Версия 1.0 от 9 августа 2013 г., http://public-library.ru. Воспроизводится и сверено по "Ицхок-Лейбуш Перец. Рассказы и сказки. Перевод с еврейского", под ред. Шахно Эпштейна, ОГИЗ, Государственное издательство художественной литературы, Москва, 1941.

ВЕЧНЫЙ МИР В СТРАНЕ ГДЕТО

В сказочке рассказывается так о стране Гдето:

Стояла в стране Гдето большая высокая гора. На вершине горы орлы могучие гнездились, в ее просторах широких ветры буйные резвились. Видела вершина постоянно перед собой почти весь небосвод, что над страною Гдето; утро каждое любовалась она дивнейшим восходом солнца, что в стране Гдето...

И купалась вершина в прозрачнейшем, ярчайшем свете. Ведь она самая высокая гора в стране Гдето: ничто не заслонит ей солнца, ниоткуда не падет на нее тень...

И могуча она, гора: скалы — ее мускулы, медь и золото — ее жилы... Знает об этом дикая коза, что по ребру горы скачет...

Вот что рассказывалось в этой сказочке.

 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Услыхали матери сказочку эту, сложили колыбельную песенку и деток убаюкивали ею — песенкой о стране Гдето, о большой высокой горе, что в стране Гдето.

Но вот вырастет дитя и забудет песенку. В ученьи, в играх забывается она; забывается она в жизни: в любви, в страданьи, среди шума мирского...

Но где-то в затаенном уголке сердца все еще тихо дрожит струна, — и звенит там эта песенка, колыбельная песенка о вершине горы, что в стране Гдето. А жизнь плещется вокруг, клокочет, бурлит — и не слышно струны.

Проходят так годы, — годы...

И вот бывает так:

Ткет юноша свою золотую нить жизни — протянется безжалостная рука судьбы и нить эту оборвет. Уйдет юноша из жизни в одиночество... И вдруг в этом тихом одиночестве ощутит: что-то трепещет у него там, в сердце, что-то звенит в затаеннейшем уголке его сердца. Остановится, вслушается...

Поет юноша счастливую песнь любви на золотой арфе молодости. Услышит злая судьба, подползет к нему, протянет костлявую, злую руку и оборвет ему струну за струной. Замолкнет арфа, притихнет страшно сердце. И в наступившей тишине зазвенит вдруг колыбельная песенка — песенка о стране Гдето, о большой, высокой горе, что в стране Гдето...

А иной раз, в тихую лунную ночь, явится она кому-либо во сне, зазвенит вдруг у него в ухе — и проснется человек...

Бывает еще так: задумается человек, взгрустнется ему вдруг — и потянет его и страну Гдето, к высокой горе, к большой горе, что в стране Гдето..

Влечет страна Гдето, манит. И пойдет бродить...

И во все времена, разными путями, со всех концов света тянутся и бредут люди в страну Гдето. .

Некоторым даже удается ее достичь.

Да, некоторые добираются до нее. Но один про другого не знает. По разным дорогам идут они. С разных концов света приходят. Друг с другом не встречаются...

Ткется сказочка...

Из лунных лучей ткут ее в тихие ночи, в лунные ночи...

И еще повествует она:

У подножья высокой горы, что и стране Гдето, лежали земли вольные, тучные, черные; росли леса густые, дремучие; журчали ручьи, текли реки, окаймляя большую, высокую гору.

Прибывшие сюда странники, достигнув горы, что в стране Гдето, оседали вокруг нее, у ее подножия.

Охотники шли потом в лес с луком и стрелой; рыбаки засиживались у ясного пруда с удочкой и сетью; ладил землепашец свой плуг; гнал пастух свое стадо на тучную лужайку. Возникали селенья.

Но велико и обширно подножье горы — селенье не видит селенья, не знает одно про другое.

И каждое создает для себя свой отдельный мир и затем устраивает этот свой «единственный» мир. Каждое сотворяет свою собственную святыню для бога «единого». И поклоняются владыке мира «единому».

И доживают свой век, и умирают, когда наступит пора — все согласно воле и закону бога «единого».

