Публикация подготовлена на основе материала Машинного фонда русского языка

ЦЕПИ
(ПРОШЛОЕ)
ДРАМА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
1888

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Сергей Владимирович Волынцев, помещик, очень богатый, занимается крупными 
операциями хлеба и экспортом, лет 42.
Нюта (Анна Сергеевна), его дочь, 17 лет.
Ольга Николаевна Гаранина, лет 30, живет у него в доме.
Анфиса Андреевна Гаранина, ее мать, богатая помещица, лет 55.
Андрей Андреевич Xворостнев, ее брат, лет 60. Некогда занимал видный пост за 
границей. Одержим подагрой, правая нога в бархатном сапоге.
Вера Андреевна Быкаева, его дочь, лет 28, молодая вдова.
Курчин Евтихий Васильевич, отставной крупный интендантский чиновник, ходит в 
штатском, но в военной фуражке и в шпорах. Склад фигуры и тон военного человека.
Елена Федоровна, его жена, около 30 лет.
Нина Александровна Волынцева, лет 40, красивая, очень изящная женщина. Речь и 
тон быстры и энергичны. Манеры безукоризненны.
Арина Пантелеймоновна Майер, ее мать, лет 60.
Георгий Дмитриевич Пропорьев, лет 45, изящный и самоуверенный тон, спокойствие в 
каждом движении. По всему - человек бывалый.
Лакей Волынцева.
Лакей в гостинице.


Действие происходит в одном из крупных южных приморских городов в наше время. 
Все четыре действия происходят в один день.



ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Большая гостиная, очень изящно и красиво убранная. Смешанная мебель разбросана 
по всей комнате. В глубине итальянское окно, настежь открытое, в которое виден 
большой сад. Две двери, налево и направо от зрителя. Яркий весенний день; часов 
одиннадцать утра.


ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Ольга Николаевна в легком весеннем платье и Hюта в гимназической форме с белым 
передником и белой пелериной входят справа {Справа от зрителя.}.

Ольга Николаевна. Да поспеешь, говорю тебе, поспеешь!

Hюта. Ольга Николаевна, душечка, у нас ровно в двенадцать назначено. Попечитель 
приедет, соберутся все; вдруг опоздаю.

Ольга Николаевна. Сейчас заложат, милая.

Hюта. Отчего вы не хотите ехать со мной? На акт всех родственников пускают, а 
вы... дорогая моя, вы мне ближе всех-всех на свете. Поедемте, Ольга Николаевна! 
Вы скоро так одеваетесь, в пять минут...

Ольга Николаевна. Я не могу, Нюта. Мне нездоровится. Потом я с вашей начальницей 
незнакома.

Нюта. И не нужно. Я скажу, что я с моей... с моей... что вы моя... Да туда всех 
пускают!

Ольга Николаевна. Нет, Нюта, нельзя, нельзя! Ты знаешь, я нигде не бываю... Тебя 
папа отвезет.

Нюта. Ну, нечего делать. А очень жаль... Мне бы так хотелось... чтобы были вы, 
именно вы... Сегодня для меня такой важный день, Ольга Николаевна. Знаете, я 
перед вами скрываться не буду: я этого дня и ждала и боялась.

Ольга Николаевна. Чего же бояться, Нюта?

Нюта. Как вам сказать? Трудно очень... Была я гимназистка как гимназистка, так 
себе, ни рыба ни мясо... (Смеется.) Учащаяся молодежь! А теперь уж - шабаш! В 
жизнь вхожу. Ну и, конечно, страшно.

Ольга Николаевна. Что же страшного-то, вот я и не понимаю.

Нюта. Вы-то, конечно, не поймете. Если б я была такая, как вы... твердая, умная, 
сильная, спокойная... А я... я в себе ни минуты не уверена, хорошо ли, дурно ли 
я делаю. Меня иногда такой вихрь охватит: поднимется что-то с души и пойдут у 
меня мысли за мыслями... Никак я в них не разберусь... (Таинственно.) Иногда мне 
- особенно вот это меня мучает - подвига какого-нибудь хочется, страдания 
какого-нибудь... Вот вы мне о сестрах милосердия рассказывали... А иногда 
думается... куда мне? На что я гожусь? Я веселая, я живая...

Ольга Николаевна. И слава богу, милая девочка.

Нюта. Нет, нет... Вот если бы не мама...

Ольга Николаевна. Что мама?

Нюта. Если бы я была уверена, что мои страхи и всякие такие мысли - вздор... А 
то...

Ольга Николаевна (со страхом). Ну, что же?

Нюта. Все мне думается, как-то она... Я ее как сквозь сон помню... Красивая она 
была... веселая такая... все меня возила кататься... потом уехала... Папа 
говорит, что она живет за границей... Отчего она мне никогда не пишет? Она не 
любит меня... (Внезапно сильно обнимает Ольгу Николаевну.) А вы... меня любите, 
моя Ольга Николаевна?

Ольга Николаевна (горячо). Люблю, моя девочка.

Нюта. А помните, как после отъезда мамы... что мне, лет пять было? Однако я 
хорошо это помню - вы меня встретили с няней... в саду?.. Взяли к себе, а Анфиса 
Андреевна расплакалась и приказала мне ее бабушкой называть... Как потом папа 
меня так часто возил к вам, и долго... лет до десяти, я думаю, а потом вы к нам 
переехали... Помните?..

Ольга Николаевна. Помню.

Hюта. А помните, какой наш дом тогда мрачный, молчаливый, скучный такой был?.. А 
теперь любо какая игрушка! Я бы теперь только на заграницу его и променяла... 
Мне тут каждый уголочек дорог. (Смеясь.) Знаете, до чего? Если мне что-нибудь 
хорошенько обдумать надо, так я иначе не могу, как вон на том кресле, у окна, и 
чтобы в сад смотреть. Чего я тут не передумала, особенно о вас!

Ольга Николаевна. Обо мне?

Hюта. Да. Мне бы одного хотелось... быть такой, как вы... Это очень трудно... А 
я знаю, вам иногда очень тяжело...

Ольга Николаевна. Мне? Нюта, с чего ты это взяла?

Нюта. У вас в глазах иногда такая тяжелая, такая нехорошая тоска... Что мне 
сделать, чтобы этого никогда не было?

Ольга Николаевна. Люби меня всегда, что бы ни случилось, так, как любишь теперь. 
Больше мне ничего не надо.

Нюта (горячо). Всегда, всегда, что бы ни случилось.

Входит Волынцев.


ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ Те же и Волынцев.

Волынцев. Нюточка, едем. Я готов.

Нюта. Едем, папа. Я уж думала, ты никогда не выйдешь... Просила Ольгу Николаевну 
со мной поехать... да она такая несговорчивая. (Целует ее.) Ну, папа, едем.

Входит Анфиса Андреевна.


ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Анфиса Андреевна с узкой и длинной тетрадью в руках, в темном шелковом 
капоте, с массой ключей у пояса.

Анфиса Андреевна. А со мной и проститься не надо!

Hюта. Бабушка, да ведь я уж была у вас.

Анфиса Андреевна (целуя ее). Ну, с богом! Получай свои награды, да и поскорее 
назад. Стой!.. А бала у вас не будет?

Hюта. Нет, у нас не бывает. У начальницы вечером соберемся и попляшем машерка с 
машеркой. Только и всего.

Анфиса Андреевна. Это еще какие машерки?

Hюта. Наши гимназистки - кто за дам, кто за кавалеров.

Анфиса Андреевна (заливаясь громким смехом). Ах, егозы вы, егозы... что 
выдумают...

Hюта. Ну, я исчезаю. Папа, что ж ты?

Волынцев. Сейчас! (Целуя руку Анфисы Андреевны и Ольги Николаевны.) Я завезу 
Нюту, а оттуда заеду к Андрею Андреевичу; через четверть часа мы оба будем и 
решим, как лучше поступить.

Hюта (в дверях нетерпеливо). Ну, папочка, опоздаем!

Волынцев. Едем, детка моя!

Уходят.


ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Анфиса Андреевна и Ольга Николаевна.

Анфиса Андреевна. Зачем это ему вздумалось братца привозить?.. Небось сам вот уж 
две недели глаз не кажет. Чего ж нам-то навязываться?..

Ольга Николаевна. Дядя осторожный человек.

Анфиса Андреевна. Да что мы, зачумленные какие, прости господи, что ли? Чего с 
нами осторожничать? Нет, уж коли ты родственник, так родственником и будь, а не 
хочешь - скатертью дорога! На все четыре стороны! Мы ни в ком не нуждаемся.

Ольга Николаевна. Ну, мама, довольно. Подождем их приезда, тогда все подробно 
обсудим.

Анфиса Андреевна. Знаю я эти подробности. Приедет, лисица старая, пойдет хвостом 
вилять. Да о чем тут толковать? Не обращать никакого внимания, да и все тут!

Ольга Николаевна. Если бы дело шло только о нас с вами, мама, так бы и было. Но 
тут Сергей Владимирович страдает. Ему, по его обширным делам, приходится каждый 
день сталкиваться с разными дрязгами. И это бы ничего. Но для Нюты, мама, для 
Нюты надо найти какой-нибудь исход. Я боюсь каждой минуты, покою не знаю. 
Недавно она возвращалась с экзамена, встретила madame Курчину. Эта госпожа 
подошла к ней, проводила ее до дому и всю дорогу осыпала сожалениями, вздохами, 
вспоминала ее мать, которую она знала где-то в Петербурге или на водах, упрекала 
отца в слабости, а меня... что она про меня говорила, я прямо просила Нюту и не 
рассказывать. Девочка на себя была не похожа. Хорошо, что она успела ко мне 
привязаться и полюбить меня. Ее восстановляют против меня и открыто, и 
анонимными письмами. Стараются поставить меня между ею и отцом... Наконец 
недавно в одном из таких писем прибегли прямо ко лжи, к наглой лжи. Написали, 
будто я была причиной разрыва Сергея Владимировича с ее матерью.

Анфиса Андреевна (очень взволнованная). Ты? Да ты его и в глаза не видала при 
жене. Мы и познакомились-то с ним чуть не год спустя, как она от него убежала...

Ольга Николаевна. Счастье, что Нюта помнит это...

Анфиса Андреевна. Ах, бессовестные люди! Ах... Ведь мне же тогда сообщили эту 
новость, вперегонку захлебываясь, а я и знать не знала, какая это такая госпожа 
Волынцева. Слыхала только фамилию... Мерзавцы!

Ольга Николаевна. Мне до них нет дела. Чем бы они меня ни осыпали, какую бы 
грязь ни пускали в ход, она меня не замарает. Я другого боюсь.

Анфиса Андреевна. Чего еще, Ольгуша?

Ольга Николаевна. Нюта меня пугает... То осыпает меня ласками, просит позволения 
называть меня мамой, то целыми днями молчит, сторонится меня, и вижу я, что ее 
мучает любовь ко мне, точно эту любовь она отнимает у другой, которая одна имеет 
на нее бесспорное право... Это может кончиться ужасно.

Анфиса Андреевна. Что ты... что ты...

Ольга Николаевна. Если я увижу, что мое счастье - причина ее страданий, я 
вынести этого не могу, мама... Я должна буду уехать. Я дорого купила свое право 
любить ее отца, но если случится, чего я боюсь, для меня все будет кончено.

Анфиса Андреевна. Какая ты, Оля, нервная стала... Разве можно от Нюты этакого 
ожидать?..

Ольга Николаевна. Это в ней вырастет против воли.

Анфиса Андреевна (вскипев). Ну, уж это сущая, матушка, ерунда, извини ты меня. 
Философия и фантазия.

Ольга Николаевна. Неужели? Рада я, если это так. Все это дрязги наших друзей, 
знакомых и незнакомых, довели меня до того, что мне бог знает что стало 
мерещиться. Все мое спокойствие ушло куда-то... Надо овладеть собой и стать 
прежней... Что это за тетрадь у вас?

Анфиса Андреевна. А это записи, сколько моего и твоего хлеба отпущено Сергею 
Владимировичу. Проверить надо. Возьми-ка счеты да садись. Нет, матушка, никакого 
лекарства лучше работы. Всякие нервы угомонятся...

Ольга Николаевна (берет счеты). Правда, мамочка. Ну, говорите.

Анфиса Андреевна (надев очки и понюхав из табакерки). Господи, благослови! 
Отпущено семнадцатого апреля Никоном четыреста двадцать четвертей.

Ольга Николаевна. Четыреста двадцать.

Анфиса Андреевна. Отпущено двадцать девятого апреля Никоном триста восемнадцать 
четвертей.

Ольга Николаевна. Триста восемнадцать.

Анфиса Андреевна. Сколько это будет?

Ольга Николаевна (не глядя на счеты). Семьсот тридцать восемь.

Анфиса Андреевна. Нет, ты мне по-пономариному не докладывай. Посмотри на счеты, 
да и скажи.

Ольга Николаевна (улыбаясь). Семьсот... тридцать... восемь...

Анфиса Андреевна. Ну, клади дальше... Отпущено восьмого мая Никоном...

Входят Волынцев и Хворостнев.

А, братец дорогой! Милости просим! Что давненько не жаловали?


ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же, Хворостнев и Волынцев.

Хворостнев (целуя руки дамам). Все проклятая подагра. Просто хоть кричи. 
(Усаживаясь поудобнее.) Э-охо-хо... Ну, как вы поживаете? Ты все, Олечка, 
хорошеешь и молодеешь... Охо-хо...

Анфиса Андреевна. Сразу и наврал. Она последние дни совсем осунулась.

Хворостнев. Ну, ну, я с тобой не расположен спорить... Я не в духе сегодня... 
Где Анна Сергеевна?

Анфиса Андреевна. Анна Сергеевна? Экий ты лощеный, словечка у тебя в простоте не 
скажется. Какая Нюточка Анна Сергеевна для моего брата, коли я ее внучкой зову. 
Нет в тебе этой теплоты, нет, одна дипломатия.

Хворостнев. Ах, сестра, невозможная ты собеседница.

Анфиса Андреевна. Ну, ну... кофе хочешь?

Хворостнев. Только, пожалуйста, слабенького... четверть чашки кофе, остальное 
воды, поменьше сахару и совсем без цикорию.

Анфиса Андреевна (звонит). Ладно. Что ты тут аптеки устраиваешь? Какой все будем 
пить, такой и ты...

Входит лакей.

Подавай-ка, батюшка, кофе.

Лакей уходит.

Xворостнев. Оля, где же Анна Сергеевна?

Ольга Николаевна. Она на акте. Сегодня им дипломы выдают.

Хворостнев. Успешно кончила?

Волынцев (с некоторой гордостью). Второй ученицей.

Хворостнев. Душевно рад и поздравляю.

Лакей вносит четыре чашки на подносе.

Анфиса Андреевна (ему). Андрею Андреевичу как налито?

Лакей. Как всегда приказываете. Жидко-с.

Анфиса Андреевна. Ступай себе.

Лакей уходит.

Xворостнев (отхлебывая из чашки, в которую отсчитал из пузырька несколько 
капель). Ну-с, Сергей Владимирович, о чем вы хотели со мной поговорить?

Волынцев. Дело очень серьезное и важное. Мы с Ольгой Николаевной решили сообщить 
его вам и Анфисе Андреевне и спросить вашего мнения.

Анфиса Андреевна (тревожно). Что еще такое выдумали? Что за семейный совет? 
Случилось что, так говорите прямо.

Волынцев. Нового ничего не случилось... Оставаться здесь совершенно невозможно.

Анфиса Андреевна. Что-о?! Рехнулся ты, миленький?

Волынцев. Невозможно, Анфиса Андреевна. Я не смею далее заставлять и ее и Нюту 
жить здесь. Наших отношений нам не прощают. Никому нет дела, что жена моя 
бросила дочь пятилетним ребенком и едва помнит о ней, но каждый считает себя 
оскорбленным в своих лучших чувствах тем, что Ольга Николаевна смела полюбить 
несвободного человека и стать матерью брошенной девочке. В праве ли я был 
принять эту жертву - другой вопрос, но не принять ее не было сил.

Анфиса Андреевна. Чего ты эти древние истории завел? Зла ты никому не сделал. 
Жены ты от себя не отлучал, сама тебя покинула, бросила дочь сиротой. И Нюта не 
в забросе выросла, а на женских любящих руках, веселая, бодрая, умная. Не привел 
меня бог вас под венец благословить, так уж это мое горе, мое и ничье больше... 
Я его сама господу богу понесу. А все-таки лучше открыто и прямо нести свой 
грех, чем на разные обходы пускаться.

Волынцев. Не все так смотрят, Анфиса Андреевна.

Анфиса Андреевна (сердито, вспыльчиво). А мне что за дело? Я так смотрю. И кто 
иначе смотрит, того для меня и нет совсем. Нет, да и все тут!

Хворостнев. Принципиально ты права, сестра. Но кроме принципов существует целый 
ряд требований, и очень настоятельных, со стороны общества... Пожалуй, отрицай 
их сколько хочешь, но они все-таки существуют и в свою очередь отрицают твои 
принципы.

Анфиса Андреевна. А я по своей совести живу. Да и кто же смеет судить мою дочь, 
коли я, мать, не то что судить, а и жалеть ее не смею? Из нашего роду, батюшка, 
были такие, что за мужьями в Сибирь шли, и такие, что всю жизнь крест несли, а 
мужей не бросали. Нашлась теперь такая, что плюнула на сплетни, пересуды да 
дипломатии всякие, полюбила брошенного хорошего человека, полюбила его дочь, как 
свою родную, да без обманов и прикрышек пришла и сказала матери: люблю, мол, и 
он меня любит; жениться на мне не может, а друг без друга нет нам жизни. 
Простите! Прощаю!

Хворостнев. Сестра, удержи поток красноречия. Не меньше тебя люди смыслят: если 
говорят, что им оставаться нельзя, - значит, лирические и этические тирады не 
помогут. Надо обсудить вопрос всесторонне. Что вас заставило принять это 
решение?

Волынцев. Вы помните скандал, вызванный шагом Ольги Николаевны? Посыпались 
сплетни, мелкие оскорбления, на которые нельзя отвечать, намеки, анонимные 
письма, умышленные колкости.

Анфиса Андреевна. Ну да, дипломатия.

Волынцев (заминая стычку). Я тогда же предлагал уехать отсюда. Она, вы помните, 
отказалась наотрез. Слов ее я никогда не забуду: "Я сделала то, что должна была 
сделать, последствия я предвидела, и бежать они меня не заставят".

Ольга Николаевна. Я и теперь это повторяю.

Волынцев (целуя ее руку). Знаю, милая. Но оставаться теперь - значит самим 
накликать на себя беду.

Хворостнев. Почему?

Волынцев. Успех моих дел создал целую группу, положительно враждебную мне. С 
другой стороны, Ольга Николаевна давно порвала всякие сношения с нашим кругом, 
чтобы избавиться от колкостей и намеков. При наших средствах, при наших 
родственных связях нам этого не прощают. И мне и ей, пожалуй, было бы совершенно 
безразлично, как к нам относится наш местный большой свет, но... Нюта выросла. 
Заставлять ее жить той же обособленной жизнью, какой живем мы, я не имею права; 
ввести ее в общество - значит прямо идти на самые тяжелые последствия. Все наши 
враги - а им и числа нет, вы знаете, - видят теперь в Нюте самое действительное 
орудие против нас. Только этим можно объяснить, что в последнее время затихшая 
было злоба вспыхнула с новою силой. Точно не семь лет, а каких-нибудь семь дней 
прошло с того времени, как Ольга Николаевна, не желая никаких компромиссов, 
открыто переехала ко мне.

