте векселя.

Штопнов. А капитал?

Тюрянинов (будто очень взволнованно). Ну, что ж, ну, душите меня, я в ваших 
руках... Вы еще мало просите: просите всю сумму - должен отдать.

Штопнов. Вы моей души не знаете, оттого так и говорите. Я только труд свой ценю 
- мне лишнего не надо. Пожалуйте капитал.

Тюрянинов. Со мной денег всего пятьсот рублей.

Штопнов. Но чековая книжка вон в том карманчике.

Тюрянинов. Ну, скорее, скорее! Нечего разговаривать. (Вырывает чековый листок и 
пишет на письменном столе. Показывает Штопнову.) Видите, десять тысяч. Теперь 
эту бумажку я положу сюда, а вы векселя вот на этот стол - и обменяемся.

Штопнов. Позвольте пожать вашу руку. Вы благороднейший человек, но деловой, и 
вашу осторожность я понимаю. (Идет к столу.)

В это время Тюрянинов быстро прячет чек в карман и берет с письменного стола 
бумажку, которую тщательно и уже спокойно свертывает. Затем поднимает руку, в 
которой держит ее.

Тюрянинов. Так нельзя. Я вам показал. Потрудитесь и вы показать мне векселя.

Штопнов (возвращаясь и стоя на приличном расстоянии). Один!

Тюрянинов, тщательно следит и после каждого кивает головой.

Два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Все?

Тюрянинов. Все. (Поднимая высоко руку.) Кладите на тот стол.

Штопнов с довольным лицом идет и кладет на зеленый стол. Тюрянинов кладет 
бумажку на свой.

Теперь пожалуйте.

Переходят от стола к столу. Тюрянинов кладет векселя в карман и отходит к 
камину.

Штопнов (целуя бумажку). Всю жизнь... Господи! Всю жизнь ждал. Нищенствовал, 
побирался, на чужих хлебах, в чужом тепле. И вот на старости лет не то что 
пустой капитал, а целое богатство... Надо сейчас идти получить... Ведь сейчас 
выдадут... Не наш банк ведь, - вы я знаю, в нашем не держите... Но какой же? 
(Развертывая бумагу.) Но какой же? (Останавливается читает.) "Совет Общества 
покровительства животных просит вас..." Что такое? Какие животные?

Тюрянинов (рассматривая векселя). Животные? Я вижу только одну глупую скотину.

Штопнов (потерявшись, продолжает читать). "Просит вас пожаловать в общее 
собрание, имеющее быть сего..."

Тюрянинов. Вы разве не поедете? Там лучшее общество собирается...

Штопнов. А чек?

Тюрянинов. Что-о? Вы бредить начали?

Штопнов. Он... тут вот... вот тут... лежал... (Обводит пальцем место, где лежала 
бумажка.)

Тюрянинов. Вы давно членом этого общества?

Штопнов (садится прямо на пол). Батюшки, матушки, провели!.. (Бьет себя по 
голове.) Надули... обокрали...

Тюрянинов. Что с вами?

Штопнов. Отдавай! (Вскакивает.) Отдавай назад! Я кричать буду!

Тюрянинов. Пикни еще - я все в огонь брошу.

Штопнов (уцепившись рукою за горло Тюрянинова). Разбойник! Грабитель!

Тюрянинов (одним взмахом отбрасывает его от себя). Цыц! (Замахивается ногой на 
лежащего Штопнова.) Слушай, каналья! Перестань реветь. Что бы ты ни сделал, я 
тебя не боюсь. Если ты пикнешь - сейчас векселя сожгу. Если слово кому-нибудь 
скажешь, я тебя, как родственника, - понимаешь? - родственника и сообщника вора 
Зеленова, укрывателя украденных сумм, передам в распоряжение прокурорского 
надзора. Ах вы штукари! Обобрали банк со своим зятем, да еще скандал чинить...

Штопнов тихо плачет.

Других впутывают... То-то! Ну, опять выть... Людей кликну и за полицией пошлю. 
(Отходит и садится в кресло.)

Штопнов. Это я, значит, за сто рублей и за приглашение в общество 
покровительства животных мужа родной дочери продал. Ах я старый болван, подошва 
истертая, каблук стоптанный... (Подползает к Тюрянинову на коленях.) 
Почтеннейший, достойнейший Иван Александрович! Не умоляю уже о новых кондициях, 
но хотя по старому уговору...

Тюрянинов. Вот уж не припомню. Совершенно не припомню. Позвольте узнать, он у 
нас был нотариальным или домашним порядком заключен?

Штопнов. Глуп! Глуп! Уж так глуп, что ни пером, ни словом не изобразить. Вас, 
этакого орла, переумнить хотел. Ну, и бейте и наказывайте, но пожалейте.

Тюрянинов. Пожалеть? Тебя? Ты вот мужа родной дочери не пожалел. А очень ты 
глуп, это правда. Один вексель зажать надо было, дурова голова!

Штопнов. Истинно гений! Вот уж век живи, век учись.

Тюрянинов. Да, поучиться следует... Есть, милый, вороны, что падаль клюют, есть 
и соколы, что с налету бьют. Ну, пошел вон!

Штопнов. Иван Александрович! Благодетель вы мой! Не обездольте, может быть, еще 
понадоблюсь. Ну, хоть старое-то, старое, четыреста-то рубликов... За что ж это, 
господи? Одно разочарование и за всю преданность никакого утешения. Дети малые, 
жена...

Тюрянинов. Что ты врешь?

Штопнов. Вру, вру, но страдаю и молю о сострадании. Гложет, гложет вот, 
пожалейте... пригожусь, и уж такой молчок - могила!

Тюрянинов. Ну, я человек добрый. Сто рублей ты получил, я их у тебя назад не 
возьму и обещаю: если ты будешь взгляда, свистка моего слушаться, то, когда 
окончится дело, я тебе додам до пятисот рублей.

Штопнов. А теперь ничего не дадите? Заклинаю вас памятью вашей матери, любовью 
дочки его превосходительства.

Тюрянинов. Ты все-таки не круглый дурак.

Штопнов. Никак нет-с.

Тюрянинов. Ну, хорошо. Ты у меня все равно в руках. На, бери четыреста рублей и 
помни: если слово, взгляд - я их у тебя горлом выну.

Штопнов (положив деньги в карман). Мерси боку. Ну-с, теперь я по долгу чести 
скажу вам, что такого ловкого мошенника, как вы, еще свет не видывал.

Тюрянинов. Ах, ты...

Штопнов (у дверей). Нет-с, я это вам в комплимент; вы, пожалуйста, не думайте, 
что я вас обижать хочу. Потому что так дешево человека купить, как вы, еще 
никому не случалось.