И молятся своему богу, и разговаривают на «едином» языке человеческом.

И работают, и плодятся, и размножаются; и взбираются шаг за шагом вверх по склону горы, желанной горы.

Медленно, с пшеницей, овсом и рожью, шагает землепашец; его обгоняет виноградарь; выше, вслед за дикой козой, прыгает по камням и скалам пастух; за металлической жилой следует упорно горняк...

Но некоторые добираются еще выше.

Это те, которые, при всем благополучии, успокоиться не могут.

Уж слишком мятущиеся у них души; слишком тоскуют они по высоте, по высочайшей высоте!

Ибо сильнее, чем у других, звенит у них в сердце песенка, колыбельная песенка. Отложат вот так в сторону лук и стрелы, удочку и сеть и уйдут из леса, от пруда; выпустят из рук косу и оселок, забудут про серп; оставят соху и бросят топор; покинут виноградник; заглядятся из глубины, где жи́ла, на свет божий; оставят дикую козу на произвол и ползут вверх...

Влечет вершина горы.

В каждом селеньи бывает такой тоскующий, в иных даже много их — они вот и тянутся вверх...

Тянутся.

И чем выше — все тоньше и тоньше хребет горы. Во время блужданий, бывает, столкнутся.

А столкнутся...

Грустной тогда становится сказочка, грустной и страшной.

Тоскливые повести, кровавые битвы!..

Ткется сказочка...

В каждом селеньи бывает тоскующий, а в иных даже много их...

По вершине тоскуют они...

По ветрам, по сильным; по орлам могучим; по широкому, вольному небу; по ясному, яркому свету; по чудесному солнечному восходу...

Влечет вершина горы...

Поодиночке идут они. Межами полей шагают они. Из виноградных шатров выходят. По краям шахт скользят. Прыгают через камни и скалы, обгоняя дикую козу...

С тоскующими взорами, устремленными в высокую высь, бредут они; навостренными ушами ловят они шумы высей — и, бывает, столкнутся...

Столкнутся — и испугаются...

И удивленные, недоверчиво остановившись, разглядывают друг друга.

Из разных концов пришли они, разными путями шли и по-разному одеты, неодинаково острижены, и по-разному покрыта их голова.

Приветствуя друг друга, заикаются:

— Мир вам!..

Каждый произносит это на своем языке, на своем «единственном» языке. По-чужому звучит это в ушах у другого — как-то жестко, пе по-человечески, враждебно. Каждому кажется, что другой ему угрожает.

«Он меня оскорбляет, бранит».

И тут они приходят в столкновение:

— Если ты человек, ты должен верить в...

При этом называют имя бога, «единого бога».

На двух языках произносятся два имени бога. И каждый думает о другом:

«Говорит он не по-человечески и к тому же в бога не верует...»

И готовятся к бою.

Перед битвой каждый призывает своего бога на помощь.

На разных языках говорят они. Разные имена называют. И думает каждый про себя: «Он издевается надо мной да еще богохульствует!»

Или: «Он поклоняется другому богу, не настоящему богу, злому богу!»

Разгорается все сильнее ненависть, и они дерутся. Дерутся не на жизнь, а на смерть.

И один побеждает — один и его «единый» бог.

А побежденный проклинает или благословляет своего бога и падает сраженным.

Катится тело побежденного вниз по горе. И стелется кровавый след по горе, по склону, высокой, большой горы.

А победитель, вознесши благодарения своему богу на своем языке, взбирается снова все выше и выше.

С каждым днем растет число тех, которые тоскуют в селениях и, сталкиваясь там, на склоне горы, вступают в битву...

Растет тоска, которая гонит все выше и выше, растет гнев против дикаря, встреченного на пути; против дикого животного, не верующего в бога, у которого не настоящий бог и который лепечет на каком-то нечеловеческом языке...

И с каждым разом все выше поднимается человек с его гневом, а с человеком — все выше распря и битвы...

С каждым разом битвы все ближе к вершине горы...

И все чаще и все с большей выси катятся мертвые тела побежденных вниз по горе. И, цепляясь за острые камни и скалы, разбиваются в окровавленные куски. И все чаще плещет там кровь, все больше кровавит хребет горы, все чаще струится она вниз по горе, вниз...