Хворостнев. Ну, ну... Я тогда же говорил, что дразнить не надо. Можно было 
это... обойти...

Анфиса Андреевна. Да я бы ее прокляла, кабы она обходить стала!..

Хворостнев (затыкая уши, Волынцеву). Эта почтенная старушка способна ангела 
вывести из себя! Здравая логика ей чужда окончательно! Continuez, je vous en 
prie.

Анфиса Андреевна хочет говорить и только машет руками.

Волынцев. Скандал первых дней обратился теперь в систематическое преследование, 
в какую-то подпольную войну, где средств не разбирают. На имя моей дочери 
получаются анонимные письма, в которых ей советуют бежать из дома для спасения 
репутации. На меня летят доносы к губернатору. На каждом шагу мерзости, гнусные, 
лакейские колкости - словом, неуловимая, общая ненависть, назревшая годами, 
разъяренная нашим презрением. Чем отвечать на это? Можно бороться против 
открытого врага, можно дать пощечину и драться за явное оскорбление, но тут нет 
нападения, тут сплетена целая сеть, которая тем сильнее захлестывает свои петли, 
чем сильнее из нее рвешься. Тут не со львом, не с тигром имеешь дело, а со 
спрутом, мягким, липким, омерзительным, который охватил тебя тысячью своих 
щупальцев, по которому безвредно скользит всякий удар. Бежать надо. Сил больше 
нет!

Хворостнев (после долгого молчания). Ну-с, а как же ваши дела?

Волынцев. Я давно уже подготовляю ликвидацию.

Хворостнев. Ваша жена не склонна дать вам развод, если вы заплатите ей крупную 
сумму?

Волынцев. До сих пор все переговоры не вели ни к чему.

Хворостнев. Вам известны причины ее упорства.

Волынцев. Мне кажется, главная - отвращение к процессу.

Хворостнев (язвительно усмехаясь). Странная щекотливость! Еще вопрос: прибегали 
ли вы к мерам понудительным - например, к отказу выдать ей вид на жительство или 
к угрозе начать против нее процесс?

Волынцев. Этого не хотела Ольга Николаевна.

Хворостнев (вставая). В таком случае уезжайте.

Анфиса Андреевна. "Уезжайте"! Ах, ты безбожник! Да как ты... Тебе все равно, 
весь век свой брюзгой-бобылем прожил. И дома-то у тебя настоящего не было: то ты 
в Японии, то ты в Бразилии, дочь в пансионе - путная вышла, оставшись без матери 
на втором году от рождения, нечего сказать! Так тебе все равно, что я из-за 
ваших тут всяких конференций одна кикиморой останусь. "Уезжайте"! Да кто тебя 
спрашивает?.. Недаром у меня сердце замерло, как я тебя увидала, Талейран ты 
этакий!

Хворостнев (методически, очень язвительно). Во-первых, никакого сердца у тебя не 
замирало, во-вторых, "Талейран" вовсе не браное слово и заряд твой пропал даром. 
Наконец, в-третьих, ты, сестра, удивительно совмещаешь в себе вид довольно 
почтенной особы и микроскопический рассудок птички колибри.

Анфиса Андреевна (желая приискать сравнение поязвительнее). А вы, ваше 
превосходительство, удивительно совмещаете в себе... ядовитость... ядовитость... 
и... (Окончательно рассердившись.) Змей-удав! Вот тебе!

Хворостнев (раздражительно). Ну-с, мы дойдем до апогея.

Анфиса Андреевна. А хоть до самого сената доходи, не испугаешь.

Хворостнев. Легче лбом в стену гвозди вколачивать, чем подействовать на эту 
голову словом убеждения. (Вооружаясь терпением.) Сестра, изощри свое понимание: 
людей травят. Понимаешь? Заведомо травят. Постигла? Проникла сквозь эту твердь? 
(Стучит себе по лбу.)

Анфиса Андреевна. Прошу говорить деликатно!

Хворостнев (мягко). Очень рад, милая, что ты сама об этом просишь. Видишь ли, 
тут середины, любезнейшая...

Анфиса Андреевна. Нечего, батюшка, подъезжать. Милая да любезная, а в голосе 
интрига...

Хворостнев (в высшей степени раздражительно). Ну, матушка, говори одна...

Анфиса Андреевна. Ты от меня единственную дочь оторвать хочешь. Так не быть 
этому! Коли ехать - сама с ними поеду! Что, взял?!

Хворостнев. Народное бедствие! Анфиса Андреевна нас покидает!

Ольга Николаевна. Мама, вы серьезно?

Анфиса Андреевна. Нельзя серьезнее... Не бросите же вы меня ему на съедение. 
Правда твоя, Сергей Владимирович. От этаких людей одно спасение: бежать. Я давно 
говорила.

Ольга Николаевна. Мама, милая, ведь это же вам тяжело. На старости лет новая 
жизнь, новые люди... Я и надеяться не смела... Господи, все вместе и далеко от 
всего этого... Мама, как я счастлива!

Анфиса Андреевна. Где ты, Оля - там и я.

Целуются.

Хворостнев (Волынцеву). Добрая женщина, но как господь обделил! Невозможно 
постигнуть логического течения ее мыслей! А уезжать... (Задумывается.) Уезжать 
настоятельно нужно. Наше общество слишком зло, чтобы простить, и слишком глупо, 
чтобы понять некоторые невольные отступления от общепринятых взглядов. 
Переделать его невозможно, уживаться трудно, оторваться следует. (Подавая руку.) 
С богом! Не забывайте старика... и... (кивает головой на сестру) скудельную 
берегите. (К дамам.) До свидания. (Идет к дверям.)

Анфиса Андреевна. Господин Хворостнев!

Хворостнев. Eh?

Анфиса Андреевна. Что за "э"? Нельзя сказать: "Что прикажете, сестрица?"

Хворостнев усмехается.

Извольте велеть написать от меня доверенность на ваше имя.

Хворостнев. Какого рода?

Анфиса Андреевна. На управление имениями. Да полную... как там пишется? Только в 
начале чтобы стояло не "любезный братец", а "милостивый государь"! Теперь можете 
идти...

Входит Hюта.


ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же и Hюта.

Hюта. Вот и я! А вот и мои трофеи. (Бросает на стол сверток бумаги.) Медальерка! 
Принимаю поздравления! (Здоровается с Хворостневым.)

Хворостнев. Поздравляю от всего сердца, хотя и не сомневался в вашем торжестве.

Hюта. Папочка, голубчик... ты чуть-чуть сейчас дочери не лишился.

Общая тревога.

Анфиса Андреевна. Что?! Господи, как!.. Ах!.. Лошади, что ли, понесли? Вот ты, 
Сергей Владимирович, всегда намудришь! Говорила я тебе, вели моих запрягать, так 
нет - "любит Нюта быструю езду"... Скажите, какая надобность...

Ольга Николаевна тревожно и тихо все время говорила с Нютой.

Нюта. Да нет, бабушка, нет... Я пешком прибежала. Выхожу, вижу - коляски уже 
нет, что ж тут - две улицы перебежать... Хотелось поскорее домой, похвастаться 
поскорее хотелось...

Анфиса Андреевна. И одна побежала! Да как ты посмела?! Вот, Оля, видишь? Видишь? 
Говорила я тебе, не пускай одну... Так нет, что это за парад, с лакеем в 
хвосте... "Нюта не любит, никто не обидит"... Ах, наказание мое эти ваши новые 
порядки!.. Говорила я...

Хворостнев. И очень много говорила. Дай теперь Анне Сергеевне поговорить. Ведь 
всему миру известно, что если не послушаться Анфисы Андреевны, то мор, глад и 
потоп наступят в том же году...

Анфиса Андреевна. Господи, что за ядовитое создание!..

Нюта. Бабушка, вы не сердитесь, милая. Это одна случайность... Я бы и не 
рассказывала, да уж очень любопытно. Перехожу я через улицу, а сама ног под 
собой не слышу - так вот, кажется, кабы крылья, и полетела бы сюда... Вдруг над 
самым ухом: "Берегись! берегись!" Вскинула я глазами - как раз надо мной кучер 
совсем, совсем лошадей осадил... Я взвизгнула, да так и присела от страху. Вижу, 
в коляске дама, красивая такая, кричит кучеру: "Раздавил кого-нибудь!.." Тот 
пробормотал что-то в ответ, щелкнул вожжами да перед самым моим носом, вот как 
вы, бабушка, и пролетел вихрем. А дама эта бросила на меня какой-то 
полупрезрительный взгляд и, как ни в чем не бывало, откинулась назад.

Анфиса Андреевна. Ах, урод этакий!

Нюта. Как - урод! Что вы! Красавица! Не так, как вы, Ольга Николаевна, а совсем 
иначе, важная, гордая такая, - и видно, что все нипочем, лишь бы самой хорошо 
было.

Хворостнев. Что за странность! Никто из наших под это описание не подходит.

Нюта. Наверно, не из наших. У наших таких экипажей нет: лошади с наглазниками, 
без сбруи, одни постромки, кучер в ливрее, и экипаж какой-то этакий... вот так 
высоко... а тут... Ну, я не умею... только удивительный экипаж.

Хворостнев (с любопытством). Кабриоль... C'est une etrangere enfin?

Анфиса Андреевна. Какая же этранжер, коли по-русски говорит. Все-то ты с 
закорючками.

Ольга Николаевна. Да кто бы она ни была, все равно. Ты не испугалась?

Нюта. Вот еще трусиху нашли! Не знаю, что мне даст жизнь впереди, но я ничего не 
боюсь. Чем труднее, тем лучше.

Волынцев. Ну, до борьбы и труда еще тебе далеко. А вот что я тебе сообщу 
сюрпризом: давно ты ко мне все с Рейном да Альпами, с Римом да Венецией 
приставала. Так вот мы скоро надолго и все туда уедем.

Нюта (восторженно). Папа! Голубчик! Да быть этого не может! Неужели... Все 
рассказы... все эти чудные места... наяву... Ах, милый... (Обнимает его.)

Анфиса Андреевна. Вот, вот... Я давно говорила, а ты (брату) все спорил. Куда 
ехать да зачем?.. Давно нам следовало... Я всегда говорила...

Хворостнев (машет руками). Говорила, матушка, говорила!

Нюта. Папа! мы и маму навестим?

Общее смущение.

(Смолкает. Потом очень серьезно.) Для меня сегодняшний день очень важен. Я новую 
жизнь начинаю... Скажите же мне, что все это значит? Отчего я не знаю мамы? Что 
было? И что будет? (Нечаянно взглянув на Ольгу Николаевну и видя, что та вся 
помертвела.) Ольга Николаевна, голубка моя, вы меня поймите: я не верю, не могу 
и не хочу верить тем грязным, тем... бесчестным сплетням, которые я слышу со 
всех сторон. Я верю только вам. Я не могу забыть, кем вы мне были всегда и что 
вы переносите из любви ко мне...

Ольга Николаевна. Нюта... довольно...

Нюта. Нет, выслушайте меня. Сегодня на акте ко мне подошла Вера Андреевна...

Анфиса Андреевна (брату). Хороша у тебя дочка!

Нюта. И только я заметила, что она хочет говорить, я ей присела и ушла. Не смеют 
они ничего про вас, ничего... Так скажите мне, ради бога...

Волынцев. Нюта. (Берет ее за руки.) Веришь ты мне или нет?

Нюта. Папа!

Волынцев. Так знай: если б я мог ответить сейчас, я бы ответил тебе искренно и 
прямо. Но для счастья не только твоего, но и... твоей матери, я этого сделать 
теперь не могу.

Нюта. Она не любит меня?

Волынцев. Она счастлива теперь, можешь быть покойна. Пусть она всегда живет в 
твоей памяти, но ни тревоги, ни тяжелой тоски по ней быть у тебя не должно. Я 
тебе не лгал никогда, и, если я говорю это, ты можешь мне верить, как себе 
самой.

Нюта. Одно еще, папа: я увижу ее?

Волынцев. Когда ты полюбишь и станешь женой любимого человека, он один ответит 
тебе на этот вопрос.

За сценой голоса: "Да помилуйте, сударыня, позвольте доложить!"
Арина Пантелеймоновна за сценой: "Какие доклады, я своя, своя...". Входит. Все 
оборачиваются.



ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Арина Пантелеймоновна, сухощавая, лет шестидесяти старушка, в черном 
шелковом платье, очень изящно сшитом. Волынцев взглянул на нее, вздрогнул и 
отступил.

Арина Пантелеймоновна (направляясь к нему с распростертыми объятиями). Кого я 
вижу! Сереженька!..

Волынцев (быстро, решительно). Пожалуйте ко мне в кабинет.

Арина Пантелеймоновна. А это Анеточка? Голубушка ты моя, выросла как, красавицей 
какой стала! Чай, забыла бабушку-то?

Нюта (взглядывает на отца). Бабушку?..

Арина Пантелеймоновна. Я ведь к тебе от твоей...

Волынцев (сильно). Ни слова! Нюта, иди к себе.

Нюта. Папа...

Волынцев (уводя Нюту почти насильно). Иди к себе! Я тебе приказываю! (Уходит с 
нею.)

За ними Ольга Николаевна.


ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Анфиса Андреевна, Хворостнев и Арина Пантелеймоновна.

Анфиса Андреевна (брату). Что это за ведьма такая?

Хворостнев. Я так полагаю, что это бабушка его дочери и мать его жены.

Анфиса Андреевна. Ах! (Подходит к ней, решительно.) Вы зачем приехали?

Хворостнев делает отчаянные жесты.

Арина Пантелеймоновна. Я к моему зятю.

Анфиса Андреевна. А если ваш зять вас видеть не желает? А? Скажите! Если он не 
желает?

Арина Пантелеймоновна. Об этом мы с ним и поговорим. А вы кто же, 
домоправительница здесь будете?

Хворостнев. Дождалась!

Анфиса Андреевна (страшно вскипев). Что?! Я домоправительница? Я - Гаранина, 
сударыня моя, Анфиса Андреевна Гаранина...

Арина Пантелеймоновна (спокойно). Что ж из этого? У каждого человека своя 
фамилия.

Анфиса Андреевна. Да что ж это такое, Андрей Андреевич?

Xворостнев (вполголоса). Замолчи ты! Как тебе не стыдно связываться! (Громко 
Арине Пантелеймоновне.) Извините, сударыня...

Анфиса Андреевна. Как! ты же у нее извинения просишь?

Хворостнев (рассердясь). Фу ты, боже мой, что за голова!

Арина Пантелеймоновна. Я по ключам да по одеянию так рассудила, а может, вы 
владетельная особа. Кто ж с первого взгляда разберет! Опять же и то я слыхала, 
что дамы нашего круга так на гостей не напущаются...

Анфиса Андреевна. Незваный гость хуже татарина!

Арина Пантелеймоновна. По какому это праву вы так себе позволяете со мной 
говорить?

Анфиса Андреевна. По тому праву, что моя дочь здесь госпожа и хозяйка... Это ее 
дом и больше ничей.

Хворостнев. Молчи ты, сумасшедшая!..

Арина Пантелеймоновна. Так, так, так... Извините! Ведь этакая я дура набитая... 
Так эта молодая девица... А вы (Хворостневу), значит, их папенька будете?

Хворостнев презрительно пожимает плечами и отворачивается.

Действительно, семейство почтенное.

Анфиса Андреевна. Эй, кто тут?

Хворостнев (тихо ей). Ради бога, раз в жизни, послушайся голоса здравого 
рассудка... Я поеду сам к ее дочери... тут нужно умно и с толком действовать, 
иначе все пропало!

Волынцев быстро входит.



ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Те же и Волынцев.


Волынцев. Говорите скорее, что вам нужно от меня?

Арина Пантелеймоновна. Как это ты, Сереженька, меня встречаешь? Ведь я, чай, 
тебе не чужая...

Волынцев. Что вам угодно?

Арина Пантелеймоновна. Да как что? Коли - у тебя сердце окаменело, так не все же 
такие. Я внучку мою поглядеть приехала.

Анфиса Андреевна. Вашу внучку? Вашу?

Волынцев (Анфисе Андреевне). Ради бога...

Анфиса Андреевна (почти с ненавистью). Ее внучка!

Волынцев. Скажете вы мне или нет, зачем вы пожаловали?

Арина Пантелеймоновна. Скажу, Сереженька, скажу. Ниночка, жена твоя, тебя видеть 
желает.

Волынцев. Она здесь?

Арина Пантелеймоновна. Мы вчера с утренним поездом прибыли и остановились в 
гостинице "Лондон". Я не утерпела, заместо письма сама напросилась к тебе 
понаведаться, и вот как ты меня принимаешь!

Волынцев. Я буду у Нины Александровны сегодня же.

Арина Пантелеймоновна. Ах, кабы послал господь вам опять мир да любовь, утешил 
бы мое материнское сердце! Забыли бы старое... кто богу не грешен, и промеж мужа 
и жены становиться никто не может. Конечно, в нашем кругу не всегда 
соблюдается... да лишь бы тихо, да без шуму...

Волынцев. Ну, довольно...

Арина Пантелеймоновна. Я, Сереженька, на твои покрики смирением тебе отвечаю, 
потому что ты не виноват, а другие, которые... Ну да наши с Ниночкой слезы 
господь не забудет и за все воздаст. И - ах, ах, ах... Анеточку бы повидать, да 
небось не пустите... Так передайте ей мое и материнское благословение. (Уходит и 
оборачивается в дверях.) Только ты, Сереженька, приезжай, а то большие 
неприятности наживешь. (Уходит.)

Волынцев (опускаясь в кресло). Анфиса Андреевна, пожалуйста пройдите к Нюте... 
побудьте с ней... бедная девочка на себя не похожа... А Ольгу Николаевну 
попросите сюда...

Анфиса Андреевна. Изволь, батюшка... Ну, дожили до передряги... Говорила я: 
давно надо было уехать. (Уходит.)

Хворостнев. Ecoutez, cher, ami. У меня есть план. Я сам берусь за ваше дело. Тут 
надо действовать тонко и умно, а вы все, простите меня... все люди темперамента, 
а не холодного рассудка... Мудрость змия - вот что необходимо, а уж это моя 
специальность... Adieu. (Уходит.)

Входит Ольга Николаевна.


ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Ольга Николаевна и Волынцев.

Ольга Николаевна (подходит сзади и целует его в голову). Что, милый?

Волынцев. А, Оля... ты?.. сядь, голубка моя... Что я хотел сказать? Да... Как 
Нюта?

Ольга Николаевна. Она там... у себя...

Волынцев. Очень взволнована?

Ольга Николаевна (помолчав). Очень.

Молчание.

Волынцев. Что тут делать? Я решительно теряюсь.

Ольга Николаевна. А я так почти рада, что кончилось это неопределенное 
положение. Кому-нибудь из нас придется уступить: или ей, или мне.