Тюрянинов. Ну, перестань молоть, попроси сюда Льва Петровича.

Штопнов. Иду, но от себя одно скажу; я за вами еще девять тысяч двести рублей 
имею и бог даст их получу-с, потому я тоже волк травленый. А пока одна моя 
награда - чистая совесть, каковой у вас и в помине нет. (Уходит.)

Тюрянинов (один). Ну, finita la comedia. Сейчас соберется правление, и, если 
старик не сорвется, все кончится к нашему благополучию. Одна для меня загадка, 
чьих рук это дело? Как это каша такая заварилась?..

Входит Евгения Константиновна.

А!

Евгения Константиновна. Вы здесь? Я думала застать Льва Петровича.

Тюрянинов. А зачем он вам?

Евгения Константиновна. Я думаю, это вас не касается.

Тюрянинов. Меня все касается, Евгения Константиновна. Теперь я тут полный 
хозяин, и мне не только надо повиноваться, но повиноваться рабски, потому что в 
моих руках честь и будущность вашего мужа, а значит, и ваша.

Евгения Константиновна (смерив его насмешливым взглядом). Почему же вы так 
неразрывно связываете эти две будущности?

Тюрянинов. Потому что нелегко быть женой ссыльного.

Евгения Константиновна. Во-первых, это еще одни догадки, а во-вторых, быть зятем 
ссыльного, мужем дочери, отец которой клеймен словом "вор", тоже не очень 
приятно, и потому этого никогда не будет. Я спокойна, mon cher ami. С вашим умом 
я могу быть спокойна.

Тюрянинов (глядя на нее, тихо). Что такое? (Громко.) Вы рассчитали верно. Мне 
приходится во имя этой любви жертвовать многим. (Переходя в очень искренний 
тон.) Евгения Константиновна! Я, как безумный, люблю Лелечку и знаю, что гибель 
отца убьет ее... Надо спасти Льва Петровича во что бы то ни стало. Путем 
нечеловеческих усилий, собрав все, что у меня было, я сколотил до ста тысяч и 
вношу их сейчас же Зеленову в кассу. Все окажется в целости, общественное мнение 
успокоится, честь Льва Петровича будет спасена, невинный не погибнет, и по 
окончании всей этой передряги Льву Петровичу останется его солидное жалованье, 
Лелечке, моей жене, ее имение, а мне - мой труд и моя голова. Простите, иду в 
кассу. (Уходит.)

Евгения Константиновна. Как! Теперь, когда все готово, когда остался один 
толчок, - теперь все это здание рухнет? Ни за что!.. Этому не быть! (Быстро идет 
за Тюряниновым, но он сам возвращается ей навстречу.) Ах!

Тюрянинов (берет ее руку). Что с вами? (Пауза. Тихо смеется.)

Евгения Константиновна (смотрит ему в глаза). Вы - демон. Вы в душе моей 
читаете.

Тюрянинов. Читаю. Букву за буквой, слово за словом.

Евгения Константиновна. Ну что ж, нам нечего играть в жмурки, мы друг друга 
знаем насквозь. Глупо, бессмысленно сделать то, что вы говорили.

Тюрянинов. А все-таки я сделаю.

Евгения Константиновна. Для чего?

Тюрянинов. Чтобы спасти невинного из сетей мстящей влюбленной женщины.

Евгения Константиновна. И я поверю, что вы из-за этих филантропических целей 
бросите целое состояние? Это не похоже на вас.

Тюрянинов. Я человек оригинальный. И потом мы избежим скандала, а свое я получу. 
Лев Петрович человек старых понятий и в делах рутинной чести безупречен. Он 
может погубить человека, но всегда заплатит карточный долг.

Евгения Константиновна (нервно смеясь). Это дьявольский ум, это непогрешимый, 
нечеловеческий расчет. Но все-таки вы ошибаетесь. Сделай вы это - вы все 
потеряете. Из-за меня муж мой пошел на преступление, и я же могу довести его до 
того, что он рассчитается с вами тем средством, на которое он способен; пулей 
себе в лоб. Эти люди платят карточные долги, а если не платят, так стреляются. 
Расплата, конечно, щедрая, но для вас невыгодная.

Тюрянинов (кланяясь). Это уже мое дело.

Евгения Константиновна (почти не помня себя). Вы наживаете во мне страшного 
врага. Вы видите, я беспощадна. Меня с детства швыряла судьба, меня жизнь учила 
не знать сожаления. Я способна ненавидеть так же, как и любить. Я не из тех 
ряженых восковых фигурок, каких вы привыкли встречать. Я иду до конца и не даю 
становиться на моей дороге никому. Поймите это, поймите, что я могу сделать, и 
знайте, что если... (Подходит к нему и говорит в упор.) Если вы разобьете то, 
чему я душу свою отдала, так я поступлю так же с тем, чему вы отдали свою. 
(Хочет идти.)

Тюрянинов. Несколько слов.

Евгения Константиновна. Говорите!

Тюрянинов. Теперь, когда вы выдали мне себя с головой, я вас успокою. Поперек 
вашей дороги я становиться не хочу и, напротив, помогаю вам. Вот в моих руках 
последняя соломинка, за которую мог ухватиться утопающий. Смотрите. (Бросает 
векселя в огонь.) Я свое сделал. Мне пора в правление. Вероятно, все собрались. 
А вы скажите Льву Петровичу, что восемь его смертных приговоров сгорели здесь, в 
той же комнате, где через полчаса осудят другого с полным убеждением в правоте 
своего приговора. Посоветую вам одно: повести дело так, чтобы ваш супруг не 
дрогнул в разгаре сражения. Я боюсь только этого - а все остальное сделано с 
ловкостью фокуса. (Уходит.)

Евгения Константиновна (продолжает смотреть в камин). И пепла незаметно. Все 
кончено.

Входит Застражаев во фраке.

Застражаев. Женни, это ты? Мне Штопнов сказал, что здесь меня ждет Тюрянинов.

Евгения Константиновна. Он сейчас только вышел отсюда.

Застражаев (садится в кресло). Тяжело! Точно давит что-то... какая-то петля вот 
тут... вот тут... стягивается...

Евгения Константиновна (опускаясь на колени, обвивает его шею руками). Здесь?.. 
Я развяжу ее... (Целует его руки.) Пойми меня, я тебя так люблю, как никогда не 
любила. Ты мне стал дорог с тех пор, как я увидела, что ты без колебаний идешь 
на все, по одному моему слову, по моей воле. И каким счастьем я тебе заплачу за 
это...