Трупы растерзанных богохульников, скатывающихся вниз, делают все тучней и тучней землю у подножья горы; все полней, благодатней колосья пшеницы и ржи; налиты и цветущи виноградные гроздья, слаще сок винограда; все обильней трава под копытом у дикой козы, все лучше и жирнее молоко, которое дает она пастуху...

А тоскующие победители благодарят господа бога и взбираются все выше и выше...

И повествует еще сказочка:

Плодятся и множатся селенья у подножья горы. Растет число тоскующих по высоте, увеличивается и количество поднимающихся ввысь...

Все опасней и опаснее дорога ввысь — к могучим орлам и вольным ветрам, к восходу солнца и широким небесным просторам...

Все больше диких, косноязычных богохульников там, на хребте.

И лезут уже туда вооруженными. И все чаще и чаще сталкиваются там вооруженные отряды. А при каждой встрече там битвы, и все во имя бога, во имя бога «единого»...

И выходит пастух из шалаша, горняк — из своей ямы, из виноградника выбегает виноградарь, спешит землепашец от своего плуга, рыбарь от берега пруда и охотник из дремучего леса... И все вооружены.

И все чаще, ожесточенней битвы...

Гудит гора от беспрерывных боев — от звона оружия, от битвенных возгласов и... от имени бога, которого призывают здесь на разных языках.

И грудами катятся вниз мертвые тела, разбиваясь о камни и скалы. И реки кровавые текут вниз по горе, струяся и пенясь.

И с каждым разом внизу все тучнее земля; полнее колосья пшеницы, овса и ржи; слаще и пламенней вино; все сытнее корм дикой козе там, среди камней и скал, все жирнее и лучше ее молоко...

Но вот однажды, так рассказывает сказочка, двое, разгоряченные борьбой, гоняясь друг за другом, очутились внезапно на самом гребне горы, и они утонули в море света — ярчайшего, прозрачнейшего света высей.

И сразу и неожиданно услыхали они друг друга и поняли; и каждый в другом человека признал; услыхал из уст его одно и то же имя божие, и бросились они друг другу в объятья.

И вслед за ними пришли и другие и выкупались в свете высей, а за ними еще и еще многие, — и все они стали говорить на единственно человеческом языке — языке света, лучей...

И была радость!

Но внезапно донесся до их ушей снизу шум битвы, гора наполнилась гулом сражений.

Внизу произошло то, что должно было произойти. Как наверху мятущиеся одинокие, так внизу селенья, в конце концов, столкнулись между собой.

Множились, плодились селенья, ширились, росли. И все уже, теснее становились просторные когда-то поля и вольные леса. И вот столкнулись — охотник с охотником, землепашец с землепашцем, горняк с горняком под землей.

— Чужестранцы пришли! Чужаки пашут нашу землю! Пришельцы удят рыбу в наших прудах! Косноязычные вгрызаются в нашу землю! Неверующие захватили наши виноградники! Поклонники фальшивых и злых богов забрали дикую козу!..

Так вопили там.

И вспыхнула во всех концах война... Тогда побратавшиеся на вершине поспешили вниз: — Тише! Долой оружие! Все тут равны! Есть один-единственный человеческий язык — язык света, лучей...

И это вот, рассказывает сказочка, было началом... Началом вечного мира...

Вечного мира в стране Гдето, у подножья большой, высокой горы...

 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И вот сказочка лучится, сказочка улыбается...

Будто взошедшая на востоке заря, что сияет с вершины, высокой вершины большой горы в стране Гдето...

Она знает: будет создана песенка — колыбельная песенка, и будут ее петь матери над любимейшим своим дитятей в колыбели...

И в маленьком детском сердечке, в прекрасном сердечке его будет звенеть эта песенка, и потом вырастет она в тоску...

Тоску по стране Гдето, по высокой, большой горе, что в стране Гдето, — по стране мира, с ее единственным человеческим языком — языком света, лучей...

Прекрасная тоска! Чудесная тоска!..