Волынцев. Как тебе? Оля, что ты?

Ольга Николаевна. Придется.

Волынцев (встает, ударив кулаком по столу.) Ни за что на свете! Ты с ума 
сошла!.. Кто она для меня? Жена? Нет, если даже судить по закону. Не пять, а 
двенадцать лет она таскает мое имя по разным притонам. Мать она моей дочери? 
Оля, ты половины не знаешь. Трех лет Нюте не было, когда Нина Александровна, 
нарядив ее как куклу, завитую и напомаженную, таскала всюду с собой, как любимую 
собачонку, а дома в одном из своих истерических припадков толкала, чуть не била 
ребенка, говоря, что она не выносит ласк и смеха дочери противного ей человека. 
Все это я узнал уже потом, когда узнал и о своем позоре... Что я вынес, Оля, что 
я вынес...

Ольга Николаевна. Милый...

Волынцев. И теперь она является сюда... Зачем? Что ей нужно? Не денег - она 
знает, что я ей все отдам, все, до последней полушки, лишь бы она согласилась 
дать мне свободу. Тут одна из ее вечных комедий... Эта женщина играет всю жизнь 
собой и другими, своей и чужой честью, своим и чужим счастьем. Без этой игры она 
не живет. Она прослышала про наши отношения, знает, что Нюта выросла, и вот 
проснулась в ней эта проклятая потребность волнений, драмы, сильных ощущений, 
всего того, чем она изломала мою жизнь... Ох, знаю я ее, издалека вижу, что у 
нее в голове и в сердце. Так слушай же меня: я добр, я мягок... но если я увижу, 
что нужно будет убить ее, я убью... Я не отдам ей ни тебя, ни Нюты... Довольно с 
нее и того, что она уже сделала... Прощай... Я еду к ней.

Ольга Николаевна. Постой... Не нам решать это дело.

Волынцев. Кому же?

Ольга Николаевна. Нюте.

Волынцев. Что?! Почему?

Ольга Николаевна. Потому что в ней ее сила и опора. Потому что в ней... моя 
гибель. Она вправе сказать, что лучше бы место ее матери было пусто, чем занято 
другой, самой заботливой, самой любящей женщиной... Я... ты знаешь... я маме 
прямо сказала, что люблю тебя, что твоя я... Я в душе чувствовала свою правду, 
потому что в любви правда... и я ничьего суда не боялась... Но Нюта одна вправе 
меня осуждать... и осудить!.. (Проговорив все со страшным усилием, задыхаясь, 
опускается в кресло.)

Волынцев стоит неподвижно, закрыв глаза рукой.

Занавес



ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Богатый парадный будуар в одном из лучших hotel'ей. Три двери: правая в спальню 
Нины Александровны, левая в столовую, средняя, широкая стеклянная, выходит на 
балкон, уставленный цветами. В эту дверь виден сад, в глубине которого стена 
дома. Ковры, ширмы, цветы, бронза, картины, изящная модная мебель.


ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Пропорьев входит щегольски одетый; Арина Пантелеймоновна на сцене, собирается 
идти в правую дверь.

Пропорьев. А! Добродетельная вдовица! Пожаловали? Какие известия?

Арина Пантелеймоновна. Известия, батюшка Георгий Дмитриевич, самые, могу 
сказать, неприятные.

Пропорьев. Собаками травили, что ли?

Арина Пантелеймоновна. Почитай, что так.

Пропорьев. Кто же именно?

Арина Пантелеймоновна. Зятек любезный, да и весь дом. Старуха какая-то так и 
напустилась. У них там целое гнездо развилось: молодая заместо хозяйки, при ней 
маменька да еще какой-то, из себя вроде как штатский генерал, лицом желтый, а 
глаза как мыши, так и бегают. Ну, понятно, как следует благородной даме, я с 
большой гордостью себя аттестовала, да не тут-то было. Чуть я Анеточке об ее 
мамаше заикнулась, Сереженька-то мой, забыв всякое ко мне почтение, как рявкнет, 
дочь услал мигом, а меня, попросту говоря, чуть что не взашей. Тещу-то! Почти 
родную мать! Однако я все их семейные тайны разобрала и Ниночке рассказала.

Пропорьев. А она уехала?

Арина Пантелеймоновна. С визитами к Курчиным и к Быкаевой.

Пропорьев. Отлично. В Петербурге их не видно было, а здесь и такая мелочь 
пригодится. Говорят, они тут тон задают.

Арина Пантелеймоновна. Скажите! А там промеж других гостей и замечать-то их не 
замечали.

Пропорьев. Душа моя, что это за язык такой: "промеж"? Как это вы провязали ваши 
благотворительные скатерти целых двенадцать лет в избранном обществе и все-таки 
не выучились изъясняться без "промеж" да "почитай что так" и тому подобное! Ведь 
вы с вашим покойником Нине положение давали в Петербурге. Ведь мы Карла-
Александра-Марию-Фридриха-Мейера, вашего супруга, фон Мейером окрестили. Легко 
сказать! Пол-Петербурга на его похороны собрали. Ему и во сне не снилось, когда 
он где-то в Усть-Сысольске оркестром дирижировал, чтобы его так хоронили. А 
вы... в двух школах и в одной лечебнице попечительницей были, в пяти комитетах 
членом, а все с вашими "промеж" да "почитай что". Удивительно!

Арина Пантелеймоновна (тоскливо). Ведь слышала уж я все это, слышала! Что ж я 
поделаю! И то всю жизнь, как воды в рот набрамши...

Пропорьев. "Набрамши"... Этакий талант! Ну, я вас не задерживаю. Посижу в 
ресторане... Пришлите сказать, когда Нина вернется!

Арина Пантелеймоновна уходит со словом "хорошо!"

А, вот и она подъехала... Ба, Курчина с ней... а сзади и его 
превосходительство... Экая пристяжка превосходная... Удалиться пока... (Уходит.)

Почти вслед за ним с балкона входят Нина Александровна в богатом, изящном и 
модном платье, под руку с Курчиной, за ними Курчин.


ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Нина Александровна, Елена Федоровна и Курчин.

Нина Александровна. Soyez les beinvenus! Вот и моя палатка, мой походный шатер! 
(Протягивает руку Курчину и целует Елену Федоровну. В двери.) Maman! Venez 
donc... здесь наши... наши, петербургские.

Голос Арины Пантелеймоновны: "Кто такие?"

Нина Александровна (с легким жестом досады). Это секрет... Идите!..

Входит Арина Пантелеймоновна.


ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Арина Пантелеймоновна.

Арина Пантелеймоновна. Боже мой! Ваше превосходительство... Елена Федоровна!.. 
Вот так сюрприз! (Целуется с Курчиной.)

Нина Александровна. Maman, представь, я приезжаю к Елене Федоровне, оказывается 
- весь город говорит уже о появлении какой-то таинственной незнакомки. Описывают 
наружность мою, экипаж мой, лошадей моих. C'est superbe, c'est impayable! Я - 
таинственная незнакомка! Эта роль мне такая новость... Мои друзья не отпустили 
меня одну - и милая Helene жертвует своим днем, чтобы проскучать со мной.

Елена Федоровна. Ах, боже мой! Прожить в этой глуши почти пять лет и после этого 
- встретить вас... Мы вас не выпустим... Видите, какие мы злые? Мы скучаем, 
скучайте и вы с нами...

Курчин. Ну, как я рад видеть вас, Арина Пантелеймоновна. Так и веет нашим милым 
Петербургом, нашим местом свиданий и отдыха от трудов - у вас. Пока наша 
молодежь у ног Нины Александровны, мы, помните, заберемся к вам на половину - 
зеленый стол, князь Сергей Сергеич, наш милейший Георгий Дмитриевич, барон Карл 
Оттонович и я. Нет, здесь совсем не то...

Нина Александровна. Что же здесь? Что вы делаете? Как живете? Есть кружок?

Елена Федоровна. Кружок... пожалуй... но мало... так мало наших... La societe 
est trop melee.

Курчин. И как вы решились бросить Петербург? Неужели можно это сделать 
добровольно?

Нина Александровна. Добровольно? О, нет, нет. Но есть причины, и очень важные.

Курчин. Да?

Нина Александровна. Да. Меня сюда призвали священные обязанности.

Елена Федоровна (с большим интересом). Скажите!

Курчин. Обязанности?

Нина Александровна. Да. Здесь живет мой муж и моя дочь...

Курчин. Ваш муж... Позвольте... да, да... Волынцев?..

Елена Федоровна. Ах боже мой, чему ты изумляешься? Кто ж этого не знает? (Нине 
Александровне.) И он вас вытребовал сюда? Да? Ведь у этих противных мужей все 
права... Я не курсистка, но в этом случае я за равноправность... Представьте 
себе, он (указывает на мужа) говорит, что муж имеет право водворить жену.

Курчин. В лучшем виде.

Елена Федоровна. Но ваш муж этого не сделал?.. "Водворить"! Как это грубо!

Нина Александровна. Насколько муж мой желает меня видеть, можно судить по тому, 
что я остановилась в гостинице, тогда как у него в доме, рядом с моей дочерью, 
живет...

Елена Федоровна (с продолжительным стоном). Ах, не продолжайте! C'est la bete 
noire всего нашего общества... на глазах всех нас... рядом с молодой девушкой... 
un liaison illegitime... 

Курчин. Ах, это возмутительно! Сам губернатор обратил внимание... О, будь я на 
его месте, в двадцать четыре часа - и весь разговор...

Нина Александровна. Я давно умоляла мужа вернуть мне мою дочь... и бог с ним... 
Ну, что ж делать, мы не сошлись... Я не хочу его винить, бог с ним. (Со 
вздохом). Я его давно простила! Я была бы даже готова подчиниться моему долгу, 
вернуться к нему и перенести все, что богу угодно было бы мне послать, но он не 
хотел, он предпочитал на свободе... Нет, нет, я не хочу его осуждать. Dieu me 
garde!.

Елена Федоровна. Вы - ангел! Ангел - и больше ничего.

Нина Александровна. Но когда я узнала, что около моей дочери какая-то 
интриганка, что она, моя Annette, под ее влиянием... О! тогда я бросила все и 
приехала сюда заявить мои права...

Елена Федоровна. Мы все за вас. Это такая женщина... Она нас всех 
скандализирует... Знаете, ведь эта... я уж не знаю как ее назвать... эта дама... 
эта девица... она хорошего круга... elle est riche enfin, et bien nee. Ах, это 
такой ужас... потом такая гордость... чванство... какое-то холодное презрение к 
общественному мнению... (Увлекаясь.) Мы все потребуем... да, потребуем...

Арина Пантелеймоновна. Нет, вы поймите, что я должна чувствовать? Уж вы лучше 
при мне не говорите... Внучка моя... я ее видела сегодня... мельком... приехала 
к нему, к Сергею Владимировичу, и какой прием для благородной дамы, родной тещи, 
почти матери? Можете себе представить: еле ноги увол... (Со страхом смотрит на 
Нину Александровну.) Я уж пойду... (Плача.) Я очень расстроена, аж коленки 
трясутся... я пойду!.. (Уходит со слезами.)


ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же без Арины Пантелеймоновны, потом Пропорьев.

Нина Александровна. Как я благодарна вам за ваше участие. Я ехала сюда, и у меня 
сердце сжималось. Что я могу одна? Кто за меня заступится?.. Кто может мне 
спасти мою дочь?..

Курчины (оба). Мы и все наши.

Входит Пропорьев.

Пропорьев. И я!

Курчин. Кого я вижу! Георгий Дмитриевич!

Пропорьев (целуя руки у дам). Точно какая-то сила меня влекла и недаром - этой 
очаровательной встречи я не ожидал. Подождите, ваше превосходительство, дайте 
сперва наглядеться на вашу супругу.

Елена Федоровна. Ах, боже мой! Наш лев с седой гривой! И вы не сказали, злая.

Пропорьев. Да-с, грива уже поседела, поседела! Одно сердце по-прежнему бьется, 
горячо и молодо. Ну, ваше превосходительство, теперь я ваш.

Курчин (обнимая его). Как я рад! Как я рад! Мы сегодня же сразимся! Я настою на 
partie fix. Вы к нам служить?

Пропорьев. Нет, ваше превосходительство, я, как Дон-Кихот, готов вступиться 
везде за правду, готов, скажу прямо, все силы положить, если нужна моя помощь 
делу действительно святому, но служить... нет. Я слишком ценю свободу и лень!

Нина Александровна. Ах, если бы вы знали, какое сердце у Георгия Дмитриевича. 
Когда я обратилась к нему, одна, беспомощная, и рассказала ему, что я должна 
сделать... знаете ли, что он ответил?..

Пропорьев. Но к чему это?

Нина Александровна. Он сказал просто: я еду за вами... Я еду за вами. И больше 
ничего...

Елена Федоровна. Ничего? Как это благородно!

Курчин. Это по-нашему. Вашу руку! Все для женщин.

Пропорьев. Прибавьте - для самых жестоких женщин.

Нина Александровна (строго). Георгий Дмитриевич! Я вас просила!

Пропорьев (тоном досады, смешанной с уважением) - Эх, Нина Александровна, не 
всегда смолчишь. Всему есть мера. Положим, вы сумели стать выше страстей и 
подчинить каждое биение вашего сердца чувству долга, но ведь мы люди, мы можем 
любить и не в силах иногда...

Нина Александровна. Довольно, довольно!

Пропорьев. И вот моя судьба целых десять лет.

Курчин (смеясь,). Все то же, все то же! Что ж делать, mon cher, такие женщины, 
как Нина Александровна... Им место на Олимпе, и посланы они нам, бедным 
смертным, на одно мучение...

Елена Федоровна. Зато есть Гаранины, которые вас утешают.

Нина Александровна. Кто?

Елена Федоровна. Это она!

Нина Александровна болезненно вздрагивает.

Courage, mon ange!.. (Тихо.) Вы еще любите вашего мужа?

Нина Александровна (поникнув головой). К несчастью!

Входит лакей.

Лакей. Госпожа Быкаева и господин Хворостнев.

Нина Александровна. Проси!



ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и Быкаева, в черном шелковом щегольском костюме, и Хворостнев.

Быкаева. Bonjour, cher Nina. Я отказалась от двух бесед, чтобы поспешить к вам.

Целуются, испуская легкие восклицания удовольствия.

Елена Федоровна! General! (Нине Александровне.) Mon pere... Андрей Андреевич 
Хворостнев.

Нина Александровна (протягивая руку). Enchantee!

Хворостнев. Madame! (Почтительно жмет руку. Всем кланяется.)

Нина Александровна (знакомя). Георгий Дмитриевич Пропорьев.

Хворостнев (пожимая руку). Хворостнев. (Садится.)

Быкаева. Я думала, что вы одна, дорогая Нина. Я испытала на себе, что значит 
попасть в город, где нет того общества, к которому привыкла. Если бы я не 
отдалась нашему святому делу, я сошла бы с ума. Но теперь труд и молитва дают 
мне силы... И papa просил меня представить его вам. Он так много слышал про ваш 
изящный салон в Петербурге...

Хворостнев. Но ни разу не имел случая удостоиться чести его посетить.

Нина Александровна. Вероятно, от недостатка желания, потому что двери моего дома 
всегда были бы открыты отцу моего друга.

Хворостнев (кланяясь). Я буду навязчив и приму это за приглашение. Я собираюсь в 
Петербург через месяц.

Нина Александровна. Я вряд ли вернусь туда так скоро... да и когда-нибудь.

Хворостнев (невозмутимо). Неужели вы изберете вашей резиденцией наше захолустье?

Нина Александровна (улыбаясь). Мои друзья так добры ко мне... одно это могло бы 
меня заставить остаться здесь. Но, кроме этого, есть и другие, тяжелые причины.

Елена Федоровна. Андрей Андреевич, вы должны присоединиться к нам. Непременно.

Хворостнев. Вы знаете, что я всегда ваш горячий прозелит.

Быкаевa. Papa, это в вас говорит человек или дипломат?

Хворостнев. Ты должна знать лучше других, что и тот и другой у меня шли всегда 
рука об руку.

Курчин. Это тот мирный слог, который двигает войска!

Хворостнев (улыбаясь). Против меня коалиция? Нина Александровна, защитите меня 
для начала нашей дружбы.

Нина Александровна. Хорошо. Союз наступательный и оборонительный.

Елена Федоровна. Кажется, Андрей Андреевич предпочтет умыть руки в этом деле по 
многим обстоятельствам, если он их узнает.

Хворостнев (меняя разговор). Зачем вам понадобились мои старые кости, Елена 
Федоровна?

Елена Федоровна. Мы затеваем кампанию - о, успокойтесь! - кампанию, где вы 
нужнее, чем, например, мой муж.

Курчин. Твой муж, по-твоему, никогда и ни на что не нужен. Андрей Андреевич, я 
перехожу на вашу сторону.

Хворостнев (Нине Александровне). Вот и еще союзник!

Быкаевa. Papa, я тоже ваш союзник... Но позвольте мне тогда и отвечать за вас.

Хворостнев. Однако это война амазонок! Кто же этот новый Геркулес, на которого 
вы ополчились?

Быкаева. Я вам скажу, papa, но... я должна знать: могу ли я за вас ручаться?

Хворостнев. Боже, какой серьезный тон! Это выходит из области легкой couserie. Я 
боюсь... я боюсь серьезности.

Елена Федоровна. Другими словами - вы отказываетесь?

Нина Александровна. А наш союз?

Хворостнев. О! он остается в полной силе.

Входит Арина Пантелеймоновна.


ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Те же и Арина Пантелеймоновна.

Нина Александровна. Позвольте вас представить моей maman.

Арина Пантелеймоновна (увидев его, остается без движения). А!!

Хворостнев (невозмутимо). Весьма счастлив.

Арина Пантелеймоновна (совершенно не кстати). Здравствуйте, батюшка!..

Нина Александровна несколько смущена и встревожена.

Елена Федоровна. Но вы подумайте, Андрей Андреевич, что в нашем городе 
совершается возмутительное дело... нет, преступление!

Хворостнев. Ой! Это очень страшно! Надо к полицмейстеру или прокурору. Я насчет 
предупреждения и пресечения слаб. Это дело суда и полиции.

Елена Федоровна. Они ничего не могут сделать. Здесь попраны самые священные 
права.

Хворостнев. О!?

Елена Федоровна. И жертва этого преступления - перед вами.

Хворостнев смотрит на Нину Александровну.

И это делается открыто, на глазах всего нашего общества... Если мы все станем 
это терпеть, скоро не будет разницы между порядочной женщиной и...

Хворостнев (быстро перебивая). Но что же мы можем сделать?

Быкаева. Надо спасти бедную овечку из когтей тигрицы. Вырвать девушку из семьи, 
где отношения по меньшей мере... странны.

Елена Федоровна. Или вернуть ей мать и дать ей семью.

Хворостнев. Но как?.. Я не вижу средств.

Быкаева. Через вас.

Хворостнев. Да?

Быкаева. Да. Papa! Не забудьте, что эта женщина, которая заняла чужое место и 
бравирует этим перед нами, честными женщинами, ваша племянница, а моя cousine, 
par malheur.