Застражаев (печально). Женни! Женни! Я не раскаиваюсь и даже не жалею - я для 
тебя себя, дочь готов отдать... Но одна мысль невольно так и ломится в голову.

Евгения Константиновна. Какая?

Застражаев. Зачем эти бури? Если бы ты захотела, каким тихим, священным миром 
была бы полна наша жизнь! Какое было бы безмятежное счастье!

Евгения Константиновна. Я такого не знаю, такого не хочу. Цыганская кровь ли 
говорит во мне, вся ли жизнь моя, полная вечных тревог и порывов, - я не знаю. 
Но с тем, чего хочешь ты, я мириться не могла... И все-таки ты не бойся... Этого 
больше не будет... Мне самой невыносимо то положение, в котором теперь мы все...

Застражаев. Женни! Радость, счастье мое... Оно... Ради бога, ради любви моей... 
ответь мне честно и прямо: потом, когда пройдет все это, ты не будешь меня 
презирать?

Евгения Константиновна. За что?

Застражаев. За то, что я... вор. За то, что я гнусной интригой впотьмах убиваю 
невинного. Да, я это делаю, Женни, сознательно, делаю, и... сам презираю себя.

Евгения Константиновна. Ты делаешь это для меня. Я хотела этого, я довела тебя и 
не презираю, а обожаю тебя. (Горячо, долго целует его.)

Застражаев (поднимается бледный, руки дрожат). За это счастье жизни не жаль, ни 
своей, ни чужой.

Евгения Константиновна (совсем изменив тон, быстро, тихо). Сейчас при мне 
Тюрянинов сжег все твои векселя. Будь только тверд полчаса... Что значит 
полчаса... Да? Будешь? Ты мне обещаешь? Ты не погубишь себя?

Застражаев. Я тебе дорог?

Евгения Константиновна. Милый!

Застражаев. Для тебя, Женни, для тебя я спасу себя.

Входит Ольга Львовна.

Что ты, Лелечка?

Ольга Львовна. Papa, bonjour! Его и тут нет! Ну, скажите на милость, дерзость 
это, что ли? Или я ему уже не нужна? Он получил согласие - и глаз не кажет. 
Изволите ли видеть, все кончено. Он может по два дня видеть меня только 
урывками, напускать на себя какую-то несносную важность и задирать предо мной 
свой глупый нос. Уж не воображает ли он, что мне великая честь называться madame 
Тюря! Скажите, какое удовольствие! Где же он?

Застражаев. Мы должны понимать, что это вы про вашего жениха?

Ольга Львовна. Ну, разумеется... Да что такое вообще делается? Я ничего не 
пойму... Вы все вне себя Ты, papa, ходишь как живой мертвец. Просто, ей-богу, 
пугаешь меня; то из одной, то из другой двери покажешься, прошествуешь мимо и 
провалишься в какую-нибудь третью. Точно этот старый мертвец отец Гамлета, 
которого мы недавно видели на театре. Только и делал, что ходил, всех пугал и 
проваливался. Удивительно благородно. Про maman я уж ничего не говорю: простите 
за сравнение, у меня так иногда моя кошка мечется. Тюря придет, сверкнет глазами 
и покорит. Только от него и слышишь: я серьезно говорю, я убедительно прошу меня 
слушаться... Удивительно интересный дом, я от вас сбегу. Да! Самое главное 
забыла. Тоня - та уж совсем ни на что не похожа. Сейчас была у меня: бледная, 
встревоженная, все чего-то допытывается. Горничная моя вошла, так она даже на 
нее так посмотрела, что та только фыркнула в рукав и почему-то покраснела, точно 
Тоня ее в воровстве уличила. Сейчас только уехала и на прощанье сказала: "Я 
через час опять заеду, и если что-нибудь... ради бога не скрывай... я все 
перенесу..." Ничего, ничегошеньки не понимаю.

Застражаев. Поймешь когда-нибудь. А пока прошу тебя - вели не принимать сегодня 
madame Зеленову. Слышишь?

Ольга Львовна. Слышать-то я слышу, только не сделаю. Уж вы меня извините, я дочь 
покорная, но Тонечку мне очень жаль и... (Всплеснув руками.) Боже мой! Что-
нибудь случилось! Несчастье? С Сергеем Павловичем?

Евгения Константиновна. Лелечка! Ты взрослая уже, умненькая и серьезная 
девушка... я тебе все скажу.

Ольга Львовна (уже встревоженная). Да что же... что? Не мучайте меня...

Евгения Константиновна. Готовилась самая гнусная, самая бесчестная интрига.

Ольга Львовна. Против кого?

Евгения Константиновна. Против моего мужа и твоего отца.

Ольга Львовна. Папа! Милый! Что такое?!

Евгения Константиновна. Зеленов растратил огромную сумму денег. Ты знаешь, как 
добр, как благороден твой отец: он хотел помочь ему, просил его вернуть хотя 
часть, но Зеленов ответил тем, что распустил клевету, будто деньги, чужие деньги 
украл Лев Петрович.

Ольга Львовна. Ты? Ты, папа? Про тебя?

Застражаев. Женни! Зачем? К чему?

Ольга Львовна. Как зачем! Да этому имени нет... это ужасно... Бедный, дорогой 
мой... Так теперь я все поняла... Как всегда добрый, благородный... и как этот 
Зеленов... низкий, неблагородный человек... Тебя, тебя обманывать...

Застражаев. Оля, уйди, уйди ради господа бога!

Ольга Львовна. Папа, а теперь... скажи мне, прошу тебя... теперь все это 
кончено? Да? Тебе нечего бояться? Ты обличил этого гнусного человека? Да скажи 
же мне, успокой меня... Если с тобою случится что-нибудь, я не переживу, 
понимаешь, не переживу...

Евгения Константиновна. Leon, ты слышишь? Успокойся, милая девочка... Опасности 
никакой нет, но... представь, папе жаль Зеленова, этого вора и клеветника... Он 
хочет еще попытаться спасти его...

Ольга Львовна. Узнаю тебя, мой старый папка... Ты все простишь.

Евгения Константиновна. Да, но это прощение грозит его спокойствию, его честному 
имени, его репутации. Ты дочь и имеешь право требовать, чтобы он не ставил на 
карту свою судьбу из-за человека, который заплатил ему черной неблагодарностью 
за все его благодеяния.

Ольга Львовна. Да, и я этого требую. Голубчик мой... ради бога... я не знаю, что 
со мной будет... Да легче мне самой умереть...

Застражаев (нервно, почти со слезами). Не бойся за меня... Уйди, прошу тебя... 
(Тихо отводит ее и целует.)

Ольга Львовна. Я могу быть покойна?

Застражаев. Да... уходи теперь.

Ольга Львовна. Только потом, если с ним случится что-нибудь, не оставь Тоню... 
Она страдает ужасно...

Застражаев. Уходи же.

Ольга Львовна (в дверях). Папочка... в последний раз... для меня, для моей 
жизни, правду мне скажи: ты спокоен за себя?

Застражаев. Да.

Ольга Львовна. Вполне? Вполне?

Застражаев. Вполне. Уходи же.

Ольга Львовна (порывисто кидается к нему и целует его. Со слезами). Знай одно: 
ты можешь убить свою Лелю. (Уходит.)

Евгения Константиновна. Ты слышал?

Застражаев. Женни, Женни! Это средство сильное, но жестокое...

Тюрянинов в дверях слева.

Тюрянинов. Все члены правления съехались! Прибыл и барон Стеффель. (Скрывается 
за дверью.)

Евгения Константиновна. Ну, я ухожу. Я буду с Лелей... (Сильно и нервно.) Да ну 
же, силы, силы больше! (Уходит.)

Застражаев (в сильной борьбе). Да, да, да. Силы!.. силы...

Тюрянинов (опять войдя в комнату). Я попросил их сюда. Вы готовы?

Застражаев. Я на все готов.

Тюрянинов уходит, Застражаев оправляется.
Входят: Беркутский, Блохин, Излецкий, Волорыбин, барон Стеффель и Тюрянинов. 
Здороваются громко. Застражаев предупредительно идет к барону Стеффелю.

Очень рад, барон, видеть вас у себя, хотя и при довольно печальной обстановке. 
Надеюсь, что вы не ограничитесь этим официальным появлением в моей квартире и 
явитесь к нам когда-нибудь запросто; моя жена будет очень рада познакомиться с 
вами.

Стеффель. Благодарю вас. С удовольствием воспользуюсь вашим приглашением. Его 
превосходительство, господин губернатор, послал меня сюда по вашей просьбе.

Застражаев. Да. Здравствуйте, господа. Здравствуйте, Петр Васильевич!.. Иван 
Никитич! Извините меня, что я пригласил вас к себе, а не в банк, но дело мое 
интимное. Общество взволновано - надо его успокоить. Садитесь, господа.

Беркутский. Что, батюшка, дело!.. Вы смотрели "Фатиницу"?

Застражаев. Нет. А что?

Беркутский. О! Вы посмотрите. Эта актриса Римская в гусарском мундире!.. Я 
человек немолодой, а как увидел - еле на кресле усидел.

Застражаев. Да?

Волорыбин. Да-с, баба первый сорт. Надо бы нонича с ней поужинать.

Беркутский. Познакомимся, Сидор Сидорыч, и позовем.

Излецкий. Не поедет!

Волорыбин. Вона! А деньги-то на что?

Все садятся.

Застражаев (стоит). Дело вот в чем. Несколько дней назад вы обратились ко мне с 
заявлением о том, что наш кассир Зеленов был крайне смущен, когда потребовалась 
выдача из кассы двадцати тысяч. Я знаю Зеленова давно и ручался вам за него. 
Между тем господин Симонов своими рассказами взволновал наш город. Волнение это 
может отразиться на делах банка. Вкладчики бросятся с требованием вкладов 
обратно. Ставя общественное дело выше всех своих личных интересов, я, для того 
чтобы заглушить молву, сегодня утром лично ревизовал кассу. К моему стыду, к 
моему позору, лицо, которому я доверял, как самому себе, обмануло меня. Факт 
растраты несомненен. В кассе недостает около ста тысяч. Я считаю своим долгом 
сообщить об этом правлению, дабы вовремя обсудить, как выйти из этого положения. 
(Садится.)

Волорыбин. Вот так фунт!

Излецкий. Послушайте... Как же!.. Ведь... мои... мои деньги тоже...

Волорыбин. Садись ты, чернозем невспаханный.

Беркутский. По-моему, пригласить господина Зеленова для объяснений.

Застражаев. Вы находите это нужным?

Все. Конечно, конечно.

Застражаев звонит. Входит справа слуга.

Застражаев (слуге). Пройдите отсюда в банк и попросите сюда господина Зеленова. 
Слуга. Сергея Павловича?

Застражаев. Да, господина Зеленова.

Слуга уходит.

Волорыбин. Сто тысяч - деньги не велики. С дивиденда смахнем, а сраму больно 
много.

Застражаев. Повторяю вам - я перестаю верить людям.

Волорыбин. Пора, батюшка, извериться. Вам не двадцать пять лет.

Беркутский. Допросим Зеленова, а потом пообсудим.

Стеффель. Что я должен делать?

Застражаев. Вас я попрошу быть свидетелем допроса и нашего решения, затем 
передать обо всем этом его превосходительству.

Стеффель почтительно наклоняет голову. Входит Зеленов.

Зеленов. Что прикажете?

Застражаев (любезно). Садитесь, Сергей Павлович.

Зеленов сел.

Сергей Павлович! Мы здесь хотя и в полном составе правления, но просили вас 
отнестись к нам как к вашим знакомым, почти друзьям, как к людям, которые желают 
вам от всей души... помочь...

Зеленов (удивленно). Мне помочь? В чем?

Застражаев. Да, помочь вам выпутаться из крайне тяжелого, двусмысленного 
положения, в которое вы себя так неосторожно поставили...

Зеленов хочет говорить и даже начинает: "Позвольте, Лев Петрович!.."

Застражаев. Я говорю "неосторожно", потому что не хочу, не могу верить в 
сознательность и умышленность вашего проступка, даже, вернее, преступления...

Зеленов. Что-о? (Встает.)

Тюрянинов. Садитесь, Сергей Павлович. Успокойтесь. Все желают вам только 
хорошего. Мы найдем исход. (Потирая руки.) Мы найдем исход!

Зеленов (садясь). Право, я, господа, решительно не понимаю, о чем речь, Лев 
Петрович... (Значительно.) Я не понимаю, о чем речь.

Тюрянинов (вскользь). Сейчас поймете.

Застражаев. Не хотите понимать, Сергей Павлович. Ну, нечего делать, я буду 
говорить прямее. Я ревизовал сегодня вместе с вами нашу кассу...

Зеленов (почти в упор). И все, что должно там быть, вы нашли в целости.

Застражаев. Нет.

Зеленов. Как - нет?

Застражаев. По моей обязанности я собрал правление и доложил ему, что в кассе не 
хватает девяноста семи тысяч.