Нина Александровна. Позвольте, mesdames... я не хочу, чтобы ее оскорбляли. Она 
молода, она увлеклась... иначе я не могу объяснить ее поступка... (Трогательно 
складывая руки.) В наше тяжелое время, когда все нравственные правила подточены 
в самом корне... мы не имеем права судить... Мне кажется, если ваш papa укажет 
ей все зло, которое она мне сделала, она поймет... и... (с сдержанными 
рыданиями) вернет семью бедной, брошенной матери и жене.

Пропорьев (почти вслух). Какое сердце!

Хворостнев оборачивается и смотрит на него.

Быкаева (целуя Нину Александровну). Calmez-vous, mon ange! Не было примера, 
чтобы в этой юдоли плача и стенаний чаша миновала лучших из нас...

Курчин. Mesdames, я человек пылкий, я, как прекрасно выразился Георгий 
Дмитриевич про себя, я тоже Дон-Кихот... я с ним стреляться буду, если он...

Нина Александровна (с криком). Нет!.. ради бога!.. кровь... из-за меня... 
jamais.

Пропорьев (жмет ему руку). Вы благородный человек, но я вам не уступлю. Если 
нужно будет... я... я... Моя жизнь никому не нужна, а вы нужны не только вашей 
семье, но и всей России... (Рукопожатия.)

Хворостнев (кивая головой). Совершенно верно...

Елена Федоровна. Мы ждем вашего ответа.

Арина Пантелеймоновна (тихо Нине Александровне.) Ниночка, ведь это тот, что у 
мужа...

Нина Александровна (так же). A! Хорошо.

Быкаева. Мы ждем, papa.

Хворостнев. Воодушевление наших очаровательных дам и рыцарская готовность наших 
кавалеров электризирует и мое старое сердце. Но... я затрудняюсь... я 
затрудняюсь... я привык действовать по плану... а теперь я слишком экзальтирован 
сам... я затрудняюсь...

Быкаева. Затрудняетесь? Papa!! Мы требуем вашей помощи во имя нравственности, во 
имя духа... Я имела видение... почти откровение. Мы все сидели за столом - 
мистер Принчис, Софья Федоровна, я и несколько наших прозелиток, - и вдруг меня 
коснулась рука... И я ясно услышала слово: "Спаси"... Я все поняла... и в ту же 
ночь, после молитвы, когда я сидела в созерцании, мне явилось...

Елена Федоровна. И мне несколько раз являлось видение...

Быкаева. Извините, душечка, этого не может быть: к видениям надо готовиться. У 
вас был только обман чувств.

Елена Федоровна. Но все-таки что-то было... Андрей Андреевич, вы не откажете, 
когда мы (складывает ручки) умоляем вас?

Хворостнев. Ну, против этого я устоять не в силах! Я ваш, mesdames! Располагайте 
мной!

Быкаевa. Merci, papa!

Елена Федоровна. Я это знала!

Хворостнев. Но... с одним условием. Я прошу предоставить мне одному поле 
действия. Теперь, с приездом Нины Александровны, отношения слишком обострились. 
Надо опять все ввести in status quo.

Нина Александровна. То есть?

Хворостнев. Вам надо недели на две, на три уехать отсюда.

Нина Александровна. А?!

Хворостнев. Непременно. Иначе все дышит чем-то воинственным, какая-то 
лихорадочная атмосфера борьбы... Это мешает ладить дело... В таких щекотливых 
вопросах система натисков - самая плохая. Ваш приезд - это, выражаясь по-нашему, 
известная форма ультиматума. Надо дать им время, во-первых, свыкнуться с этим 
важным переломом в их жизни, во-вторых, обсудить внимательно мои доводы, mes 
raisons; в-третьих...

Нина Александровна. В-третьих, дать им время уехать, обсудив ваши доводы. 
(Вставая.) Благодарю вас за помощь, но позвольте мне от нее уклониться. Я не 
умею хитрить, и все это для меня слишком сложно. Я вижу одно: вы - мой злейший 
враг.

Хворостнев (потеряв почву). Madame...

Нина Александровна. Мой непримиримый враг. Я в ваших глазах только бессердечная 
интриганка, бросившая мужа и дочь на произвол судьбы. Я женщина, променявшая 
домашний очаг на блеск и роскошь светской столичной жизни. Теперь я своим 
появлением разбиваю счастье людей, вам дорогих и близких. С такой опасной 
женщиной нечего чиниться, но надо ее остерегаться. И вы решились приехать ко мне 
и узнать, насколько я хитра и опасна, чего я требую, что я намерена делать, 
какими средствами я располагаю. Мало того: вы решились воспользоваться моей 
доверчивостью и устранить меня. С другой женщиной вы не решились бы принять на 
себя такой роли, но меня вы слишком мало уважаете и слишком боитесь, чтобы 
действовать прямо.

Хворостнев (смущенный). Но уверяю вас...

Нина Александровна (кротко). Простите, я не должна была говорить так резко. Это 
грубый прием. Но не забудьте, я теперь не светская женщина, а мать, разлученная 
с дочерью, жена, отвергаемая мужем... я одинока.

Елена Федоровна. Нет, вы не одиноки! Ах, боже мой! Ах, Андрей Андреевич!

Быкаева. Как, вы меня сделали орудием?! Papa, papa!

Елена Федоровна. Ma chere, сколько предательства!

Быкаева. Это влияние ma tante и ее милой дочки... papa не так зол... (Ему.) Ну, 
говорите же, papa, говорите... Вас подослали?

Курчин. Андрей Андреевич! Вы - и против женщин! Я вас не узнаю!

Хворостнев. Да позвольте... вы ошибаетесь...

Елена Федоровна. Какой ужас! Где мы живем? В какое ужасное время мы живем... 
Западни, западни и западни!

Быкаева. Я сейчас поеду к Софье Федоровне... Мы весь город поставим на ноги...

Елена Федоровна (очень решительно). И будем протестовать.

Хворостнев. Mesdames... извините... mille pardons... я так не могу... Эти 
обвинения... этот неожиданный поворот разговора... все это так странно... Мне 
остается удалиться. (Кланяется.)

Нина Александровна (улыбаясь, протягивает ему руку). Вы перемените обо мне 
мнение, Андрей Андреевич. Поэтому не прощайте, а до свидания.

Быкаева. Да почувствуйте вы это ангельское смирение!

Хворостнев. Чувствую... ценю... и прошу верить... mesdames... messieur... 
(Стараясь отшутиться.) Три женщины на одного бедного старика... Бой неравный... 
(Кланяется Арине Пантелеймоновне, которая повторяет его ужимку с ней в первом 
акте, то есть пожимает плечами с презрением и отворачивается. В сторону.) И эта 
туда же! В жизни не бывал в таких дураках. (Уходит.)

Курчин (Пропорьеву). Это называется - вьюн на сковороде!


ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же без Хворостнева.

Быкаева (по уходе его, очень нервно). Душечка, вы верите, что я ни при чем?

Нина Александровна (грустно). Я хочу верить, милая. Иначе, если везде ложь, 
нельзя жить на свете.

Быкаева. Я докажу на деле, Нина. Все мои связи, все мое знакомство - все пущу в 
ход. Если бы вы знали, что я от нее вынесла: я хотела обратить ее на истинный 
путь, сама приехала к ней, и кончилось тем, что она повернула мне спину и вышла 
из комнаты.

Курчин. Ну, я прямо скажу: и муж ваш хорош. Давись перед ним порядочный человек, 
- он в каких-нибудь пяти тысячах откажет, а мужичью авансы под хлеб раздает. Им, 
говорит, нужно подати платить, да в срок, а вам, говорит, в карты проигрывать. 
Логика!..

Нина Александровна. Он не был таким.

Быкаева (решительно). Ну, теперь не время говорить... Надо действовать! 
(Надевает перчатки.)

Елена Федоровна. И я буду действовать... И ты, Евтихий Васильевич... Мы все... 
Ах, какая мысль... А если они убегут теперь же?

Быкаева. О, этого не может быть!

Елена Федоровна. Надо все предвидеть. Вот что я думаю: ты, Евтихий Васильевич, 
поезжай к полицмейстеру и попроси его оцепить дом. Это очень просто и законно.

Быкаева. Ах, он начнет требовать предписания. Нет, мы сами устроим целый 
крестовый поход! Если мы, женщины, захотим - о! - мы сильнее ста жандармов!

Елена Федоровна. Правда! Правда! Значит, вы, Vera, к Софье Федоровне, а я к 
Павле Петровне. А ты, Евтихий Васильевич, поезжай к полицмейстеру, потом в клуб 
и расскажи всем: приехала madam Волынцева, такая милая, угнетенная женщина... 
муж, скажи, променял... остановилась в гостинице... гнусная интриганка... и все 
мы оскорблены... Словом, будь хоть раз в жизни полезен... Идем, идем... я умираю 
от нетерпения.

Быкаева. И я тоже... я вам докажу, chere Nina... Вы получите все, что у вас 
отняли...

Елена Федоровна. Едем, едем!..

Обе уходят.

Курчин. Наши дамы не дают вставить словечка, но я и без слов на стену грудью 
полезу... parole d'honneur ... (Целует руки дамам. Пропорьеву.) Жду вас в 
клубе... (Шаркает и уходит.)


ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Нина Александровна, Пропорьев и Арина Пантелеймоновна.

Пропорьев (вынимает сигару, закуривает и разваливается в кресле). Начало 
блестящее! Эта сорочья армия в самом деле стоит жандармского отряда. Даже, в 
ушах звенит.

Нина Александровна (немедленно после их ухода как-то вся изменяется. Лицо и вся 
фигура принимает вид страшного утомления). Как все это мне надоело!

Пропорьев. Припадок меланхолии.

Нина Александровна (отрывисто). Да.

Пропорьев. Теперь не мешало бы это бросить. Дело серьезное.

Нина Александровна. Уйдите лучше.

Пропорьев. "Уйдите"! Я уж довольно наслышался этих "уйдите" да "оставьте меня". 
Довольно. Из-за ваших истерических выходок мы почти все потеряли.

Нина Александровна. Не лгите. Вы ничего не потеряли.

Пропорьев. То, что я потерял, дороже денег. Я потерял положение и репутацию в 
Петербурге, то есть именно то, что послужило началом вашей карьеры. Не всякая 
мужняя жена, прибывшая в Петербург искать счастья, попадала в то общество, 
которым я вас окружил. И что из всего этого вышло? Эти двенадцать лет 
приходилось пришпоривать на каждом шагу, а вы не сумели выпутаться даже теперь, 
когда нам чуть не Сибирь грозила, и кончилось дело все-таки высылкой из столицы 
административным порядком. Если и теперь благодаря вашей хандре нам не удастся 
выжать из вашего мужа крупных денег, даю вам слово - брошу вас, как бросают 
старую перчатку.

Нина Александровна (спокойно). Если я сама вас не выгоню раньше.

Пропорьев. Что-о?!

Нина Александровна. Это вам новость?

Пропорьев (усмехаясь). Да, признаюсь. Так еще со мною никто не смел 
разговаривать, а вы...

Нина Александровна. А я и подавно.

Пропорьев. Конечно. Верно, вы рассчитываете на защиту эти сорок! Так ведь 
стрекочут-то они в вашу пользу потому, что считают вас по-прежнему сильной в 
Петербурге. А стоит им узнать о той катастрофе, которая нас оттуда выгнала, и, 
кроме авантюристки, шокирующей их достоинство, от вас не останется ничего.

Нина Александровна. Конечно, вы сами все расскажете?

Пропорьев. Милая моя, вы меня знаете, я моих врагов щадить решительно не умею и 
не могу, если даже хочу. Есть люди, у которых отсохли руки, ноги, так и у меня: 
отсохло чувство сострадания. Говоря яснее, наш разрыв начнется с того, что я 
образую около вас абсолютную пустоту. Из всех многочисленных ваших друзей около 
вас останется одна вот эта почтенная старушка, из которой, при всем желании, 
ничего не выжмешь.

Арина Пантелеймоновна. Уж лучше я уйду, чем грубости слушать.

Пропорьев. Именно об этом я и хотел вас просить. (Указывая на дверь.)

Нина Александровна (удерживая ее). Аня похожа на меня?

Арина Пантелеймоновна. Нет, больше в меня вышла. Я как себя в молодости помню - 
вылитая она.

Нина Александровна (ей же). Ну, а эта... как ее... Ольга Николаевна... хороша 
собой?

Арина Пантелеймоновна. Как сказать. Глаза такие... и волосы... ну, и рост... все 
на своем месте...

Пропорьев (Нине Александровне). Вы кончили ваши вопросы?

Нина Александровна. Что вам нужно от меня наконец?

Пропорьев. Вот что. Во-первых.... (Берет Арину Пантелеймоновну под руку и 
уводит. Запирает за ней дверь.) А во-вторых (садится около нее), трех минут 
внимания. Потрудитесь объяснить мне, что вы намерены делать с вашим мужем?

Нина Александровна. Это вас не касается.

Пропорьев (усмехнувшись). Мой друг, я ведь вас не ревную. Мне только интересно 
знать, на какую сумму мы острижем вашего мериноса? Что до сих пор вы не давали 
ему свободы - это превосходный расчет. Мы не нуждались и могли его беречь про 
запас, пока он обрастал шерстью. Теперь, говорят, руно золотое, и, по-моему, 
содрать бы с него всю шкуру.

Нина Александровна. Это ваш план?

Пропорьев. Нет, это конец плана. План принадлежит вам, и, надо вам отдать 
справедливость, вы его хорошо задумали. Конечно, не мешало бы меня спроситься... 
Но я не сержусь, как не сержусь и за то, что вы хотели от меня улизнуть дорогой. 
Забавно! Пропасть на станции, переждать два поезда, повернуть назад, вместо 
востока очутиться на западе - очень ловко! Только со мной так не надо: из моих 
лап не уйдете. Факт налицо. Долго ли вы меня здесь ждали?

Нина Александровна. Нет. Вы поспели вовремя, чтобы меня компрометировать.

Пропорьев. В глазах общества - один мужчина никогда не компрометирует женщины. 
Все находят это вполне нормальным. Вот если бы ни одного не было - ну, это было 
бы рискованно: пошли бы догадки, и вас снабдили бы дюжиной. А ваш муж... он меня 
и не заметит... не посмеет заметить... Наконец, лишь бы он заплатил.

Нина Александровна. Мой милый, вы, кажется, погнались за мной даром... Он ничего 
не заплатит.

Пропорьев. Заплатит.

Нина Александровна. Нет, потому что я не заикнусь о деньгах.

Пропорьев. И это ловко. Пусть сам заикнется.

Нина Александровна. Я не за тем приехала.

Пропорьев. Так зачем же?

Нина Александровна. Это все равно.

Пропорьев. Уж не жажда ли семейного счастья после бурных петербургских авантюр?

Нина Александровна. Может быть!

Пропорьев. Затаенная мечта в течение двенадцати лет? Трогательно! Впрочем, все 
женщины на один покрой: из семьи рвутся на волю, а с воли - в семью. Когда вы 
убежали со мной от моего ci-devant друга, я думал, что вы созданы не из того 
теста, которое идет на добродетельных жен.

Нина Александровна (голосом полным муки). Перестаньте, перестаньте, ради бога, 
избавьте меня от ваших издевательств! Ведь живой же я человек! Хочется же мне 
хоть теперь, когда жизнь почти кончена, забыть прошлое, укрыться от этой 
трескотни, шумихи, которыми вы меня окружили. (С тяжелой тоской.) Укрыться, или 
в семью, или уж... в могилу!

Пропорьев. По-моему, разница небольшая.

Нина Александровна (как бы самой себе, не обращая на него внимания). Надо 
спастись... надо... последние силы в себе пробудить, заглушить всякую совесть... 
играть, ломаться, ничего не щадить, лишь бы взять свое... лишь бы найти наконец 
покой.

Пропорьев. Полноте! Покой вам надоест... "А он, мятежный, ищет бури..." Так и 
вы.

Нина Александровна. Бури? Да! Бури! в болоте, где тина да грязь!

Пропорьев. Надоела мне ваша философия! Глухие тремоло в голосе, трагические 
взгляды... Изъясняйтесь вы членораздельно.

Нина Александровна. Довольно! Я ваши циничные выходки знаю. Уйдите отсюда.

Пропорьев (топнув ногой). Ну! Без уверток!.. На меня не действует. Говори сейчас 
же: что ты тут затеваешь? Если ты думаешь отделаться от меня и прикарманить себе 
одной шкуру твоего мужа - ошибаешься. Я поседел в делах. От меня не увернешься.

Нина Александровна. Кончим раз навсегда. Мы ненавистны друг другу. Все давно 
порвано. В эти двенадцать лет я все пережила, что может пережить женщина. Я тебя 
без ума любила. Жила твоей волей. Была твоей собакой. За минуту счастья с тобой 
я шла на позор, куда ты меня толкал сам. Что ты мне дал за это? Окунул меня в 
грязь, унижал, грабил, продавал. Давно уже все это убило любовь. Но осталась 
проклятая привычка. Не было сил отойти от могилы, где я все похоронила: честь, 
стыд, любовь... всю, всю жизнь... Что я могу еще дать тебе? Что тебе нужно?

Пропорьев. Триста тысяч.

Нина Александровна (овладев собой вполне). У вас нет никаких прав надо мной, 
чтобы стоило их так дорого выкупать.

Пропорьев. Да я никогда по праву ничего не брал. Ну, мне надо ехать, и потому 
потрудитесь меня выслушать и слова не проронить: я привык к известному образу 
жизни, который вы знаете. Для него у меня средств нет. Благодаря вашей глупости 
и петербургскому скандалу у меня в будущем один ресурс: ваш меринос. Поступайте 
с ним по вашему усмотрению, но знайте (подчеркивая), если я не получу своего - я 
ни себя, ни тем менее вас не пожалею. Поймите хорошенько... (Берет ее руку.) 
Хорошенько!

Смотрят друг на друга.

До свидания, мой ангел! (Целует ее руку в ладонь и уходит через балкон.)

Нина Александровна (остается на месте, потом вздрагивает нервно всем телом). 
Страшно... что будет? страшно... нет... надо хоть из последних сил выбиться, 
только бы вырваться из его рук и отдохнуть... (Быстро идет к двери направо.)

Слева входит лакей.

Лакей. Господин Волынцев.

Нина Александровна. Просите.

Лакей уходит. Нина Александровна оправляется. Потом спокойно по-прежнему идет 
навстречу.


ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Волынцев и Нина Александровна.

Волынцев (войдя, кланяется). Зачем вам угодно было меня видеть?

Нина Александровна (протягивает ему руку, которой он не берет). Вовсе не для 
того, чтобы ссориться с вами. Здравствуйте. Садитесь. (Жмет ему руку и слегка 
ведет его к креслам.) Мы давно не видались. Ровно столько времени, чтобы прошлое 
не мешало нам встретиться как хорошим друзьям. Да или нет?

Волынцев (неприятно пораженный ее интимным тоном). Позвольте мне решить этот 
вопрос после нашего свидания. Если нас и сделает что-нибудь друзьями, то во 
всяком случае не то, что было до сих пор.

Нина Александровна (живо). Да, это правда, это правда... То, что было до сих 
пор, невозможно... Я хочу другого, нового... потому что я сама теперь новая, 
другая...