Зеленов (озираясь кругом, потерянно). Да... вот что?

Тюрянинов (быстро, вполголоса члену правления, сидящему с ним рядом). Следите за 
ним. Посмотрите, что с ним делается! (Тот кивает головой и шепчет другому.)

Застражаев (мягко). Я знаю вашу жизнь, Сергей Павлович, вашу всегдашнюю 
безупречную службу. Вы увлеклись - я это думаю. Но я уверен, что одной нашей 
общей просьбы довольно, чтобы вы вернули похищенное... Вы не мот, не кутила...

Зеленов поднимается во весь рост.

Так, Сергей Павлович, теперь все ясно. Вы просто вынули вчера эту сумму, взяли 
ее с собой, или вы хотели передать эти деньги в отделение Волжско-Камского 
банка, может быть, по растерянности забыли записать... послали с вашей мамашей в 
Москву, она же, кажется на днях туда поехала и еще не возвращалась. Ну же, ну, 
молодой человек, объясните нам это недоразумение, которое мы все забудем сейчас 
же, и... верните деньги.

Зеленов (медленно). Да! Верните деньги. Это давно пора. Слышите ли? Давно пора, 
Лев Петрович.

Тюрянинов. Что это, шутка или игра слов?

Зеленов. Если это шутка, то шутка довольно гнусная, а какая это игра, я 
предоставляю судить вам всем, господа... Лев Петрович, не заставляйте меня дойти 
до последнего. Я прошу... я требую, чтобы вы сами сказали правлению, которое 
(подчеркнуто) вы собрали, что... словом то, что могу сказать (подчеркнуто) я.

Застражаев (продолжая ту же игру). Позвольте, господа члены правления! Я вам 
отвечаю за то, что тут одно только недоразумение, одна только рассеянность, но 
воровства, растраты нет никакой и что господин Зеленов вернет деньги, которых не 
хватает в кассе.

Беркутский. Мы уверены.

Все. Разумеется... Сергей Павлович... нам, так сказать...

Зеленов. Послушайте, Лев Петрович, всякому терпению есть свои границы, как и 
всякой услужливости. Зачем, зачем вы это делаете? Ведь вы знаете, есть 
положения, при которых можно забыть все: и дружбу, и благодарность, и даже 
уважение... Неужели мне нужно говорить яснее?

Застражаев. Вот об этом-то я и прошу вас, потому что теперь уж я сам ровно 
ничего не понимаю.

Зеленов (угрожающим тоном). Лев Петрович! Не просите об этом.

Тюрянинов (Застражаеву, указывая на Зеленова). Как это прикажете понимать, Лев 
Петрович? Господин Зеленов делает самые прозрачные намеки.

Застражаев. На что? На что?

Зеленов. На что? Да что же это такое? Где же та честь, которой я верил? Я не 
вор, господа правление. Кто взял деньги - если они взяты, слышите, Лев Петрович, 
если они взяты, - кто взял их, можно выяснить так скоро и так ясно, так... Лев 
Петрович... так документально, что всякая тень подозрения против меня станет 
нелепостью... Но... (Глядит на Застражаева.) Но... (Не зная что делать.) Я 
утверждаю, что в кассе все цело, и сам Лев Петрович это подтвердит.

Застражаев. Вы хотите избежать ревизии общей, всего правления с участием 
представителя администрации, что ли? Иначе я не понимаю этого странного 
упорства.

Зеленов. А! Так-то? Я хочу избежать? Я? (Стукнув кулаком по столу.) В последний 
раз вы говорите, что в кассе нет этих денег?

Застражаев. Нет.

Зеленов. Нет?! Нет?

Застражаев. Да что вы рехнулись, что ли, со мной так говорить? Я заявил и 
повторяю, что этих девяноста семи тысяч нет.

Зеленов. Так есть ваши векселя на эту самую сумму.

Застражаев. Что-о? Что вы смели сказать?

Зеленов. Что вы брали эти деньги у меня то лаской, то мольбой, то угрозой, что 
вы вашей честью клялись мне в критический момент выручить векселя, которые вы 
мне давали, именьем вашей дочери, что не дальше как вчера вы со слезами умоляли 
меня держаться из последних сил, пока не все погибнет. Я теряю место, я теряю 
мой кусок хлеба, я в Сибирь иду за то, что положился на ваше слово!

Застражаев. Негодяй!

Зеленов порывисто делает несколько шагов к нему.

Господа правление, защитите меня, старика, от этой тяжкой обиды. Я пятьдесят лет 
чистых и безупречных имею за собой. Я пятна на себя не накладывал... Неужели я 
должен оправдываться? Защитите меня, господа правление, пожалейте мою седую 
голову, не давайте меня на поругание мальчишке.

Все. Это ложь... Быть этого не может... где векселя? Векселя покажите...

Зеленов. А! Комедиант! Я принесу твои векселя, и, может быть, опустится от стыда 
твоя седая голова. (Убегает налево.)

Тюрянинов (быстро). Послать за полицией и дать знать прокурору.

Входит слуга.

Потрудитесь немедленно съездить в окружной суд и передать этот пакет по адресу. 
Да сторожам банка велеть никого...

Слуга уходит.

Я боюсь, не сбежал бы этот господин. Надо лично принять меры... Вероятнее всего, 
эти мифические векселя - одно средство удрать без оглядки.

Крик Зеленова за сценой. Общее движение. Входит бледный, едва держась на ногах, 
Зеленов. Общая тишина, он медленно обводит всех помутившимся взглядом.

Зеленов. Украли! Украли! Слышите, украли... Но это не вы, не вы сделали, Лев 
Петрович, не вы... (Бессильно опускается на стуле у дверей.)

Тюрянинов (членам правления). Господа, кажется, все ясно?.. Полицию!..

Зеленов. К чему полиция? Я не убегу. Что ж это, зачем еще полиция?.. Вот что... 
Лев Петрович! Вы... я ведь это знаю... вы честный человек... Ну, вот я на колени 
стану... видите, на коленях я... спасите вы меня... Жизнью вашей дочери, всем 
дорогим и священным заклинаю вас, ноги ваши целую - спасите меня, - скажите 
правду! Вы деньги взяли! Да? Слушайте господа, слушайте, он сейчас все скажет. Я 
знаю его... Скажите же одно слово, слово спасения моего.

Застражаев. Встаньте, Зеленов. Я вас спасти не могу.

Зеленов (на коленях, но озлобляясь все больше). Как же не можете?.. Как же не 
можете?.. Ведь чести хватало у меня деньги чужие вымозживать? Чести хватило свои 
векселя выкрадывать? Хватает чести губить, душить меня? Так что же, один-то раз 
правду сказать... Ага! Труднее небось, труднее!.. (Переменив тон на умоляющий.) 
Лев Петрович! Вы ведь деньги у меня взяли!

Застражаев. Вы с ума сошли!

Зеленов (вскочив, в страшной ярости). Подлец!

Тюрянинов (схватив стул). Эй, вор! Я убью тебя как собаку!

Зеленов. А! Бейте, проклятые! Честь мою затоптали, счастье отняли... что же о 
жизни жалеть! Разбой здесь! Денной разбой! Здесь крадут и убивают! Здесь, 
законом прикрывшись, людей губят... Я на улице, на площади кричать стану, я 
народ соберу... (Отчаянно кидаясь к окну.) Да где же вы, честные люди? Где же 
вы? (Вышибает стекло и кричит задыхаясь.) Посмотрите сюда! Здесь стая воронов 
живого человека клюет! (Падает без чувств у окна.)

Занавес



ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Действие происходит у Застражаевых. Обстановка и декорация третьего действия.
Евгения Константиновна одна, ходит по сцене, часто подходит к средней двери и 
прислушивается направо. Справа входит доктор.

Евгения Константиновна. А! Федор Федорович! Ну, что? Говорите скорее!

Доктор. Я почти убежден в том, что господин Зеленов перед обмороком испытал 
необыкновенно сильное потрясение.

Евгения Константиновна. Это все, что вы придумали за два часа?

Доктор (удивлен ее тону). А?

Евгения Константиновна. Я говорю, вы, доктор, умнее ничего не придумали?

Доктор. А разве это глупо?

Евгения Константиновна. Человек час целый лежит в глубоком обмороке, а вы 
философски рассуждаете, что он испытал потрясение.

Доктор. Да, это правда. Вы правы, как мне это раньше в голову не пришло?

Евгения Константиновна. Он очнулся?

Доктор. Нет, то есть обморок его оставил. Но он в бреду. Бормочет все.

Евгения Константиновна. О чем же он бредит?

Доктор. Мм... украли, говорит... хищники... там, там, говорит... Тоня, Тоня... 
Мм... разбитое стекло, говорит. Я ничего не понимаю.

Евгения Константиновна. Есть опасность?

Доктор. Видите ли, Евгения Константиновна...

Евгения Константиновна. Ну, говорите скорее, пожалуйста.

Доктор. Мне надо знать, не страдал ли он каким-нибудь хроническим недугом? Ведь 
он кассир?

Евгения Константиновна. Да.

Доктор. А по моим наблюдениям, все кассиры страдают ожирением сердца. Так уж я 
его и лечить буду от ожирения сердца.

Евгения Константиновна. А может быть, он никогда этим не страдал?

Доктор. Мм... все равно. Пускай полечится.

Евгения Константиновна. Не собрать ли консилиум?

Доктор. На что это?

Евгения Константиновна. Что же нам делать?

Доктор. Что делать? Вот что я вам посоветую. Мм... ничего не делать. Мм... меня 
во всем этом интересуют, знаете ли, нравственные причины... Я, милейшая Евгения 
Константиновна, отношусь к делу, как художник. Я вижу здесь драму.

Евгения Константиновна. Федор Федорович! Это невозможно. Вы способны истерзать 
человека.

Доктор. Нет, позвольте. Вы обратите внимание на мать господина Зеленова. Она 
непременно с ума сойдет.

Евгения Константиновна. Да бог с нею, с матерью! Он-то, он?

Доктор. Он? Нет, он с ума не сойдет.

Евгения Константиновна. Да ведь он может умереть?

Доктор. Может, конечно.

Евгения Константиновна. Так что же делать?

Доктор. Ох, как вы кричите! Вы нездоровы. Позвольте ваш пульс.

Евгения Константиновна. Отстаньте от меня. Вы меня бесите.

Доктор. Ну, не сердитесь, не сердитесь. Я сейчас пойду и еще раз исследую его, 
тогда я вам скажу, что надо делать.

Евгения Константиновна. Что же вы два часа исследовали?

Доктор. Откуда же я знал, что вы это так близко принимаете к сердцу? Я думал, он 
так себе...

Евгения Константиновна. Вы должны всех лечить одинаково старательно.

Доктор. Ну, вот еще! Жирно будет. Притом же, если он действительно мошенник, то 
я не могу лечить его с таким же усердием, как честного человека. Мне совесть не 
позволит.

Евгения Константиновна. Честный он или нет, а пока он для вас только человек. 
Извольте идти сейчас же туда и относиться к нему так же, как бы вы относились ко 
мне.

Доктор. Хорошо, хорошо. Я почти убежден, что вы сегодня расстроены...

Евгения Константиновна. Пойдете или нет?

Доктор. Иду, иду! О дамы, дамы! Какой вы горячий и легкомысленный народ! Иду, 
иду! (Уходит.)

Евгения Константиновна. Возмутительный человек! Город - нечего сказать! 
Губернский город! Доктора порядочного нет! Боже! С каким бы наслаждением я сама 
пошла бы туда, ухаживала бы за ним, окружила бы его заботливостью и такими 
ласками, о которых ни жена, ни мать его и не слыхали. Силою своей любви я 
подняла бы его и снова сделала бы счастливым...

Входит оттуда же Антонина Трофимовна.

Что вы? Зачем вы?

Антонина Трофимовна. Напрасно вы так испугались. Я прошу у вас позволения 
распорядиться прислугой: Сережу надо перевезти домой или... в тюремную больницу.

Евгения Константиновна. В тюремную больницу? Ему очень дурно? Да? (Хочет идти 
туда.)

Антонина Трофимовна (удерживает ее). Стойте! Куда вы?

Евгения Константиновна. К нему.

Антонина Трофимовна. Зачем?

Евгения Константиновна. Зачем, зачем... я не знаю.

Антонина Трофимовна. Не думаете ли вы своим присутствием доставить ему 
удовольствие? Вы жестоко ошибаетесь. Кроме отвращения, он ничего не может питать 
к вам.

Евгения Константиновна. Что? Вы смеете?

Антонина Трофимовна. А разве вы заслуживаете лучшей доли? Вы богаты, по-своему 
счастливы, чего же вам еще! Не все ли вам равно, как Зеленов, вор, будет 
отзываться о вас? Хотя бы даже он не признавал себя вором, а называл бы так... 
вас с вашим супругом.

Евгения Константиновна. Антонина Трофимовна!

Антонина Трофимовна. Евгения Константиновна! (После паузы.) Можете быть покойны: 
никто в мире не поверит ему, кроме меня да матери.