Волынцев (недоверчиво). Не знаю...

Нина Александровна. А вы, вы прежний - холодный, далекий... А если бы вы хоть 
немного жалели меня... Ну, не надо, не надо... Здорова моя Аня?

Волынцев (вздрогнув). Кто?

Нина Александровна. Моя дочь.

Волынцев. Здорова.

Нина Александровна. Могу я ее видеть?

Волынцев. Нет.

Молчание. Долго смотрят друг другу в глаза молча.

Нина Александровна. Это жестоко. Скажите мне, если женщина прощает неверность 
мужчине, неверность без увлечения, без тумана страсти, отчего мужчина не простит 
никогда?

Волынцев. Я общих вопросов не разрешаю.

Нина Александровна. Но за мой проступок вы меня слишком жестоко наказали.

Волынцев. Тем, что не убил вас тогда на месте, а дал вам свободу? В самом деле 
жестокое наказание.

Нина Александровна. Если бы вы убили меня, значит, вы меня любили бы. Прогнать, 
лишить меня семьи и ребенка - значило только показать мне, что вы меня 
презираете. О других доказательствах вашего равнодушия я не хочу говорить. Тогда 
я была молода, я искала не тихой любви, которой я не понимала... Я хотела 
страсти, огня, увлечения - и сгорела на этом огне. А вы толкнули меня в пропасть 
с отвращением и презрением. Как муж, вы были правы. Но для любящего человека вы 
поступили бездушно.

Волынцев. С тех пор прошло двенадцать лет. Кто бы из нас ни был виноват, 
вспоминать, обвинять и судить слишком поздно.

Нина Александровна. Никогда не поздно простить. Простите меня!

Волынцев. Нина Александровна, кончим все искренним объяснением. Чего вы хотите?

Нина Александровна. Верните меня.

Волынцев встает.

Стойте, я знаю, вы любите другую. Я не буду вашей женой. Я сама принесу в жертву 
всю мою личную жизнь. Я буду монахиней, затворницей в вашем доме. Вы меня и не 
заметите в нем. Позвольте мне только быть около вас, служить вам, глядеть вам в 
глаза, быть вашей сестрой. Я поеду с вами к той, кого вы любите, я отнесусь к 
ней, как к женщине, которая во сто раз выше и лучше меня, и, клянусь вам, 
заставлю всех отнестись к ней так же. Устала я, Сергей Владимирович, невыносимо 
устала... Одна, всю жизнь и до конца жизни... пожалейте меня!

Волынцев. Мне вас действительно жаль.

Нина Александровна. Клянусь вам, я на это имею маленькое право. Во всей моей 
жизни было одно увлечение. Оно охватило меня, закружило, отдало во власть 
одного... и он заплатил мне за ваши страдания, за мою вину перед вами таким 
адом... я заслужила его и не искала больше счастья. Я думала только забыться в 
вихре деловой, шумной, блестящей жизни и, скажу вам, не теперь, а гораздо раньше 
я на коленях вымолила бы ваше прощение, если бы хватило сил вырваться из его 
рук... Я никогда, никого, ни о чем не просила, теперь я, как собака, готова 
ползать у ваших ног. (Быстро опускается на колени и целует его руку.)

Волынцев. Встаньте, не унижайтесь. Это ни к чему не приведет. Мы давно чужие. И 
не потому, что я полюбил другую, но потому, что вы... не могли и не можете 
любить.

Нина Александровна. Неправда!

Волынцев (с силой). Нет, правда! Я понимаю, можно разлюбить человека и уйти с 
другим, но позорить его в его собственном доме, рядом с колыбелью его дочери, 
позорить его с человеком, который играет роль его друга, делать это с подлой 
ловкостью и смеяться над честью, над сердцем, над любовью его... и над какой 
любовью!.. Впрочем, вы верны себе... Я помню эти же змеиные ласки, эти же 
красивые глаза, которые умели лгать так же хорошо, как лгут теперь... Я вижу вас 
насквозь, и в вашу искренность теперь я верю: разбитая и пресыщенная, вы хотите 
отдыха от ваших оргий. Отдыхайте, где хотите, но не там, где живет моя дочь, не 
там, где вы сделали все, чтобы опозорить и убить ее отца.

Нина Александровна. Она знает?! Нет, этого не может быть... вы не посмели ей 
сказать.

Волынцев. Я не хотел, хотя и имел на это полное право. Цените это и не лишайте 
себя этого высокого счастия.

Нина Александровна. Я хочу ее видеть.

Волынцев (молча глядит на нее). Зачем?

Hина Александровна (бледная, выпрямившись во весь рост). Затем, что я ее мать! 
Затем, что она меня пожалеет и все мне простит.

Волынцев. И вы хотите посвятить вашу дочь в грязь вашего прошлого? Если бы вы в 
самом деле любили, вам бы и мысль эта не могла прийти.

Нина Александровна. Чтобы иметь право бросить мне это оскорбление, нужно было 
остаться самому чистым перед ней и не отдавать ее с детства в руки вашей 
любовнице.

Волынцев. Молчи, или я... (Сдержавшись, закрывает руками лицо.) Впрочем, правды 
в вас никогда не было, как не было и сердца. Вы сами отказали мне в разводе, и 
теперь смеете оскорблять девушку, которая пожертвовала мне своей честью. Бросили 
дочь и третируете с высоты вашего легального права ту, которая осветила ее 
бедное, одинокое детство. Когда я после вашего отъезда лежал больной, с 
разбитыми нервами, близкий к помешательству, Нюта прибегала ко мне и 
рассказывала про семью, где она нашла и ласку и приют. Не зная меня, эта девушка 
выучила мою дочь читать, молиться, думать, выучила ее тому, чему вы не могли ее 
научить: быть верной своему долгу. И я ее полюбил, полюбил за то, что она спасла 
мою дочь.

Нина Александровна (ревниво). Она не имела на это права... И вы не смели этого 
допустить. Я верну ее любовь, она забудет, она возненавидит ее, эту 
разлучницу... Привезите ее ко мне сегодня же, или завтра я приеду сама... Я 
ничего не испугаюсь... Я подниму весь город против вас, если вы посмеете меня не 
пустить к ней.

Волынцев. Так?!

Нина Александровна. Так! Я у ваших ног сейчас ползала, я молила прощения... Вы 
отшвырнули меня... Вы забыли, что, кто бы я ни была в ваших глазах, отрывать от 
меня мою дочь никто в мире не смеет... В ней все мое будущее, в ней умрет мое 
прошлое.

Волынцев (очень сильно). Нет дела, повторяю, нет дела моей дочери до вашего 
прошлого. Не хочу я, чтобы оно коснулось ее, и не коснется. (Идет к дверям.)

Нина Александровна (схватив его за руку). Стойте... В последний раз: пожалейте 
меня. У меня нет, поймите, нет ничего впереди... ничего... смерть у меня в 
душе... Не лгу же я теперь. Дайте мне только увидать ее... Ведь это же мое 
право, его у меня никто не может отнять... даже я сама... Ведь это вся моя 
радость, вся моя надежда теперь... (Рыдает.)

Волынцев (глядя на нее). Слушайте: я вам позволю видеться с ней...

Нина Александровна, радостно вскрикнув, кидается к нему. Он ее останавливает.

Стойте... Но если вы воспользуетесь этим свиданием для ваших целей, если это 
свидание нарушит ее душевный покой, знайте, что я разочтусь с вами за ее счастье 
полнее, чем рассчитался за свое.

Нина Александровна. Я увижу ее сегодня? Вы привезете ее?

Волынцев. Нет. Вы увидите ее у меня. Вы ни одним словом не выразите желания жить 
со мной или взять Нюту к себе. Вы не позволите себе ни одним словом, ни одним 
намеком оскорбить ту женщину, которая ее воспитала. Я уже не прошу у вас 
развода. Он мне будет бесполезен после вашего свидания с Нютой. Затем вы уедете, 
я буду иногда давать вам возможность видеться. Это все, что я могу сделать, и 
только на этих условиях вы ее увидите сегодня в четыре часа у меня. Вы согласны?

Нина Александровна (подняв голову, сдержанным, оскорбленным тоном). Согласна.

Волынцев кланяется и уходит. Нина Александровна мрачно и задумчиво опускается в 
кресло.

Занавес



ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Обстановка первого действия.


ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Анфиса Андреевна сидит направо и кладет на счетах. Ольга Николаевна входит.

Анфиса Андреевна. Откуда ты, Олечка?

Ольга Николаевна. Была в саду. (Садится.)

Анфиса Андреевна. Розы распустились?

Ольга Николаевна. Кое-где.

Молчание. Ольга Николаевна задумалась. Анфиса Андреевна щелкает на счетах.

Где Нюта?

Анфиса Андреевна. Не выходила.

Опять молчание.

(С грохотом бросает счеты.) Экий денек! Хоть бы шелохнулся кто! Разбрелись по 
углам, точно с похорон.

Ольга Николаевна (про себя, едва слышно). Так и есть.

Анфиса Андреевна. Ну, что ты? Верь ты моему слову, ничего из этого не выйдет. 
Профинтилась барынька по столицам, приехала денег просить, и все. Может, еще все 
к лучшему. Нужно ей, скажите пожалуйста, этакое сокровище, как Сергей 
Владимирович! У нее, поди, там адъютанты да кирасиры кишмя кишат. Слущит 
тысченок пятьдесят с мужа, да и вернет хвостом. Ну, а конечно, сначала попугать 
захотела, ведьму эту прислала. Ты ее-то разглядела? Вот она где, гидра-то! В 
старухе этой... Вы вот все мне не верите и не слушаете меня, а я по одному 
взгляду людей разбирать могу. Прошел мимо человек, я его будто и не заметила, а 
уж он у меня вот весь на ладошке. Так-то! Потому я тебе и говорю - ничего из 
этого не выйдет. Мыльный пузырь!

Ольга Николаевна. Зачем это говорить, мама? Утешать меня не надо. Я хорошо вижу, 
что нам теперь грозит. Это расчет за все мое счастье. Я слишком много и слишком 
долго была счастлива.

Анфиса Андреевна. Экое счастье, подумаешь! Всю жизнь взаперти, ни блеску, ни 
этой роскоши, чтобы перед людьми. Есть за что рассчитываться.

Ольга Николаевна. Да что же выше-то, мама? Я была нужна, дорога тому, кого я 
больше себя любила. А на это первое, лучшее женское счастье я не имела права: я 
не была его женой. Около меня росла его дочь, в ее глазах я видела и слезки, и 
смех, я ее учила читать, видела, как разгорались ее щечки от моих рассказов, на 
моих коленях она засыпала, и на это я права не имела: я не была ее матерью. Что 
теперь случилось - должно было случиться.

Анфиса Андреевна (сдерживая слезы). Да ты подумай...

Ольга Николаевна. Сейчас я в саду гуляла, и так у меня все живо встало в 
памяти... тоже весной было... и розы цвели... и в душе что-то билось и рвалось 
что-то наружу... пело и звало куда-то... он взял мою руку... на глазах слезы 
сверкнули... и тихо-тихо он опустился на колени... я положила руку на его 
голову, мы оба молчали, и все его прежнее горе растаяло в этих слезах... 
(Надорванным сдавленным голосом.) А теперь... теперь расчет.

Справа входит Hюта.


ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Hюта.

Hюта (не глядя ни на кого). Папа не возвращался?

Ольга Николаевна. Нет еще.

Hюта (так же). Когда он приедет, мне нужно его видеть... пожалуйста, пришлите 
сказать.

Анфиса Андреевна. Да побудь с нами, Нюточка...

Hюта. Благодарю вас. Мне одной лучше. (Уходит обратно.)


ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Анфиса Андреевна и Ольга Николаевна.

Ольга Николаевна (смотрит на мать). Не права я была?

Анфиса Андреевна (растерянно). Да, вот как... ну, конечно... (Быстро, резко 
встает.) Только я этому не верю. Хоть убей, не верю! Откуда это может быть, 
откуда? Не знаю, как ты, а я голову на плаху положу, что через неделю все быльем 
порастет.

Ольга Николаевна (лихорадочно). Не порастет это быльем... я этого ждала как 
смерти, рано или поздно... Тут ни объяснениями, ни словами не поможешь... Тут 
сердце заговорило - и все остальное молчи... (Переменив тон, по-прежнему 
спокойно и тихо, но делая над собой страшное усилие.) Мамочка, тут ужасно 
душно... я буду в саду. Нет, нет, я сейчас вернусь... подождите меня. (Уходит.)

Анфиса Андреевна (провожая дочь глазами, громогласно). То есть такая меня досада 
разбирает, что хоть бы поколотить кого-нибудь!..

Входит Хворостнев.

А, ваше превосходительство! Откуда плететесь?


ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Анфиса Андреевна и Хворостнев.

Хворостнев (молча садится в кресло и зажмуривает глаза. Долгое молчание. Потом 
оглядывается кругом говорит слабым голосом, опять с зажмуренными глазами) - 
Сестра, стакан воды...

Анфиса Андреевна подает. Он вынимает пузырек, отсчитывает несколько капель, 
выпивает. Потом из другого пузырька трет себе виски, по окончании, испустив 
слабый вздох.

Хворостнев. Вот как она меня расстроила! (Роняет голову на грудь.)

Анфиса Андреевна (потеряв терпение). Да ты от нее?

Хворостнев (кивает головой). От нее!

Анфиса Андреевна. Ну и что же?

Он тяжело вздыхает.

Да отдышись ты! То по часам размазывает, то слова путного не добьешься.

Хворостнев. Какой неожиданный tour de force! Я потерял почву. Представь себе, ты 
крадешься к чему-нибудь с миллионом предосторожностей, и вдруг в одном из темных 
уголков, где ты притаился, тебе прямо к глазам поднесли яркий светильник. И 
кругом тебя целая толпа, и все на тебя уставились. Твоя цель открыта. Твои пути 
освещены... Ты обличен, и почва из-под твоих ног уплыла. Вот в каком положении я 
очутился.

Анфиса Андреевна. Остался в дураках?

Хворостнев (разводя руками). Остался!

Анфиса Андреевна (с презрением глядя на брата). Ах ты гордость семьи! Ах ты 
фамильный дипломат! (Копируя его.) "У меня есть план! Я все устрою!" Уж не 
путался бы ты, коли смекалки бог не дал.

Хворостнев. Сестра, прошу тебя, уйди ты от меня. Я теперь так расстроен, что за 
себя отвечать не могу.

Анфиса Андреевна. Ты же отвечать не можешь. Ты? Чучело ты, чучело гороховое, и 
больше ничего!

Хворостнев (сжав кулаки, поднимается с кресла). Сестра... (Падает опять.) Суди 
тебя бог!

Анфиса Андреевна. Зачем ты сунулся! Ты еще там, поди, нивесть чего наплел? 
Может, ей же в руку сыграл?

Xворостнев. Ну, я на такие предположения и отвечать не стану. Слава богу, у меня 
есть репутация. Но я в жизни моей не встречал такой женщины. Это хамелеон, это 
что-то удивительное... Это сам Маккиавель!.. Сознаюсь, я разбит, разбит 
вдребезги, но это меня не унижает, потому что я имел дело с первоклассной 
шельмой.

Анфиса Андреевна. Да уж почище тебя.

Хворостнев. Я-то думал, что она одна, никого в городе не знает... и что же? У 
нее целая свита. Вера любезничает и рассыпается, Курчина ведет ее к Софье 
Федоровне, генерал - к полицмейстеру.

Анфиса Андреевна. Ее?

Хворостнев. Да не ее! Сам едет. Чуть я вошел - все на меня набросились: у них уж 
целый план составлен. Вере откровения уже являлись, духи ее трогали во время 
созерцания... Молодец, молодец баба. В один-то день... Ведь они и на меня так 
напали, что я еле выворачивался... Очень ловко, правда, ни да, ни нет. Наконец, 
подготовив почву, говорю им - согласен. И предлагаю ей уехать на время, чтобы я 
мог действовать свободно. Как вдруг она обращается ко всем присутствующим, 
говорит, что я ее враг, и подробнейшим образом рассказывает, зачем и почему я к 
ней приехал. Каково? Что тут пошло - рассказывать невозможно... Я и этак и 
так...

Анфиса Андреевна. Ну, и сел в лужу и этак и так! Ах ты, фофан! Чтоб ты и носу 
теперь не совал в это дело. Слышишь?

Хворостнев. Да какой же я вред принес, скажи ты мне пожалуйста? Мы теперь все-
таки знаем, какого плана она будет держаться. А до сих пор мы ничего не знали. 
Знаем, кто на ее стороне. А до сих пор мы ничего не знали.

Анфиса Андреевна. Знаем, кто у нас фофан. А до сих пор мы ничего не знали. 
Скажите, какие новости сообщил! Да о чем я вам утром-то говорила? На кого 
указывала? От кого уговаривала бежать? Не от этого же гнезда Курчиных да 
Быкаевых? Что же ты нового выудил? Только репутацию себе испортил. По всему 
городу теперь разговор пойдет, какого ты дурака сломал.

Хворостнев (побледнев). Ты думаешь, пойдет разговор?

Анфиса Андреевна. Ехал бы ты в Бразилию, сокровище мое, с неграми финтить. 
Нечего тебе тут делать. Нам лисьи хвосты не годятся. Пускай хоть целая сотня 
таких, как Курчины, с ней стакнутся, какие ни на есть там сети плетут, ни я, ни 
Оля и ухом не поведем. Ниже нас это, слышишь? Ниже! И чтоб я не слыхала от тебя 
про твои подвохи и подлости. Они только марают.

Хворостнев. Уложи меня где-нибудь отдохнуть. Я с тобой теперь не в силах 
разговаривать. Ты вот меня уж подлецом начинаешь называть.

Анфиса Андреевна. Иди на половину Сергея Владимировича. Да ну, пошевеливайся... 
Чисто старая кляча, а туда же: "У меня есть план"... Ну, плетись, фофан, 
плетись!

Уходят.


ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Волынцев и Ольга Николаевна входят.

Волынцев. Если бы ты знала, что поднялось во мне, когда я ее увидел. Точно вчера 
все было. При мысли одной, что вся эта ложь, это змеиное что-то опять обовьется 
около меня... да нет, не около меня, а около тебя, около Нюты... Я едва 
сдерживал себя. Но все-таки я должен был согласиться на их свидание.

Ольга Николаевна. И хорошо сделал. Запрещать ей видеть Нюту ты не можешь. Кто 
смеет судить других? Мы не знаем, что она пережила в эти годы. Есть страдания, 
которые все очищают. Она приедет сюда?

Волынцев. Через полчаса. Вам не надо видеться. Я буду при их свидании с Нютой. 
Оля! Простишь ли ты мне, что я тебе сделал? Чем заплатил тебе за счастье, 
которое ты мне дала?

Ольга Николаевна. Мне прощать тебе? Мне? Пусть сперва меня бог простит за то, 
как я жила...

Волынцев. Что ты говоришь?

Ольга Николаевна. Когда столько горя кругом, везде, на каждом шагу, смела ли я 
так беззаветно отдаваться моему счастью? Я бы сейчас жизнь отдала, если бы могла 
сказать себе: я заслужила то, что мне послала судьба... Милый мой, милый, как 
тяжело мне! Как страшно...

Волынцев. Оля! Оля! Голубка моя...

Ольга Николаевна. Я гордилась своим счастьем, я смела думать, что я должна была 
так поступить. Я считала себя выше людского суда. Разве я смела? Где мое право 
на эту жертву? В любви моей к тебе и к твоей дочери? Нет! Любовь - это само 
счастье, а не заслуга, не право на счастье. Я для себя жила, отдавая себя вам. 
Для себя жила, идя на позор, на общее осуждение, - и смела думать еще, что я 
вправе ее презирать... Если б ты знал, что у меня на сердце! Я себя потеряла. 
Точно пропасть раскрылась передо мною. Правы те, кто звал меня погибшей 
женщиной. Я погибшая.

Волынцев. Объяснись, Оля, я не могу понять, откуда в тебе все это.

Ольга Николаевна. Откуда? Я скажу тебе. С ней тебя связывает, и связывает 
неразрывно, - дочь. Со мной - ничего.

Волынцев. Ничего?

Ольга Николаевна. Ничего. Ты знаешь, я лгать не умею... Не будь Нюты, поверь 
мне, я бы сумела отстоять свое счастье. Но теперь, скажи мне, умоляю тебя, как 
честный человек, скажи: мог бы ты отдать ей Нюту?

Волынцев. Нет.

Ольга Николаевна. А если бы Нюта пожелала жить с своей матерью, имеешь ли ты 
право запретить ей это?

Волынцев. Да, да. Потому что я не смею бросить чистую девушку в тот омут, куда 
она ее втянет.

Ольга Николаевна. И ты можешь сказать Нюте эту причину? Ты можешь раскрыть ей 
глаза? (Берет его за руку и пристально смотрит ему в глаза.) Нет не можешь. 
Детям не говорят о позоре их матерей.

Волынцев. И не нужно. Я не могу поверить, чтобы мать, которой Нюта не знает, 
была ей дороже меня.

Ольга Николаевна. А если, положим даже, что так... Но пойми, пойми одно, Сережа: 
ей придется делать выбор между вами. Это ужасно! Надо так хорошо знать правдивый 
характер, светлую, любящую душу Нюты, как знаю я, чтобы понять, чего ей будет 
стоить этот выбор. Вот к чему привело меня мое грешное, мое эгоистическое 
счастье. Пока ее мать была далеко, пока я могла как безумная тешиться мыслью, 
что для меня совершится чудо, что ослабнут эти неразрывные связи между ней и ее 
ребенком... я еще могла воровать мое счастье... Но теперь... теперь она тут... 
она требует своего во имя природы, во имя закона, во имя того, что не детям 
судить своих отцов или матерей... Она гонит меня... Но пускай даже так: ты 
сумеешь заставить твою жену уехать, даже, положим, дать тебе свободу, и женишься 
на мне. Кем буду я в глазах Нюты? Женщиной, укравшей имя ее матери, которая 
лгала ей до поры до времени, нарочно окружала ее любовью и заботами, чтобы 
заставить забыть ее мать. Она возненавидит меня, как разлучницу, она перестанет 
тебя уважать... И быть причиной этого ужаса... Ни за что!.. Ни за что!..

Волынцев. Что же делать? Что?!

Ольга Николаевна (с трудом). Расстаться.

Волынцев (встал бледный). Нам?

Ольга Николаевна. Да. Пусть твоя жена войдет в этот дом, займет свое место. 
Прости ей все, забудь свою изломанную жизнь, свое личное счастье. Ты сумеешь 
уберечь Нюту от ее влияния, тебе это не будет трудно - в ней живет чувство 
правды и долга, она умная, честная девушка...

Волынцев (глубоко потрясенный). А ты?

Ольга Николаевна. Я? Я буду любить тебя... до конца моей жизни. Пойми меня, 
Сережа: я была очень счастлива, и долго... мне пора заслужить мое счастье. 
Столько горя кругом, и тяжелого горя.

Волынцев (тяжело переводя дыхание). Если ты способна на такое самоотречение, то 
я... я на него неспособен. Я как муж и отец не признаю ее прав по чистой совести 
и перед богом. Я принял на себя ответственность за твое счастье, за всю твою 
жизнь, я принял от тебя тяжелую жертву, я обязан тебя отстоять - и отстою.

Ольга Николаевна (тоже вставая, не глядя на него). Не хочу я борьбы. Я не вынесу 
ее. Дай мне уйти теперь, когда я могу уйти, не упрекая себя ни в чем... Я унесу 
с собой любовь моей Нюты... Потом, когда она сама будет женщиной, она поймет и 
оправдает меня. Пойми, Сережа, мне нужно это оправдание, в себе самой я не 
нахожу его... Минута горя твоей дочери может убить меня, потому что никто не 
смеет брать своего счастья ценою страданья другой, едва распустившейся жизни.

Волынцев (в страшном волнении). Оля, ты права. Я согласен с тобой... и... мы 
расстанемся, если ты скажешь мне, скажешь так же искренно и честно, как я 
отвечал тебе, что ты найдешь если не счастье, то хоть успокоение в нашей 
разлуке.

Ольга Николаевна, вздрогнув, поднимает голову, нервно глотая слезы, опять 
опускает ее и не может говорить.

Я отпущу тебя, если ты скажешь, что ты... перестала любить меня так, как любила 
прежде.

Ольга Николаевна (вся изменившись). Я... я перестала любить?! (Судорожно, 
порывисто обнимает его и прячет голову на его груди.) Жизнь моя... сердце мое... 
(Глухо, тяжело рыдает, потом отрывается от него.) Знай, я всякую муку вынесу... 
решай ты... я не могу... не в силах. (Быстро уходит.)

Волынцев, молча, тяжело опускается у стола, нервно сжимая грудь руками. Потом 
поднимает голову, с трудом переводя дыхание. Пауза. Входит Hюта.


ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Волынцев и Нюта.

Hюта. Ты давно вернулся? Отчего мне не сказали? Я просила.

Волынцев. Я только сейчас приехал.

Нюта. Ты был у мамы?

Волынцев. Да.

Молчание. Нюта ждет

Твоя мама навестит тебя сегодня.

Нюта молча глядит на отца.

Ты давно хотела ее видеть. Ты ее увидишь.

Нюта. Она останется с нами?

Волынцев. Нет.

Нюта. Почему?

Волынцев. Нюта, ты второй раз сегодня задаешь мне этот вопрос. Что я мог тебе 
ответить на него, я ответил.

Hюта. Мне этого ответа мало, папа...

Волынцев (удивленный ее тоном). Ты со мной так никогда не говорила.

Hюта. Со мной и не было никогда того, что теперь. Прежде все, о чем я теперь 
думаю, как-то мелькало у меня в голове. Да и как я могла об этом думать? 
Любимая, балованная девочка, разве я умела задумываться? Жила так себе, день за 
днем, в то время когда, может быть... Ну, это не то... А вот что главное... 
(Очень напряженно.) Я вот и теперь не могу схватить этого самого важного, самого 
главного...

Волынцев (с болью глядя на Нюту). Дорогая, бедная моя девочка, что мне делать с 
тобой?

Hюта. Что хочешь, папа, только раскрой мне глаза. Дай мне увидать, дай мне 
узнать, что вокруг меня делается. Ты пойми: я каждого своего чувства боюсь, 
каждого порыва. Я весела - мне стыдно, что я весела, точно я веселюсь в то 
время, когда кто-то страдает, и кто-то близкий, несчастный. Хочу я подойти к 
Ольге Николаевне, к бабушке, приласкаться, ответить на их любовь, на их ласки - 
и вдруг у меня встает мысль: а мама? Кто ее ласкает? Кто около нее? И вот 
хватает что-то за сердце, туман какой-то кругом. Каждый мой шаг, каждое слово, 
каждая улыбка... Я не знаю, я не уверена, так ли я делаю, хорошо ли это, точно я 
виновата перед всеми, пойми - перед всеми, кто около меня, и перед той, кто... 
должна быть тут со мной... Так нельзя жить, папа!

Волынцев (глубоко потрясенный). Так слушай меня, Нюта. Твоя мама сама... 
разлюбила меня и уехала. (С большим трудом.) Она... устроила себе свою новую 
жизнь, не такую, какой живем мы... Я ее... страшно любил. Отъезд ее меня сломил 
окончательно, ты была крошкой тогда... Около тебя никого не было, кроме меня, 
больного, разбитого... Ольга Николаевна встретила тебя, полюбила, как можно 
полюбить только свое родное дитя. С тех пор прошло двенадцать лет. Все это время 
и я и твоя мать жили каждый своей, особенной жизнью. Подумай, Нюта, что может 
теперь нас связывать, какая будет наша жизнь вместе? Вот тебе вся правда...

Нюта. Нет, не вся...

Волынцев. Нюта!

Нюта (с усилием, но твердо). Не вся... Вы могли не видаться, не жить вместе, но 
я... Отчего ты ни разу не повез меня к ней? Отчего ты ей не позволял видеться со 
мной?

Волынцев. Я ей позволил теперь.

Нюта (задумчиво и долго молчит). Еще одно, папа... Если бы она захотела теперь 
взять меня к себе... ты бы отдал?

Волынцев. Ни за что! Ни за что!

Нюта (с мучительной, глубокой тоской). Почему?

Волынцев. Потому что я люблю тебя, девочка моя...

Нюта. А я, папа, милый... Нет, постой... а если ей я... нужнее, чем тебе?

Волынцев. Я тебя не отдам ей, слышишь? Она отняла у меня слишком много. В тебе 
все, что у меня осталось от моей прежней молодой жизни.

Нюта. Папа, тогда... прости ей... ведь она виновата... прости ей... У меня 
счастья другого в жизни не будет, кроме того, чтобы сблизить вас опять, помирить 
вас...

Волынцев (глядя ей в глаза, как бы стараясь угадать ее мысли). Ты не знаешь, 
чего ты просишь.

Входит лакей, подает Волынцеву карточку.

Проси.

Лакей уходит.

Твоя мама, Нюта!

Нюта, побледнев, делает порывистое движение к дверям. Волынцев схватывает ее за 
руку. Входит Нина Александровна.


ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Нина Александровна.

Нина Александровна (войдя, останавливается, как бы в сильном волнении. Потом 
быстро подходит и обнимает дочь). Annette! Ma fille! (Осыпает ее поцелуями.) 
Боже, благодарю тебя за это счастье! Ты меня припоминаешь, Анеточка, дорогая 
моя, милая...

Hюта. Не знаю, мама... Я так рада... я еще прийти в себя не могу... Я не такой 
тебя представляла.

Нина Александровна. Какой же, дитя мое? (Опять целует.)

Hюта. Ты мне все... больной рисовалась... Где же я тебя видела? Недавно?

Нина Александровна. Недавно?

Волынцев (с тревогой следя за ее движением). Нюта, что ты...

Hюта. Недавно, недавно... Постой... нет, не помню... (Глядя на нее вдумчиво, 
повторяет.) Мама, мама... моя мама... (Прижимается к ней.) Какая ты красавица... 
Зачем ты забыла меня?

Нина Александровна (быстро взглядывает на мужа так, что Нюта замечает этот 
взгляд, и говорит точно не то, что хочет сказать). Я виновата перед тобой, 
сердце мое... Но я рвалась к тебе, я бредила нашей встречей... и дожила до нее. 
(Волынцеву смиренно.) Благодарю вас за эту незаслуженную милость.

Нюта (заметила ее взгляд и ее тон, грустно и с болью). Разве я не твоя, мама? 
Зачем же ты так говоришь! Я твоя - и ты пришла ко мне.

Нина Александровна (подавив волнение). Да, пришла, увидала тебя, моя 
единственная, моя любимая девочка. Будем же жить этой минутой, не думая, что 
будет потом.

Волынцев гневно смотрит на нее.

Нюта. Потом? Когда потом?

Нина Александровна. Когда я опять останусь одна.

Нюта. Мама... не говори так, я не могу тебя видеть такой... Меня это невыносимо 
мучает... Ведь ты счастлива, не правда ли? Тебе недостает только меня? Так скажи 
мне - и...

Нина Александровна (с выражением силы и торжества на лице). И что?

Нюта (внезапно). Вспомнила! Вспомнила, где я тебя видела! Сегодня утром, в 
коляске, и ты чуть не раздавила меня?

Нина Александровна(с тревогой). Когда? Где? Неужели? Милая...

Нюта (с веселым смехом). Помнишь, папочка, я утром рассказывала? С акта я 
возвращаюсь... То-то я на тебя так загляделась... а ты такая гордая, такая 
величественная сидела... едва на меня взглянула... не то, что теперь... (Очень 
весело и радостно.) Мамочка, я так теперь счастлива... так счастлива... И знаешь 
чем? Ты мне все до сих пор почему-то больной представлялась. Уж я сама не знаю 
почему! Потому ли, что ты на водах жила...

Нина Александровна. Я на водах? Никогда.

Волынцев делает движение.

Нюта (побледнев). Как?! Папа, а ты...

Нина Александровна (делая знак Волынцеву так, что Нюта это видит). Впрочем, я не 
помню... может быть...

Нюта. Где же ты жила все время?

Нина Александровна. В Петербурге.

Нюта. Одна?

Нина Александровна. С твоей бабушкой...

Нюта. Которая к нам сегодня утром приезжала?

Нина Александровна. Да.

Нюта. А отчего ты ее теперь не привезла?.. Ведь я ее совсем не знаю.

Нина Александровна. Какая ты живая, любопытная... ты меня засыпала вопросами. 
Расскажи мне лучше о себе: как ты жила, что делала, что думала? Помнила ли меня 
или...

Нюта. Помнила ли? Как жила? Жила бы я чудно, мама, потому что и папа, и бабушка, 
и Ольга Николаевна так добры, так меня любят, так меня лелеют... Что с тобой, 
мамочка?

Нина Александровна. Ничего, ничего, продолжай.

Нюта. А помнила ли я тебя... ты об этом у папы спроси. Дня не проходило, чтобы я 
не тосковала о тебе, не думала, где ты, что с тобой, а главное - счастлива ли 
ты?

Нина Александровна. Сергей Владимирович, отчего же я этого не знала? Как?! Моя 
дочь меня ждет, тоскует по мне целые годы, и я ничего не знаю. За какое 
преступление можно меня так казнить.

Нюта с волнением и любовью смотрит на нее.

Волынцев (тяжело дыша, опускает руки, сильно сдерживая себя). Нам не время и не 
место объясняться теперь. Вы должны помнить наши условия.

Нина Александровна (со слезами). Но ведь это жестоко, Сергей Владимирович. Если 
я виновата, пусть она знает все и судит меня, и решит, чего я стою.

Волынцев (кидаясь к ним). Ни слова...

Нюта (обнимая мать, полуумоляющим, но решительным тоном). Папа! Папа!

Волынцев (вздрогнув, останавливается. После молчания). Взгляните на вашу дочь... 
она любит вас так, как будто выросла на ваших руках. От меня зависело добиться 
других результатов. Будьте же достойны этой любви: пощадите в ней дочь и 
ребенка. Не ей судить вас или меня.

Нина Александровна. Нет, Сергей Владимирович, вас она судить не может. Вы жили с 
ней, вы вырастили ее. Вы окружили ее новой семьей, и эта семья исполнила мой 
долг, получила ту любовь, которая принадлежала мне одной. Я жила в ее душе как 
тень, как воспоминание, как мертвая. Но я жива. Я измучена, я одинока, но я 
жива. Я грешна, но никто в мире, ни за какие грехи, как бы тяжелы они ни были, 
не смеет отнять у меня те права, которые есть у меня, пока я жива. И это право - 
быть около нее. Я его уступила вам, я не требовала его раньше; одиночеством, 
тоской, невыразимыми муками я искупила мой единственный грех, преступление... 
позор, назовите его как хотите... И вот теперь я чувствую, что я изнемогла. Не 
как права, как милости я умоляю вас: верните мне дочь.

Нюта (рыдая). Папа! Папа! Ты слышишь? Ты не можешь отказать!..

Волынцев (в отчаянии). Нина Александровна, что же вы делаете со мною? На что вы 
меня ведете? Ведь есть же хоть капля сострадания в вашем сердце?

Нина Александровна. Вы же говорите о сострадании! Отталкиваете меня теперь... 
когда вся душа моя плачет перед вами... Не вы, не вы это делаете... пусть бог 
простит той, которая все у меня отняла.

Ольга Николаевна показывается в глубине. Ее не замечают.

Hюта. Что?

Нина Александровна. Но мне ничего не нужно. Отдайте мне Нюту, позвольте мне жить 
с ней... и я верну вам вашу свободу.

Волынцев (быстро подходит к Нине Александровне). Уезжайте сейчас!

Нина Александровна. Да, вместе с моей дочерью.

Волынцев (вне себя). С ней?! В ваши вертепы?.. Мне легче убить ее, чем отдать в 
руки такой...

Нюта (страшно вскрикнув). Папа!!

Нина Александровна (бледная, со сверкающими глазами). За что вы оскорбляете 
меня? Что я сделала!

Волынцев. Имени нет тому, что вы сделали! Убийца остановится перед чистым 
взглядом ребенка, а вы... Счастье ваше, что вы ее мать...

Нина Александровна. И поэтому на ее глазах вы смеете меня унижать перед 
женщиной, которая вам дороже нас обеих? (Указывает на Ольгу Николаевну. С 
возрастающей силой.) А она смотрит и любуется моим горем, наслаждается своим 
торжеством? Ей мало было отрезать мне все пути к моему дому, моему мужу... Ей 
нужна была и моя дочь... И вы все отдали ей... И теперь, когда я, как нищая, 
молю минуты свидания с моим ребенком, вы гоните меня, а она остается с ней... Я 
уезжаю, но верь, моя девочка, я вырву тебя из этого омута, хотя бы это мне 
стоило жизни моей... Я спасу тебя! (Идет.)

Ольга Николаевна (бросается к ней). Стойте...

Нина Александровна (гордо и презрительно). Я вас не знаю. (Уходит.)


ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Волынцев, Нюта и Ольга Николаевна.

Hюта. Что же это... папа! Значит, все, что я считала возмутительной клеветой... 
все, все правда? Папа, папа, зачем ты меня обманул?

Волынцев. Нюта, ты...

Ольга Николаевна (быстро). Не он, Нюта... Я одна во всем виновата... одна я!

Нюта (с отвращением и ужасом). Отойдите от меня! (Шатаясь, отступает.)

Волынцев. Нюта!

Ольга Николаевна (с тяжелым стоном). А! Я верну ее... верну. (Кидается вслед за 
Ниной Александровной.)

Нюта (еле держится на ногах). Папа, зачем ты меня обманул! (Падает без чувств.)

Волынцев. Помогите!

Вбегают Анфиса Андреевна и люди.

Занавес



ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Обстановка второго действия.


ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Пропорьев входит слева, потом Арина Пантелеймоновна.

Пропорьев (пройдя направо, стучит в дверь). Нина Александровна!

Арина Пантелеймоновна (за сценой). Ее нет.

Пропорьев. Куда уехала?

Арина Пантелеймоновна (высовывая голову из дверей). К нам домой.