Евгения Константиновна (с иронией). Вы ему верите? Вы? Я вас всегда считала 
комедианткой.

Антонина Трофимовна. Да. Вы не ошиблись. Вообразите. Я долго была 
комедианткой... Хотите знать всю правду? Извольте. Я вышла замуж за Сергея без 
любви.

Евгения Константиновна. Ага!

Антонина Трофимовна. Подождите торжествовать! Я хотела пристроиться. Я считала 
высшим блаженством в мире материальную обеспеченность. Я даже не считала себя 
способной полюбить его. Но когда я узнала его близко, когда увидела, что он 
гигант в сравнении со всеми этими мелкими развратниками, окружающими вас, я 
полюбила его, и любовь, только любовь делает меня счастливой, несмотря на наше 
страшное горе.

Евгения Константиновна. Любовь! Вы смеете говорить об этом чувстве мне?

Антонина Трофимовна. Отчего же не смею?

Евгения Константиновна. О боже! Помоги мне.

Антонина Трофимовна (как бы угадывая). Отчего я не смею говорить вам о своей 
любви к Сергею, вам, которой недоступно это чувство?

Евгения Константиновна. Отчего мне недоступно это чувство? Отчего?.. Оттого, что 
прежде чем вы разглядели этого человека, я знала его и... о господи!.. Ну да, и 
любила его, как вы, мать его, ни одна женщина в мире не могла бы полюбить.

Антонина Трофимовна. А!.. Так вот оно что! Так вот это смущение, которое меня 
поражало всегда! Ну! Что же вы сделали в доказательство вашей любви? Вы спасли 
его?.. Вы защитили его пред мужем? Ведь не верите же вы в ту гнусную клевету, 
которою опутали Сергея. Если вы его знаете, не можете же вы допустить, чтоб он 
растратил чужие деньги.

Евгения Константиновна. Я ничего не знаю. Может быть, не он, а вы это сделали.

Антонина Трофимовна. Да, да... вот что!.. я растратила девяносто семь тысяч, я 
их припрятала. Я, комедиантка, ограбила своего мужа. Я не хочу больше ни слова 
говорить о вашем чувстве. Скажу вам на прощание, что, видно, только трудовая 
жизнь может оставить в душе глубокий и хороший след. Я была комедианткой, но я 
научилась честно зарабатывать свое пропитание, и мне стоило полюбить человека 
для того, чтобы почувствовать ненависть к тем кривляниям, от которых вы, куклы 
фарфоровые, никогда не избавитесь. Я - комедиантка, а моя любовь поведет меня за 
ним в тюрьму, в Сибирь и там будет ободрять его остаться таким же честным, каким 
он был до сих пор, а вы, искренняя женщина, - что вам дала ваша любовь? Силу 
разрушать, давить всех, ради своих эгоистических стремлений, ради комфорта да 
крупных брильянтов. Больше вы ни на что не способны! (Уходит налево.)

Евгения Константиновна. Да! Ты права. И пусть так!.. Пусть моя любовь губит 
всех. Что это со мной?.. Что такое происходит? Где я? И кто я? Жена 
Застражаева?.. Отчего же все мои мысли, все чувства около другого? Добрая я? 
Нет. Разве добрая способна на такую адскую интригу? Злая? Тоже нет. Злая не 
может так ужасно страдать, как страдаю я!.. Что же это со мной?.. Куда мне 
деваться? Бежать! От кого? От самой себя. Не смотреть себе в душу. Не видеть 
этой страшной пропасти. Ведь я падаю, падаю... Удержите меня! Удержите!

Справа входит Застражаев.

Евгения Константиновна (с криком бросается к нему на грудь и вся дрожа шепчет). 
Спасите меня, спасите, спасите!

Застражаев. Женни, Женни! Что с тобой? Люди! Люди!

Вбегает слуга.

Воды! Скорее!

Слуга убегает.

Успокойся, дорогая!

Евгения Константиновна (продолжает шептать). Спасите меня, спасите!

Застражаев. Тише, тише! Божество мое! Успокойся! (Усаживает ее на диван, с 
трудом завладевает ее рукой и сильно сжимает ее пульс.)

Евгения Константиновна (успокаиваясь и ослабевая). Спасите...

Слуга приносит воду.

Застражаев. Выпей, дорогая!.. (Когда она пьет.) Голубка моя!.. Голова горячая. 
(Слуге.) Попроси сюда доктора.

Евгения Константиновна. Нет, не надо. Легче мне.

Слуга берет воду и уходит.

Легче мне... Пройдет сейчас совсем. Мне показалось... (Взглядывает на потолок, 
опять вскрикивает и прижимается к Застражаеву.)

Застражаев. Да что с тобой, родная?

Евгения Константиновна. Сейчас... обрушится... все...

Застражаев. Ничего нет, сердце мое! Это тебе представляется. Ты просто 
расстроена. Тебя бьет лихорадка. Тебе надо лечь, успокоиться. Принять капель... 
Пойдем, я велю тебя уложить.

Евгения Константиновна. Нет, а он там...

Застражаев. Он? Тебя беспокоит, что он здесь под одной кровлей с тобой. Его 
сейчас увезут.

Евгения Константиновна. Увезут? В тюрьму?

Застражаев. Нет, можно будет взять его на поруки. Если разрешат, впрочем...

Евгения Константиновна. Он болен?

Застражаев. Я не был там, не знаю... я не могу войти туда.

Евгения Константиновна. Мне жаль его.

Застражаев. Жаль? А давеча? Ты была очень спокойна и твердо просила меня быть 
смелее. Теперь мне приходится поддерживать тебя, хотя я сам едва на ногах 
держусь. Но ничего!.. Нет таких положений, которые бы нельзя было пережить. Все 
это скоро успокоится, и мы с тобой будем счастливы по-прежнему.

Евгения Константиновна. У меня в ушах звенит его крик... Его мать только что 
приехала тогда из Москвы, ехала домой, мимо нас... я стояла у окна, смотрела на 
улицу. Вдруг слышу звон стекла и этот крик... (Инстинктивно закрывает глаза.) О 
боже!.. Мать соскочила с пролетки, бросилась сюда!

Застражаев встал и нервно прошелся по комнате.

(Спокойнее.) Невольно поверишь в это "нечто", что связывает близких людей каким-
то гальваническим током. Отчего он бросился к окну? Он как будто почувствовал, 
что там, за окном, есть одна честная женщина, для которой он дороже всего в 
мире.

Застражаев. Перестань, Женни. Надо меньше думать об этом. Нам надо развлечься. А 
где Оля?