Пропорьев (удивленный). Куда домой? Да что вы из-за решетки беседуете. Пожалуйте 
сюда!

Арина Пантелеймоновна. Извините. Мне нельзя, как я в кофте...

Пропорьев. Ах, неисправимая кокетка! Не бойтесь. Я человек скромный.

Арина Пантелеймоновна выходит.

Объясните пожалуйста, где это ваш дом?

Арина Пантелеймоновна. У мужа, конечно! Какой странный вопрос!

Пропорьев. Неужели странный? Как это случилось?

Арина Пантелеймоновна. Очень просто: они помирились. Приехал к нам, все как 
следует, поговорили - сначала очень шумели, очень. Я даже думала, что он ее.... 
вы понимаете? Конечно, муж - провинциал, чего же вы хотите? А потом тише стало, 
и, слава богу, дело у них на лад пошло.

Пропорьев (встревоженный). Ты, бабушка, не врешь ли чего?

Арина Пантелеймоновна (обидевшись). Возьмите назад ваше выражение.

Пропорьев. Беру.

Арина Пантелеймоновна. Ей-ей, не вру. Действительно, я в конце плохо слышала, 
потому что я в шкапу сидела...

Пропорьев. Со страху?

Арина Пантелеймоновна. Я думаю, испугаешься! Мужчина рослый, провинциал. Ему 
ничего не стоит. (Движение.) Утром я, действительно, не боялась, потому при 
дочери он не посмеет, а тут в гостинице... Мало ли по гостиницам всяких убийств 
бывало!

Пропорьев. Тут что-нибудь не так. Должно быть, со страху напутала.

Арина Пантелеймоновна. Хотите - верьте, хотите - нет! Но я очень рада.

Пропорьев (усмехаясь). Что же это вас так радует?

Арина Пантелеймоновна. Как - что, помилуйте! Разве мне легко было видеть, как 
моя родная дочь - и в таком двусмысленном положении при всей ее красоте и добрых 
правилах?

Пропорьев. Такое здравое суждение делает честь вашему уму и сердцу. И что же, 
Нина Александровна совсем переехала в ваш дом или еще вернется?

Арина Пантелеймоновна. Думаю, еще заедет. Ну, вы меня извините, я укладкой 
занялась, чтобы сегодня же нам и...

Входит справа Елена Федоровна.

Ай! (Запахиваясь, скрывается к себе. Из-за дверей.) Извините за неглиже. Я 
сейчас выйду. (Скрывается.)


ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Пропорьев и Елена Федоровна.

Пропорьев. Bonjour, madam...

Елена Федоровна. Bonjour... Нина Александровна у себя?

Пропорьев. Нет, я сам зашел к ней, да вот и заболтался с Ариной 
Пантелеймоновной.

Елена Федоровна. Ah, mon Dieu! Что же мне делать? Я сказала мужу, чтобы он от 
полицмейстера заехал за Верой Андреевной и привез бы ее сюда. Нам нужно решить 
окончательно наш образ действий. Знаете, надо ковать железо, пока горячо.

Пропорьев. Превосходная система.

Елена Федоровна (садясь). Я была в одиннадцати домах и пришла к убеждению... Фу, 
как жарко! Я пришла к убеждению... Пожалуйста, стакан воды...

Пропорьев быстро подает.

(С очаровательной улыбкой.) Merci... (Пьет воду. Отдавая стакан, слегка делает 
ему глазки.) Пропорьев отвечает тем же.

Боже мой, что я говорила?

Пропорьев. Вы пришли к какому-то убеждению.

Елена Федоровна. Да! Я пришла к убеждению, что... Ах, боже мой, ну, я забыла. 
Как это смешно: мы с вами вдруг очутились tete-a-tete!

Пропорьев. Такое уж мое счастье!

Елена Федоровна. Разве это для вас счастье?

Пропорьев (подсаживаясь). А вы этого не знаете? Нет, нет, вы не хитрите со мной. 
Вы этого не знаете?

Елена Федоровна (всплеснув руками). Ай-ай-ай! Вы влюблены в Нину - и говорите 
мне такие вещи! Ну, можно ли вам, мужчинам, верить?

Пропорьев. Я согласен, что не следует... А вы все-таки поверьте - нам обоим 
лучше будет. Верите?

Елена Федоровна. Ах, боже мой, чему же я должна верить?

Пропорьев. Тому, что я околдован.

Елена Федоровна. Вашей красавицей?

Пропорьев (страстно). Вами!

Елена Федоровна. Так скоро?

Пропорьев. Разве молния сверкает долго? Один миг - и пожар готов. А какая молния 
сравнится с этим взглядом?

Елена Федоровна. Разве у меня так хороши глаза?

Пропорьев. В вас все удивительно.

Елена Федоровна. Нет, серьезно?

Пропорьев. Я такими вещами никогда не шучу.

Елена Федоровна. Ах, боже мой, а мой муж?

Пропорьев (слегка обняв ее за талию). Он далеко... он не узнает...

Елена Федоровна. Нет, нет, ни за что.

Пропорьев. Один поцелуй.

Елена Федоровна. Вы - демон.

Пропорьев ее целует.

Арина Пантелеймоновна (высовывая голову из-за двери). Извините, пожалуйста. Я 
сейчас... (Скрывается.)

Елена Федоровна. А! Боже мой! Вы меня погубили!

Пропорьев (целуя ее). Она подслеповата!

Елена Федоровна. Но она слышала...

Пропорьев. Она глуха на правое ухо. Где мы увидимся? Когда?

Елена Федоровна. Сегодня вечером, в летнем собрании, вторая аллея направо, у 
беседки.

Стук в дверь и голос Курчина: "Можно войти?"

Ах, это ты, Евтихий Васильевич?

Входит Курчин.


ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же и Курчин.

Курчин. Вера Андреевна еще не возвращалась. Я оставил записку. Здравствуйте, 
дорогой Георгий Дмитриевич... А где же наша милая хозяйка?

Пропорьев. Арина Пантелеймоновна сказала мне, что она сейчас будет. Вот мы и 
дожидаемся. А я хочу вам дать совет, ваше превосходительство.

Курчин. Какой?

Пропорьев. Никогда не следует торопиться.

Курчин. Как так? Что такое? Почему? Я и так опоздал.

Пропорьев. И это нехорошо. Надо приходить вовремя.

Елена Федоровна. Этого с ним еще ни разу не бывало. Где ты пропадал, Евтихий 
Васильевич?

Курчин. Как где пропадал? Ты же меня командировала к полицмейстеру.

Елена Федоровна (живо). Говорил с ним?

Курчин. Как же! Всю историю рассказал.

Елена Федоровна. Ну, а он что?

Курчин. А он мне посоветовал съездить к жандармскому полковнику.

Елена Федоровна Поехал?

Курчин. Поехал и ему всю историю рассказал.

Елена Федоровна. Что же он?

Курчин. А он меня к прокурору послал.

Пропорьев. И ему всю историю рассказал?

Курчин. Рассказал.

Елена Федоровна. Ну, а он что же?

Курчин. Съездите, говорит, к мировому судье. Еличка, я уж к нему завтра поеду. Я 
еще не обедал.

Елена Федоровна. Ну, вот еще глупости! Извольте ехать сейчас!

Курчин. Как прикажешь, душечка, только ведь теперь и мировой судья обедает. Уж 
такой час. (Идет.)

Входит Нина Александровна. Елена Федоровна бросается к ней.


ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же и Нина Александровна.

Елена Федоровна. Наконец-то! Ah, mon Dieu! Что с вами! На вас лица нет!

Пропорьев молча наблюдает за нею.

Нина Александровна. Лучше бы я не видела ее! После годов, целых годов 
безотрадной, холодной жизни встретить горячие ласки... и опять за прежнее, опять 
остаться одной... Умереть легче, легче в тысячу раз!

Елена Федоровна. Успокойтесь, дорогая моя!

Нина Александровна. Как они смеют нас разлучать. Она одна только в праве 
оттолкнуть меня... но она помнит, любит меня... Как же они смеют? Они ласкают 
мою дочь, мою, мою, а я не смею даже выплакать с ней наедине мое горе! Я хочу и 
любить и ласкать ее... отдать ей последние силы свои, привязаться к ней до 
безумия, до страсти, потому что ничего у меня нет, кроме нее, потому что ее 
любовь, ее ласки - первый свет, первое счастье за всю мою беспросветную жизнь. У 
них есть и другая любовь, а я вся отдамся одной... Она сама зовет меня, ищет... 
Наконец-то я нужна, любима... и в эту минуту между нами становится чужая и мне и 
ей, судит меня, ее мать... распоряжается моей дочерью... гонит меня из моего 
дома... (С ненавистью.) Не прощу я ей этого! Скоро она увидит, как остры когти у 
затравленного зверя!

Входит Быкаева. 

Или я добьюсь своего, или умру!


ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Те же и Быкаева.

Быкаева. Нет, мой друг! Не все еще потеряно!

Елена Федоровна. Eh! bien! Что нового?

Быкаева. Я решилась сделать последнюю попытку... поехала к ней и, конечно, 
встретила только оскорбления. Этой сатанинской гордости недоступны высокие 
чувства смирения и раскаяния. Тогда я сделала решительный шаг: бросилась к Софье 
Федоровне, именем всего святого заклинала ее принять под свое покровительство 
наше дело, и завтра в час она ждет вас к себе. У нее будет одно лицо, которое 
может все, решительно все. Я, Helene, Фатеева, Павла Петровна и Елизавета 
Васильевна съедемся к ней же... и тогда увидит моя прелестная cousine, куда 
денется ее дьявольская гордость. Двух дней не пройдет, как вы вернетесь в свой 
дом, займете место подле вашей дочери. А они пусть бегут хоть на край света 
наслаждаться своей преступной любовью. А если они не захотят сделать этого 
добровольно, так мы их вышлем отсюда в двадцать четыре часа. А теперь отдохните 
и соберитесь с силами, Нина. Молитесь и надейтесь. Adieu.

Нина Александровна. Помогите мне, Вера, иначе я с ума сойду... я руки на себя 
наложу...

Быкаева с участием утешает ее.

Не отдадут они мне ее.... не отдадут... Я ему свободу предлагала - он отказал. Я 
обещала отнестись к этой женщине с полным уважением - он оскорбил меня в ответ. 
Сейчас Нюта умоляла его не разлучать нас - он насильно... Что делать? Что 
делать? Я по себе знаю: будь она сейчас со мной, в моих руках - нет силы в мире, 
которая могла бы ее оторвать... Я всякую надежду потеряла... Нет для меня, 
видно, счастья, как не было и никогда... (Плачет.)

Елена Федоровна (Пропорьеву). Вы с нее глаз не сводите. Я ее ненавижу.

Пропорьев. Вечером я вам все объясню.

Елена Федоровна. Проводите меня сейчас домой.

Курчин (подходя к Пропорьеву и жене). О чем это вы шепчетесь?

Пропорьев. Тоже собираемся сделать решительный шаг.

Курчин. Превосходно! Давно пора! Этакий муж...

Пропорьев (глядя на него). Да, неказист.

Быкаева. Helene, Нине надо остаться одной... Ах! Истинное горе требует не 
людской, а божьей помощи...

Нина Александровна. Простите меня, милая Helene, но я совсем изнемогла.

Елена Федоровна (целуя ее). О, я вас понимаю. Отдохните, соберитесь с силами, 
надейтесь и молитесь. Евтихий Васильевич, поезжай к судье, а меня проводит 
Георгий Дмитриевич.

Курчин. Уж теперь совсем поздно. Во-первых, Архип Семенович залег уже после 
обеда спать, а во-вторых, какой тут судья, когда Софья Федоровна взялась. Эта, 
матушка, всех судей и самого Соломона за пояс заткнет.

Елена Федоровна. Пожалуйста без рассуждений! Надо ковать железо...

Пропорьев. ...пока горячо. Совершенно верно. Поезжайте, друг мой, и поручите мне 
вашу жену... Будьте покойны: я постараюсь ее развлечь.

Курчин. Ну, уж так и быть. До свидания, Нина Александровна. Бог милостив. 
(Уходит.)

Быкаева. Итак, завтра в час. (Елене Федоровне.) Завтра в час. (Уходит.)

Елена Федоровна. Завтра в час. (Прощаясь с Ниной Александровной.) Calmez-vous, 
mon ange. Мы все женщины - самые несчастные существа... Вот я, живу с мужем, 
а... Ну, я когда-нибудь расскажу вам всю мою историю. Она тоже очень драматична. 
Ну, ну, adieu. Завтра в час. (Пропорьеву.) Вашу руку.

Пропорьев предлагает ей руку и уводит ее.


ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Нина Александровна, потом Арина Пантелеймоновна.

Нина Александровна. Наконец одна...

Входит Арина Пантелеймоновна.

Арина Пантелеймоновна. Что это? Уж уехали? Ну, что, Ниночка, видела дочку?

Нина Александровна. Видела.

Арина Пантелеймоновна. И с мужем на лад пошло?

Нина Александровна. Не знаю, ничего не знаю. Что со мной будет - я подумать 
боюсь. Или уж такое счастье, какого я не стою, или... (Делает решительный, 
отчаянный жест.)

Арина Пантелеймоновна. И дай тебе бог, дай тебе бог...

Нина Александровна (задумчиво). Как все это ново и странно... Кто-то живет мною, 
забывая себя... Милые, чистые глазки смотрят в самую душу... ловят каждый мой 
взгляд, только меня и видят... Как бы хотелось теперь успокоиться, замереть, 
затихнуть подле нее... а вместо того... Невыносимо! (Встает.)

Арина Пантелеймоновна. Значит, не все еще уладилось?

Нина Александровна (нервно сжимая руки, глубоко задумавшись, ходит быстрыми 
резкими шагами, опустив голову). Как меня крутит судьба! Точно лечу я теперь в 
пропасть, хватаюсь голыми руками за острые камни, и все, что вокруг меня и во 
мне самой, несет меня как вихрь в бездонную, непроглядную тьму. А вот оно, 
спасенье... тут, рядом... кажется, стоит только руку протянуть - и все кончено, 
все спасено... Нет! Точно стена какая вырастет перед тобой... и все, все туда 
толкают, туда, вглубь, в тьму... даже моя прежняя жизнь впилась в меня своими 
цепкими когтями, тянет туда же... И опять безнадежная, мертвая тоска!

Арина Пантелеймоновна. Ты бы прилегла, Ниночка, соснула...

Нина Александровна. Нет, уж мне долго не спать. Какой тут сон, когда каждая 
жилка во мне живет и дрожит, мысль за мыслью бьет точно молотом... грудь рвется 
от напора надежды, страха, отчаяния, тоски... ах, какой тут сон... Только бы с 
ума не сойти.

Арина Пантелеймоновна. Нина, я боюсь за тебя... опомнись. Что с тобой? Можно ли 
так?

Нина Александровна (внезапно). Слушай... Знаешь? Я проберусь к ней, как 
стемнеет... через сад... Я ведь все помню, хорошо помню... Я хочу ее видеть... 
Если бы ты знала, как она меня любит... Пойду к ней, будь что будет!

Арина Пантелеймоновна. Что ты, Нина, да тебя не пустят. Ее теперь как, чай, 
стерегут.

Нина Александровна. Кто?

Арина Пантелеймоновна. И муж, да и она...

Нина Александровна. Она! Опять она! Только она одна стоит между нами... Не будь 
ее...

Входит лакей.

Лакей. Ольга Николаевна Гаранина желает вас видеть.

Нина Александровна. Кто?! Кто?!

Лакей. Гаранина Ольга Николаевна.

Нина Александровна. А! (Пошатнувшись, но быстро овладев собой.) Зови.

Лакей уходит. Нина Александровна оправляется и спокойно садится в кресло. Входит 
Ольга Николаевна.


ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же и Ольга Николаевна.

Нина Александровна (надменно). Что вам угодно от меня?

Ольга Николаевна. Я бы желала говорить с вами наедине.

Нина Александровна. Какие у нас с вами могут быть секреты?

Ольга Николаевна. Вы знаете какие.

Нина Александровна. Эти секреты вы давно сделали общим достоянием. Да и о чем 
нам с вами говорить? Ни в какие сделки я с вами вступать не желаю.

Ольга Николаевна (вспыхнула и сдержалась). Ваши оскорбления совершенно 
бесцельны. Я здесь... у вас. Я думаю, даже вы сами не найдете мне худшего 
оскорбления.

Нина Александровна. Maman, оставьте нас.

Арина Пантелеймоновна уходит.


ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Нина Александровна и Ольга Николаевна.

Нина Александровна. Ну, мы одни.

Ольга Николаевна. Я... уезжаю из дома вашего мужа.

Нина Александровна (подавив волнение, спокойно). Давно пора.

Ольга Николаевна. Это мое дело. Я прошу вас поторопиться вашим переездом.

Нина Александровна (глядя на нее пристально). Разве это вас касается? Это дело 
мое и моего мужа. Не спорю, вы слишком долго владели чужой семьей и принимаете в 
ней горячее участие. Но я вправе не признавать вашего мнения и не действовать 
так, как вам это кажется лучшим и удобным. Я привыкла сама распоряжаться своим.

Ольга Николаевна. Но я и не требую. Я только прошу. Я не хочу, чтобы Нюта могла 
думать, что я стала между вами, когда Вы сами захотели вернуться к ней и к ее 
отцу.

Нина Александровна. Она этого не подумает. Она скоро увидит разницу наших прав и 
наших положений и скоро убедится, что если может кто-нибудь стать между мужем и 
женой, между матерью и дочерью, то во всяком случае не наложница.

Ольга Николаевна (спокойно). Кого вы называете этим именем? Меня или...

Нина Александровна (выпрямляясь во весь рост, опираясь рукой на стол). Тех, кто 
его заслуживает. Я знаю, это часто бывает. Нетрудно разыгрывать из себя жертву 
общественных условий и занимать с гордостью и достоинством свое положение 
незаконной жены. Это роль благодарная. Нетрудно подавлять своей добродетелью, 
когда не знаешь и не можешь знать, что есть страсти и порывы, которые коверкают 
жизнь. Нетрудно даже захватить сердце чужой дочери и поселиться в нем, опираясь 
на детскую привязчивость. Но когда к дочери приходит мать, тогда маски спадают и 
остается одно: бежать со стыдом. И бежать все-таки безопаснее, чем ждать, пока 
выгонят.

Ольга Николаевна. Вам это лучше знать.

Нина Александровна (в бешенстве подходит к ней с сверкающими глазами). Что?! Вы 
смеете!

Ольга Николаевна. Я смела бы еще больше, если бы не жалела вас. Но мне вас 
искренно жаль. Вам нужно меня оскорблять, чтобы подняться в собственных глазах и 
убедить себя, что вы стоите выше, чем это есть на самом деле. Вы хотите уверить 
себя, что вы имеете право требовать того, что на самом деле можете получить 
только как милость. Я жалею вас и прощаю вам.

Нина Александровна (вне себя). А если я не приму этой милости? Если я докажу 
вам, что и моя дочь, и все общество, и сам закон дадут мне эти права?