Евгения Константиновна. Я ее с утра отправила из дома. Она ничего не знает.

Застражаев. И прекрасно. Тсс! Его мать!

Лизавета Фоминична останавливается в дверях. Прическа ее в беспорядке, взгляд 
несколько блуждающий, жесты не тверды, ее левая рука почти в беспрерывном 
движении, словно чего-то ищет. Артистка должна очень избегать пафоса, по крайней 
мере вначале. Напротив, тон почти спокойный, по-видимому. Волнение проявляется 
не в слезах и не в горячности, а в подергивании лица и частом движении рта, да 
иногда в ряде глубоких вздохов. Авторы полагают, что на Лизавету Фоминичну 
катастрофа должна была произвести такое впечатление, что, если бы Зеленов умер, 
ее поразил бы всеобщий паралич.

Лизавета Фоминична. Сейчас уедем. За извозчиком уже послали. Сережа ничего. 
Пришел в себя. Поправится. До суда совсем поднимется и по дорожке... как 
понадобится, туда... пешечком здоровый пойдет. Ничего... справимся... А я - 
мать. Вот красавица-то меня знает, а вы (Застражаеву), вы меня не знаете. Мать я 
Сережина... Один он у меня. Так вот прежде чем уйти... я говорю: пойду, говорю, 
хозяевам скажу спасибо за гост... за гостеприимство... вот язык-то у старухи 
заплетаться стал... Спасибо! (Кланяется обоим.) За все спасибо! Как пригревали 
Сереженьку, ласкали его, за своего человека в доме своем почитали. Меня тоже 
красавица не забывала, прежде еще. Варенье носила. Старуха ей, видно, по сердцу 
пришлась. Спасибо и за... за Сибирь. (Волнуется сильнее и левою рукою нервно 
водит по виску и щеке.) И за то, что по миру нас нищими теперь пустите...

Застражаев. Сударыня!

Лизавета Фоминична. За все, за все спасибо, сокол наш ясный. На благодарности 
ничего не забуду. Как поехала я вчера по улице, подъезжаю к вашим хоромам. Из 
Москвы от сестры торопилась... деньги ей, сто тысяч, возила: спрячь, мол, 
подальше - краденые ведь. Сереженька украл. Так ведь я рассказываю?

Застражаев. Я прошу вас прекратить.

Лизавета Фоминична. Так вот еду, да и думаю. Кабы мой Сереженька знал, что я 
приехала да мимо проезжаю, он бы к окошечку подошел, кивнул бы мне, глазком 
мигнул: рад, мол, что приехала. Только я подумала это - он, гляжу... и... 
подходит он к окошечку... подходит да... (жест, как Зеленов ударил по стеклу, 
выговорить долго не может) вдребезги... да и кричит: "Где вы, честные люди? 
Вороны живого человека..." (Зашаталась.)

Евгения Константиновна быстро подходит к ней на помощь.

(Отстраняясь от нее.) Живого... заклевали... а из рук-то кровь... так и 
льется... Стойте. Не затем еще пришла к вам. А вот тебе, соколу ясному, сказать 
хотела. Замутить хочу тебя, да так замутить, чтобы мои слезы водой показались 
тебе, мое горе, чтоб раем тебе представилось.

Застражаев. Что такое?

Лизавета Фоминична. Любишь ты, говорят, свою голубку больше жизни, так допроси 
ты ее, да хорошенько допроси, зачем она полгода назад ходила ко мне, просиживала 
у меня, у старухи, по три, по четыре часа? Да еще допроси, отчего, как сказал 
Сереженька, что он жениться задумал, с ней дурно сделалось, да потом как рукой 
сняло, и с Сережей уж не прежними приятелями были они? Сережа-то по благородству 
своему ничего не скажет, а ты - допроси... Прощай! Прощай и ты, красавица! 
Спасибо вам. (Отвешивает низкий поклон.) А я уж к нему. (Застражаеву.) А коли 
убить нас захочешь за мою речь, так уж к нам милости прошу. Прощайте! (Уходит.)

Застражаев. Женни! Что же это? О чем она говорила? На что она намекала? Женни! 
Да отвечай же мне! Ведь у меня ад в груди!..

Евгения Константиновна (стояла все время понуря голову, теперь выпрямляется). 
Она правду сказала.

Застражаев. Какую правду?

Евгения Константиновна (спокойно и медленно). Вот уже два года, как я люблю 
Зеленова. Перед его свадьбой я ему это высказала. Он отнесся ко мне с 
негодованием, я начала ему мстить. (Как бы торжественно.) И все, и вся эта 
катастрофа - дело моих рук. Сделать его на всю жизнь несчастным - было моей 
местью.

Застражаев. А я?.. я?.. Меня ты... Ну, говори!

Евгения Константиновна. Вас я обманывала.

Застражаев. Это... это ложь... это неправда... Как! Столько счастья... столько 
упоительного счастья... это вес было... Вздор! Женни! Скажи, что это выдумка. 
Умоляю тебя, скажи, что это выдумка! Солги, но скажи, что это неправда, что ты 
любила меня!

Евгения Константиновна. Никогда... Вы вправе делать со мною, что вам угодно.

Застражаев. Что же это... обманывала, притворялась! Лгала нагло, бессовестно... 
А! Я убью тебя, как.. (С бешенством вскрикивает.)

Входит слуга.

Слуга. Судебный следователь с понятыми.

Застражаев (блестящая мысль). Зови!

Слуга уходит.

Нет я не убью тебя, а опозорю тебя на весь мир, чтобы каждый негодяй, мелкий 
воришка, каждый разбойник считал свое имя чище, достойнее твоего!

Входит судебный следователь.

Застражаев. Прошу вас.

Справа появляется Зеленов, его поддерживает Лизавета Фоминична и Антонина 
Трофимовна. За ними входит доктор. Слева входит Ольга Львовна в шляпе и 
Тюрянинов.

Я приглашал вас для того, чтобы предать в руки правосудия кассира Сергея 
Павловича Зеленова, которого два часа тому назад я в присутствии правления 
обвинял в растрате. Заявляю вам теперь, что я клеветал на господина Зеленова. 
Деньги из банка украл я! Вы слышите, господа, все! Я украл деньги. Когда? 
Сегодня, во время ревизии. Зачем? За тем, чтобы уплатить долги, которые я 
сделал, благодаря вот этой разв... разв... (Схватывается рукой за горло и падает 
замертво.)

Всеобщий ужас. Ольга Львовна бросается к отцу с криками: "Папа! Папа!"

Доктор (склоняется к трупу). Разрыв сердца. Он умер.

Занавес