Ольга Николаевна (сильно возбужденная). Нет! Если б я захотела, ваша дочь узнала 
бы правду, и не любовь, а разве одно сострадание встретили бы вы в ней. Если б я 
захотела, закон наказал бы вас, как неверную жену, и я заняла бы положение, 
перед которым преклонилось бы общество. Но я не за тем пришла, чтобы считаться с 
вами. Мне нужно сказать вам другое.

Нина Александровна (с сдержанной ненавистью, закусив губы, смотрит на нее). 
Говорите!

Ольга Николаевна. Ваше место свободно. Этого хочет ваша дочь, и ее желание в 
этом деле для меня закон. Ее воле я повинуюсь и уступаю вам... Вы женщина, может 
быть, гордая, может быть, безжалостная, мстительная... я не знаю вас совсем... 
но вы все-таки женщина, и я решаюсь еще раз просить вас... Я вам отдаю девушку, 
которая мне так же дорога, как, положим, и вам... и, может быть, еще дороже. Я 
научила ее любить и уважать память о вас. Вы сегодня убедились в этом... Я стала 
ее врагом, потому что вы этого захотели. Но теперь я схожу с вашей дороги... я 
не буду больше препятствием вашим правам или вашим целям. Вы останетесь с ней, 
владея каждым ее чувством, каждой ее мыслью... Будьте великодушны... забудьте 
все зло, которое вы мне приписываете, и оставьте ей память обо мне... такой же 
чистою, как и моя любовь к ней... Клянусь вам... я горячо... как умела... любила 
ее...

Нина Александровна. И ее отца?

Ольга Николаевна (вздрогнув, гордо и решительно подняв голову). Да! И ее отца!

Нина Александровна. Чиста же ваша любовь! Последняя интриганка, падшая женщина 
сделала бы то же для дочери своего любовника.

Ольга Николаевна. Вы уже решились сказать это девушке, почти ребенку. Раньше вас 
ей попытались говорить это те же люди, которые вам прощают все и стараются 
очистить вам место в семье, вами брошенной. Вы все не пощадили самых святых 
чувств девочки... вашей дочери. И пускай теперь она ненавидит, даже презирает 
меня... Но когда она станет женщиной, когда она сама полюбит, она поймет меня. 
Она поймет, что я не хотела оправдываться, чтобы не марать имени ее матери и 
заставлять дочь краснеть за нее.

Нина Александровна. Вы щадили меня?! Вы, любовница моего мужа, интригами и 
хитростью забравшаяся в мой дом, в сердце моей дочери, укравшая у меня все, чем 
дорожит женщина?

Ольга Николаевна. Где же вы были, когда я это делала? Отчего вы тогда не встали 
на защиту вашего дома, вашей семьи, вашей дочери? Кто бы смел у вас отнять эти 
святые права, если бы вы сами не бросили их, как ненужную тряпку? Разве я знала 
вас? Разве вы знали семью, которая стала моей, где каждый уголок мне близок, мне 
дорог? Но вы - законная жена, и вам все прощают! Вы могли делать, что хотели, и 
опять вернуться в общество, сохранить свое имя, окружить себя почетом и 
уважением. А я - интриганка, потому что смела полюбить человека, убитого вашей 
изменой. Я - преступница, потому что воспитала чужую дочь, как свою. Я - падшая 
женщина, потому что спасла вас от грязного процесса и возвращаю вам все, чему я 
отдала мою жизнь, мою душу... мою честь!

Нина Александровна. Очень жаль, что я, в благодарность за ваше великодушие, не 
могу вам всего этого вернуть. Есть потери невозвратные.

Ольга Николаевна (с нервным негодованием). Не глумитесь над чужим горем! Это 
недостойно женщины... Я к вам пришла не с тем, за что можно оскорблять, но... я 
вижу вас теперь хорошо. Для вас ваша дочь только ступень, и вы спокойно ступаете 
на нее ногой, чтобы войти в ваш дом...

Нина Александровна. Неправда!

Ольга Николаевна. Правда, тысячу раз правда... Нельзя играть покоем и сердцем 
ребенка, как это делаете вы... Кто любит, так поступать не может... Отчего вы не 
предупредили о вашем приезде? Чтоб только не возмущать ее покоя, я ушла бы, и на 
ее глазах не разыгралась бы эта ужасная сцена... ей не пришлось бы решать таких 
вопросов, которые еще и касаться ее не должны.

Нина Александровна. Я отвечаю за ее покой, я одна...

Пропорьев показывается на балконе и остается там, то показываясь, то скрываясь.

Ольга Николаевна. Нет, вы ее родили и бросили, а для меня она - все... Каждый ее 
взгляд, каждую ее мысль я вырастила... я взлелеяла. Не прихоть, не страсть 
сблизили меня с ее отцом, а она. Из брошенных вами обломков я сплотила семью, из 
девочки я сделала человека - и отдаю все вам... Я сердце свое ломаю пополам, а 
вы издеваетесь надо мной на краю моей могилы.

Нина Александровна. Да, издеваюсь, потому что я вас ненавижу. Вы полюбили моего 
мужа. Хорошо. Над сердцем нет власти, и это я могу вам простить. Но вы дочь мою 
от меня оторвали и смеете еще просить меня оставить ей память о вас? Нет, я 
вырву с корнем это воспоминание из ее души. Вы говорите, она поймет и простит 
вас потом... Никогда! Она узнает, как я страдала, как жгла меня моя бездомная, 
одинокая жизнь в то время, когда вы грелись у моего очага. Когда она полюбит и 
станет матерью, она поймет и простит не вас, а меня. И вы не спасетесь от этого 
вашим смиренным удалением. Я не принимаю ваших уступок. Я сама возьму, что 
принадлежит мне - мою дочь, и отдам вам то, что захватили вы, - моего мужа.

Ольга Николаевна. Как! Заставить ее пережить этот безобразный дележ... (Хватаясь 
за голову.) Боже мой, какой ужас... Ничего я не хочу, ничего... Отдаю вам все, 
все... Ничего не прошу взамен. (С заглушёнными рыданиями в голосе.) Пусть она 
забудет меня... пусть я буду в ее глазах всем, чем считают меня остальные... 
Отказываюсь я бесповоротно ото всего прошлого ради тебя, моя Нюта...

Нина Александровна. Ваша?!

Ольга Николаевна. Нет, не моя уже... не моя... Ваше место свободно... совсем. 
(Уходит.)


ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Нина Александровна и Пропорьев.

Нина Александровна (долго после ухода Ольги Николаевны стоит с опущенной 
головой. Потом быстро внезапно поднимает голову). Нет, мне и себя пожалеть надо. 
И мне ведь счастья хочется. (Идет к дверям во внутренние комнаты.)

Пропорьев (выйдя на сцену). Превосходный дуэт! Клянусь честью!

Нина Александровна (вздрогнув, с болезненным видом). Вы здесь?

Пропорьев. И был все время. Вы были великолепны, она трогательна... я доволен. 
(Кивает головой.) Но... маленькое "но". Где же мужские партии? Я изображал из 
себя скорее кариатиду там, на балконе, чем человека, которого тоже не худо бы 
послушать. Согласитесь, что это обидно моему самолюбию. Не спеть ли нам теперь 
дуэт для финала?

Нина Александровна. Слушайте! Я совсем обессилена! Ради бога, если в вас есть 
хоть капля жалости, не мучайте меня.

Пропорьев. Что вы! Что вы! Зачем мне вас мучить! Вы слышите, я начинаю этот дуэт 
в игривом тоне. От вас зависит продолжать в том же духе. Итак, вы прогнали 
кукушку и сами садитесь в свое гнездо?

Нина Александровна (после молчания). Да.

Пропорьев (утвердительно). Ага! Так. Теперь как же вы меня, сироту, думаете 
устроить? На кого вы меня, победную головушку, покидаете?

Нина Александровна. На что я вам нужна, ради бога?.. Ведь не думаете же вы в 
самом деле, что у меня есть те деньги, которые вы от меня требуете. (Быстро 
отворив шифоньерку.) Вот все, что у меня есть: тысяч восемнадцать. Вот мои 
брильянты... Возьмите все и забудьте меня.

Пропорьев. Фи! фи! За кого вы меня принимаете! Деньги я еще пожалуй возьму на 
сохранение, чтобы здесь они в гостинице не пропали. (Кладет деньги в карман.) Но 
брильянты... Нет, нет... Они вам будут нужны в большом свете, куда вы 
собираетесь.

Нина Александровна. Итак, все кончено? Я свободна?

Пропорьев. Ангел мой, когда же вы были не свободны! Напротив, я всегда был вашим 
рабом и желаю им остаться до могилы.

Нина Александровна (с нетерпением, нервно). Бросьте же наконец этот тон и 
объяснитесь откровенно.

Пропорьев. Извольте. (Встает.) Триста тысяч.

Нина Александровна. Где же я их возьму?

Пропорьев. У мужа.

Нина Александровна. Он откажет наверное.

Пропорьев. Не откажет, если вы дадите ему развод.

Нина Александровна. А моя дочь?

Пропорьев. Простите, но ей-ей, не мне же верить вашим материнским чувствам. 
Просто вы ищете положения в обществе - и больше ничего. Это положение дам вам я.

Нина Александровна. Вы?

Пропорьев. Выслушайте внимательно, и вы увидите, какую блестящую перспективу я 
создаю для вас. Положим, вы теперь переедете к мужу. Хорошо. Что же вас ожидает! 
Двух дней вы там не пробудете - за это я, слышите, я - вам ручаюсь. Надеюсь, вы 
мне поверите. (Смотрит на нее.)

Нина Александровна. Продолжайте.

Пропорьев. И если вы не уйдете от вашей дочери сами, то она от вас убежит. За 
это опять-таки я вам ручаюсь. Постойте. Я вам предложу другой выход, при котором 
вы не только приобретете большие средства и положение, но... и вашу дочь.

Нина Александровна. Да говорите же!

Пропорьев. Дайте вашему мужу развод и выходите замуж... за меня.

Нина Александровна (пораженная). Как?! Что?

Пропорьев. Сперва, конечно, взявши с мериноса круглую цифру приданого. За этим 
он не постоит. А когда вы будете не соломенной вдовой, не дамой, прожигающей 
жизнь, с неясным прошлым, без мужа, даже без определенного места жительства, а 
моей женой, подумайте хорошенько, посмеет ли тогда отец запретить вашей дочери 
жить с вами? Посмеет ли он сказать: "Твоя мать недостойна тебя"? Как?! Он семь 
или там десять лет держал ее рядом с своей любовницей и смеет не пускать ее к 
матери, у которой есть муж, дом, положение, все?! Ого! Поглядим, как он тогда 
запоет! Итак, имею честь просить вашей руки.

Нина Александровна. Я - ваша жена?

Пропорьев. Нет, вы посмотрите, какой я буду муж. Ей-же-ей, я сам в восторге. Я 
ведь тоже устал... как это вы выражаетесь? От этой пустоты... Мне тоже хочется 
своего камелька... Знаете - камин, туфли, утренний кофе, en famille... Все это 
очень мило... Особенно в этом городке... Несколько милых дам, Елена Федоровна, 
например, этакий свой кружок... И тут же молодая девушка... Будем ее вывозить... 
замуж выдадим... Право, вы должны согласиться. Я для вас изменяю принципам всей 
жизни и женюсь. Тут и волки сыты и овцы целы... Ну, по рукам!

Нина Александровна. Я ваша жена?! Ваша жена?

Пропорьев. А я ваш муж! Отлично!

Нина Александровна. И моя дочь рядом с вами? В одном доме? Нет, до этого я еще 
не дошла!

Пропорьев. За что такая немилость?

Нина Александровна. Говорить мне об этом не смей! Моя дочь - чужая тебе. Со мной 
ты мог делать, что хотел, а ее я не дам тебе касаться, взглянуть на нее не дам. 
Слышишь? Не дам. Не шути со мной! Когда человек бьется за свое последнее 
счастье, он на все пойдет. Не шути со мной! (Идет к дверям.)

Пропорьев. Ну, так не видать тебе ни ее, ни мужа, как ушей своих.

Нина Александровна (быстро вернувшись к нему, смотрит на него. Глаза ее 
наполняются слезами). Георгий... я любила тебя... пожалей меня. Я ведь не нужна 
тебе. Я уж не могу по-прежнему служить твоим целям. Я разбитая, близкая к 
безумию женщина... Нет уж моих сил больше. Последние я напрягла сегодня. Я 
последнюю совесть, последнюю жалость в себе заглушила. Я не щадила ни мужа, ни 
дочери, ни этой несчастной, чтобы добиться своего, потому что от этого зависит 
моя жизнь или смерть. Ты слышишь? Жизнь или смерть!

Пропорьев. Слышу, слышу!

Нина Александровна. Нет уж во мне ничего для прежней жизни... Умерло все... и 
давно... Отпустите меня к дочери... С ней я вся, всей душой, всем существом 
изменюсь... другой стану рядом с ней... Я все-все искуплю. За что же ты меня 
отрываешь от этого рая, от этого спасения моего... Георгий, Георгий... пожалей 
меня!

Пропорьев. Все это пустяки.

Нина Александровна. Пустяки?!

Пропорьев. Истерика и больше ничего. Я тебе сказал мое решение, и его не только 
ты, а и я сам поколебать не могу.

Нина Александровна (дрожа от злобы). Что же это за каторга такая!

Пропорьев. Надо быть верной хоть кому-нибудь, мой друг! Нельзя так порхать с 
цветка на цветок.

Нина Александровна (с криком). Да откуда же мне взять эти деньги, чтобы швырнуть 
в лицо этому негодяю!

Пропорьев. Тише, тише! А то маменька опять в шкап полезет от страху. Криком 
ничего не поделаешь. А вот что: садись-ка к столику да и пиши мужу: "Милый друг, 
я погорячилась..." или нет... не так. "Уплатите мне триста... нет, мало - 
пятьсот тысяч, и я отступаюсь от всех моих прав и даю вам полную свободу". 
Получим эти денежки, а там, пожалуй, воля ваша, можем и разъехаться навсегда. 
Пиши.

Нина Александровна. Строки не напишу. Если уж так, вот мое последнее слово: 
завтра я переезжаю к мужу и посмотрим, что ты со мной сделаешь.

Пропорьев. Что? Рассказать? Изволь. Во-первых, всплывет на свет божий история о 
духовном завещании покойного Алкашинова, появятся записочки твои к 
застрелившемуся графу Осеньеву, да и еще многое множество...

Нина Александровна. Ты не посмеешь этого сделать! Ты сам...

Пропорьев. Ничего я сам. Я следов не оставляю, да и терять мне нечего. Но это 
все цветочки. А вот ягодки. В самый день твоего переезда я явлюсь к тебе и на 
глазах твоей дочери, да и при каждом удобном случае на глазах всего общества, 
обойдусь с тобой, как с моей любовницей. До малейших подробностей освещу твое 
прошлое. Словом, именно этого покоя, которого ты ищешь, я тебе и не дам. Я с 
четырех углов подпалю твой семейный очаг, и ты волей-неволей покинешь его. Ты - 
мой единственный друг, мне необходимый, и я возьму тебя живую или мертвую.

Нина Александровна (сосредоточенно, странно глядя на него). Итак, нет мне от 
тебя спасения? Не вырваться мне из твоих рук?

Пропорьев. Это не руки, это - цепи, кандалы железные. На кого я их раз наложил, 
своей волей не снимет. Ты все могла сделать гениально: обессилить врагов, 
привлечь к себе дочь, весь город... Одного ты не рассчитала, что нельзя насмарку 
пустить всего прошлого, что ты кукла в моих руках, которую я дергаю за ниточки. 
Поэтому будь паинькой, не бейся головой об стену - все равно не проломишь. 
Обойдись без трагедии, напиши мужу письмо и останься верна прежнему!

Нина Александровна. Да? Ты думаешь? Так нельзя, по-твоему, пустить прошлого 
насмарку? Можно! Ты первый толкнул меня в грязь, ты из меня сделал последнюю 
тварь... тебе все мало... до конца быть в твоих проклятых руках и не видеть 
просвета? Служить тебе вечно доходной статьей... Разорву же я эти кандалы! 
Разорву! (Быстро подходит к шифоньерке и, достав склянку, выпивает до дна. 
Бросив склянку к его ногам.) Вот ваши цепи!

Пропорьев (хватая ее за руку). Какой яд? Какой яд?

Нина Александровна. Верный. Будь покоен.

Пропорьев. Погубила ты себя и меня, сумасшедшая. (Быстро уходит.)

Нина Александровна. Мама... мама...

Входит Арина Пантелеймоновна.


ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Нина Александровна и Арина Пантелеймоновна.

Нина Александровна. Сейчас поезжай к мужу... скажи ему, что я прошу его... 
умоляю... привезти сейчас же ко мне... Нюту...

Арина Пантелеймоновна. Нина...

Нина Александровна. Скажи ему, что я умираю... Ни слова... (Выталкивает ее.) Ну, 
вот... все кончено... все свободны... и я! Смерть сейчас... неизбежная... доктор 
говорил... без мучений... Ужас какой... одна... и тут одна, опять одна... 
Неужели одной умереть... Ай! страшно... Что я сделала? Зачем... Одна... Уйти, 
убежать отсюда... к ним... они простят. (Бежит к дверям.)

Навстречу вбегает Hюта.

А! Нюта моя... (Судорожно обнимает ее.)


ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

Нина Александровна и Нюта.

Нюта. Мама, я к тебе. Я не вынесла... я убежала... Мне нужно видеть тебя...

Нина Александровна. Как я виновата перед тобой...

Нюта. Мама, не надо... я не хочу ничего слышать... Я знаю одно: ты будешь со 
мною и отдохнешь. Я все тебя заставлю забыть... Я так любить тебя буду...

Нина Александровна. Девочка моя, слушай меня... и помни, что я скажу... помни 
всю жизнь. Отец твой и Ольга Николаевна правы - я сама бросила тебя и его. Я 
забыла мою семью и жила... нехорошею жизнью.

Нюта (бледная поднимается и отшатывается). Что?! Мама! Ты?! Ты!

Нина Александровна. Нюта, не отходи от меня... я, может быть, недолго проживу.

Нюта. Мама...

Нина Александровна. Я недавно заболела неизлечимою болезнью... сердце... Помни 
же мои слова всю жизнь... люби своего отца... Это добрый и честный человек... и 
если он захочет дать тебе другую мать... которая достойнее меня... люби ее, 
Нюта, люби меня в ней... Она много страдала и отказалась от своего счастья... 
ради тебя...

Нюта. Мама, я не хочу этого слышать. Ты поправишься...

Нина Александровна. Не знаю... не думаю... будь готова ко всему...

Быстро входит Волынцев.


ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Те же и Волынцев.

Волынцев. Нюта, что ты делаешь со мной? Не нужно было бежать от меня... Твоя 
мать будет жить с нами.

Нина Александровна. Сережа, прости меня... и ты, моя девочка... как бог простил 
меня и дал мне умереть... около вас...

Волынцев. Что?

Нина Александровна (бледная, еле держась на ногах). Дай мне руку, Сережа... 
(Целует его руку.) Темно как стало... Насмарку... Завещаю ее твоей жене... А 
ты... Нюта... дочь моя... молись за твою... грешную мать... (Умирает.)

Нюта вне себя от горя кидается к ней.

Занавес